Александр ДОНСКИХ. Скифотворения о скифотворении
А что, Владимир Скиф нахулиганил, наскифотворничал в своей новой книге «Скифотворения» (Иркутск, 2014 г., «Репроцентр А1»), и мы - туда же!
Он сотворил себя, чтобы посягнуть даже на само солнце: Поймаю солнце, // как мотылька, // и засушу на память. (1964 г.) И тогда же, девятнадцатилетним, он нам доходчиво разъяснил: У каждой упавшей звезды // есть своя ёлка. И в пятьдесят годков не успокоился, уча нас, растолковывая: Мощнокрылое солнце, // как мельница, // машет крыльями лучей, // мелет звёздную муку, // а Господь // выпекает Вселенную. (1995 г.)
Он даже самого себя принялся учить - во вступительной части «Скифотворения» «Диалог с самим собой»:
- …Почему «Скифотворения»?
- В книге опубликованы не просто стихотворения, а мои стихотворения, творения Скифа, то есть скифотворения.
- Тогда это открытие нового жанра, что ли?
- Не совсем так. Это, конечно, стихи, а не проза, но это ещё и моя поэтическая лаборатория, где выпекались новые поэтические формы. Допустим, стихи с рифмами не в конце строки, а в начале… или стихи, где по звучанию совпадает концовка предыдущей строки с началом следующей… или стихи со сквозным прорифмовыванием… Правда, стихи такого порядка писали и другие поэты, допустим, Борис Пастернак…
- А графическое стихотворение - это что такое?
- Графические стихи - не моё изобретение, такие стихи писали и другие поэты, например, Андрей Вознесенский. У меня в книге их несколько. Сочинять или рисовать графические стихи не так-то просто…
- Теперь рассказывай про звуковые стихи. Как их понимать?
- Это стихи, в которых очень много близких по звучанию слов. Я как-то своему внуку Лёне прочёл подобные стихи, он тут же назвал их звуковичками… Как точны дети в языке!..
- Любопытно! А какова сверхзадача подобного творчества?
- А она обязательна - эта твоя сверхзадача?.. Мне всегда нравилось экспериментировать, искать что-то новое, неожиданное. Это было предельно интересно, прежде всего, мне самому. А если это станет интересно и читателю, то сверхзадача выполнена… Стихи живут своей, им подаренной жизнью…
Но вначале, перефразируя самого Владимира Скифа, - поэт живёт своей, ему подаренной жизнью. И этой жизнью он творит свою судьбу, а судьба помогает творить стихи, а стихи - судьбу. Круговорот круговоротов, движение движений, в которых даже Солнце выпало // из гнезда рассвета (1963 г.), а - И стол, и стулья безобразны // в своём немыслимом // спокойствии, // в своём железном средоточье // не подчиняться мне… // Они устали // и мне сказали: - Помолчи! (1989 г.) И невозможно оспорить слова из «Диалога с самим собой»: «Наверно, в каждом поэте, в каждой книге живёт определённая тайна. Без тайны и таинственности нет поэзии. Вся поэзия - это великая тайна».
Владимир Скиф не простой человек и не простой поэт. Недаром, видимо, он порой может сказать: Сижу на вражеском пиру // или на дружеской пирушке?! // Мои собратья по перу, // наполним ядом наши кружки! Или ещё крепче: От моего дома // во все стороны // расходятся // тернистые пути. // Иду по терниям, // несу венок терновый, // колючки мне царапают лицо. // За что? За что? // За опиум рассвета. // За что? За что? // За опус на столе. // За что? За что? // За вихри поцелуев. // За что? За что? // За музыку души…
Да, жди от людей, что они поблагодарят тебя за творчество! А если ты ещё и счастлив!..
О нём невозможно сказать: он вот такой человек или вот такой он поэт. Он - тайна. Он тайна даже, кажется, для самого себя: Ищу кого-то, // входит кто-то… // Но этот // кто-то // был не тот. // Он всюду ищет // не кого-то, // и не находит никого. «Кого-то», «кто-то», «не тот», а кто тот? Может быть, отгадка здесь: Вчера колибри // маленький // разбился: // ему какой-то // попугай-завистник // осенней ночью // крылья подменил… «Попугай-завистник» - хотя и ещё одна загадка, но мы всецело переходим на сторону поэта, потому что поэты так ранимы, потому что они живут «музыкой души».
Его путь по жизни в литературе - путь преодолений, разочарований, но и восторгов, которые неизменно у творческого человека связаны с открытиями, озарениями, читательской благодарностью, вниманием. Об этом ясно и ярко, а порой яростно рассказала нам книга «Скифотворения».
И юношей восемнадцати-двадцатилетним - Меня удивило, // что ты // не боишься времени. // А я тороплюсь жить, потом, уже будучи поэтом многолетним, - Небо тонет во мне, // я тону в небесах. // Небо тучи-стада // гонит через меня, // Я отару стихов // через небо гоню, - он не сдаётся и не сдаёт её, поэзию свою, да и всю поэзию в целом, хотя сколь неверна её планида: Ты где, // поэт? Ты Богом зван… // И вот явился // графоман… // А где // Воспевший // Красоту? // Ату его! // Ату! // Ату! (1973 г.)
Книга «Скифотворения» чем особо ценна и увлекательна, что охватывает творчество Владимира Скифа с восемнадцатилетнего возраста, с 1963 года, по 1995-ый, а также немножко захватила 2011 год, когда поэту - уже шестьдесят шесть. Почти пятьдесят лет творчества! И в его поэтической лаборатории «выпекались» не только «новые поэтические формы», но и «выпекался» он сам как человек и поэт.
И - что выпеклось?
Из юноши с поэтической душой, каковых миллионы вокруг нас, выработался в ежедневных трудах и треволнениях оригинальный русский поэт Сибири. Он почувствовал в двадцать три, что что-то такое особенное, не общего порядка должно с ним статься: Пророчьте мне, Главкомы, // заголовки - // вы будете меня короновать! // И краны, словно жертвы // на закланье, // для памятника камни понесут… («Запрещённые стихи», 1968 г.) Конечно, написано не без озорства и молодечества, и стихи эти, похоже, в 1968 году не печатались, потому что далее такие слова - Ко мне придёт однажды // Вознесенский, // предложит с денег // Ленина убрать, // и вместе с ним мы новую валюту, // как лучшие стихи, изобретём… Но он, главное, не ошибся в своих ощущениях - стихи, поэзия, литература станут судьбой его. И ничто не может быть препятствием, закавыкой, от кого бы они не исходили! Потому что - Из ниток дождя // мне сшили // смирительную рубашку. // А я - громоотвод.
Стихи молодого Владимира Скифа - поэзия. Поэзия заразительная, дерзкая, опаляющая, и по форме и по содержанию она нередко такая, чтоб совестью светиться… или - чтоб Пушкина вовеки // не забывали // русские сердца. Это написано уже на исходе молодости, в 80-ом, когда начало происходить, и с годами благодатно расширяться, такое явление-проявление, как …и у меня наутро получился // Мой самый необузданный сонет!
Я записался // добровольцем - // расстреливать // себя // ночами, - написано, правда, несколько раньше 80-го, но ей-Богу - необузданный!
Молодая поэзия Владимира Скифа редко издаётся. А жаль!
А жаль, что заносит пылью времени многие-многие блестящие строки. Хочется ещё цитировать и, к примеру, привести - и записать их в свой дневник! - вот такие строки: Тишина обрывалась, // как тонкая нить, // я связывал её // губами. // Это были // узелки // памяти. Или - такие: Небо ранено, // раны зияют, не заживая. // А вы говорите: // звёзды! А вот, друзья поэзии и поэтов, ещё лучше: Я жду ещё, я верю // в добродетель. // Обманутый, // обману удивлён. // Ещё на что-то доброе // надеясь, // я ухожу // с последним кораблём. (1967 г.) Ну да стоп! Боимся, что потом кто-нибудь будет откапывать эти залежи поэтических блёсток, счищать с них пыль, а она, зараза, въедучая! и, чего доброго, этак как-нибудь неосмотрительно поцарапает или что-нибудь оставит без внимания - да смахнёт в общую кучу.
В его стихах много страхов, но они происходят не оттого, что жизни боязно, а оттого, что сделаем что-то не так, - и жизнь наша личная и вокруг станет беднее, бледнее. …А утром дети // во «Вторчермет»» // сдают металлолом: // истрёпанные фразы, // ржавые сюжеты // и тонкое крыло // Экзюпери. Да, и «тонкое крыло Экзюпери» можем выбросить, потому что стереотипно-обыденно подумаем: «А, собственно, куда его, на что оно нам?» Но поэт верит, что Мы все // под боком… // Мы все - // под Богом. А потому сущности своей, сущности борца, он не изменяет, как бы с ним не обошлись люди: Ах, странный случай - // я попал // под пресс пера. // О, пресса! // Шинкуют шинами // автобусы // тела газет, лицо асфальта. // Прочтите резолюцию // тупого властелина, // он отказал мне // в праве - сострадать. Тут всё же чувствуется слеза, но через годы - Хочу взреветь медведем разъярённым: // коль ты мой враг, не прячься за спиною! // Коль ты мой враг, открой своё лицо!
Но что же бережёт поэта, его юно-ранимую душу? Собственно, то же, что и всех нас, потому он и интересен нам как поэт: Упадёт капля дождя // на моё село, // на тесовую крышу // моего дома, // стечёт // по жёлобу разлуки // к маминой руке… // То детская моя слеза // из времени упала. У него много поразительно проникновенных строк о маме, отце, родном доме, детстве, селянах. В каком-нибудь внешне нечаянном полуторастрочье - У дома // сидел старичок, // растирал // больную руку. // Этой рукой // он остановил // войну - поэт может рассказать о щемящей и большой правде жизни и истории, которую некоторые отчаянные головы всё-то хотят пересказать по-своему, казуистически выхолостив, главное, из неё правду, правду жизни.
Минутами отчаянно, но и протестующе, - О, // одиночество! // Так ли // всемогуще // ты? Однако одиночество зачастую - и дар для поэта, потому что сосредоточенность становится просто-таки зверской: видишь не только глазами, но, что называется, шкурой, а потому могут проявиться такие глубинные мысли и чувства: Обернусь на себя, // увижу // уходящего вдаль // одинокого // странника. И свою жизнь переосмылишь, будто перекатаешь её вместе с булыжниками: Почему-то // у меня // и у моря // не стало // честных врагов // и милосердных друзей. Это - вечное, это каждый из нас может спросить себя, но, конечно же, не каждый столь ярко может выразить, дерзновенно пройдясь по кромке глубокого парадокса-ямы. А в юности Владимир Скиф мог так воскликнуть, как, возможно, Маяковский: Я - тоже мост, // вколоченный в планету, // несущий вечность // на спине.
И - жить охота, с хрустом и треском!
Но молодой поэтической натуре и не вызреть в изначальной своей сущности-даре, если растерять веру в людей, в добродетель, в высшую, если хотите, справедливость. Юный Владимир не сдался, не свильнул с выбранного пути - вызрел, пройдя через свои ад и рай самотворения, которое он, уже будучи Владимиром Скифом, обозначил в своей последней (конечно, конечно же, крайней!) книге как скифотворение (удачно, что в этом слове расширительный смысл - рассуждая и дознаваясь, можно столько всего охватить!), а потому и стихи, хотя и написанные давно, - какой-то новой симфоничности, нагущенные, как смола, свежими силами: Человечество // не вымирает, // потому что // есть Отечество (1993 год; а годы не простые!).
Но что бы ни было - Владимир Скиф безнадежный жизнелюбец. Он трогателен в любовной лирике: в молодых летах, мог, как ребёнок, попросить - Позови ладони мои. Или в классическом, а потому несколько театральном духе воскликнуть - Меня губили // Ваши губы, // я очень глупо // умирал. Или же, как коршун, налететь на читателя с неким окончательным и беспоротным итогом-выводом, будто уже целую-целую жизнь отмахал, - …Душою искалеченной // тебя не позабыть. (1969 г.)
Но поэт, если не философ, то это не совсем поэт или даже совсем не поэт. А потому в спокойно-мерном тоне до нас доносится - Верность. Неверие - // всё переплелось, как струи дождя. И, возможно, в который раз - ремонт души начну с рассветом… А дальше - снова, снова она - любовь. И с верой. И с надеждой. И - с поступком: Ресницы любимой // барьер / и // я // иду // стреляться // на дуэли // за всех // на свете // оскорблённых // женщин (1972 г.; знаки препиная, к слову, отсутствуют; быть может, потому, чтобы ничто не мешало поступку. Шутим!).
Поэт-философ неизменно большой шутник, а то и ёра. Даже про любовь - с издёвочкой: Розга твоего взгляда // сечёт моё сердце. // День ото дня // я приветствую // всё новые шрамы, // всё новые рубцы. // Как вкусно пахнет // свежая кровь! // Как ярко алеет на снегу // моё сердце!.. Но и любовь может ответить, при этом не забыв о каждом знаке препинания: Мой телефон // молчит сегодня, // в нём пир молчанья. // Этот пир // устроен тобою, // чтобы я // молча // задохнулся в себе.
И как повершение, и как благодарность и одновременно покорность Судьбе - зазвучал на весь белый свет, для всего честного народа гимн, с посвящением, редкостным в любовной лирике своей хотя и сугубо интимной, но окрылённой распахнутостью, - «Женечке»:
Я этой осенью верен тебе
Я этой осенью вверен тебе
Я этой осенью нужен тебе
Я этой осенью мужем к тебе
Я в этой осени соло с трубой
Я в этой осени полон тобой
Я в этой осени встречен тобой
Я в этой осени вечен с тобой
Вот тут бы мы здорово удивились и, кто знает, не заругались бы, встреть хотя бы одну-единственную козявочку-запятую! Здесь поёт душа поэта; а душа живёт по своим, маловедомым нами законам.
Но вернёмся, так сказать, к теоретическим аспектам темы жизнелюбия и самого Владимира Скифа и, соответственно, его стихов: что-то ещё из существенного мы не сказали, потому что с радостью сам поэт воскликнул: Я понимаю // суть существованья! Но в чём же суть? Не в этом ли? - Крылья // мешали мне спать, // и я вставал в полночь, // чтобы извлечь из них перо. // Ночь сползала // по стенам // на серебряный поднос утра. // Стихи не получались. // А рядом, за перегородкой, // у счастливых соседей, смеялся // маленький Пушкин.
Да, мы порой хотим ясно и определённо сказать: суть существования - в творчестве, в развитии, через что мы и можем творить-созидать свои миры и себя в них. Но если уж быть совсем точным и справедливым, прежде всего, к самому себе, то - не хочется, не хочется, и всё ты тут! знать, в чём суть существования. Пусть и она и оно будут загадкой в нашей жизни земной, чтобы мы не расслаблялись, не успокаивались, не засиживались на одном месте, а - искали, переживая, отчаиваясь, воспаряя.
Ноты жизнелюбия, жизнерадостности поют на разные голоса, как птицы, то там, то тут в его стихах, и в молодых, и не очень. В двадцать шесть он заявляет, почти что с вызовом, - Уйду бродячим псом // обнюхивать деревья, // хватать прохожих за штаны // и радовать мальчишек. В тридцать - Я пью зелёный чай, // выплёскиваю в горло // напиток обжигающий, // как солнце… // И - кажется, // что ночь необратима, // и пишется, // и думается всласть. А в пятьдесят (или около этого) - похоже, что он - безнадежно безнадежный: Перепутаю // Север с Югом, // перепутаю // утро с ночью, // потому что // открыл дорогу // в тёмном небе // длиною в жизнь. Безнадежно безнадежный, конечно же, для греха уныния.
И если в период его поэтической зрелости и - её же - поэтической мужественности появляются такие стихи - …И волка я нашёл в пустом логу // за дальней сопкой, за деревней, // еды принёс, он есть не стал, // он умирал в крови заката. // Прости меня, мой серый брат, // я - тоже волк, я - одинокий… то они, думается, как предтечи больших, глубинных обобщений, в которых заложены и опыт ума, и опыт души: Обкатаю камень, // как Демосфен, // во рту, // запущу в небо // и стану ждать // возвращенья, // но камень не вернётся. // Ожил Демосфен!
* * *
Мы не коснулись в своих записках лаборатории поэтических форм, ценностью которых, и по праву, гордится автор «Скифотворения». Чтобы правильно и достойно провести анализ этого весьма и специфически характерного и, подозреваем, характерного явления поэзии, нужны долгие годы работы с таким материалом. Мы же претендуем лишь на - относительное! - умение рецензента, а не лингвиста, словесника, литературоведа, тем более остепенённого. Совершенно справедливо в ремарке издателем обозначено, что «книга рекомендуется преподавателям вузов, специалистам-словесникам, учителям русского языка и литературы…», а потому надеемся, что таковые специалисты, несомненные энтузиасты и виртуозы своего дела, своей благородной профессии, выскажут взвешенные соображения о поэтических формах «Скифотворения»; а также хочется, чтобы и других сибирских авторов не проглядели.
И напоследок, с самой последней страницы, - рисунок-подношение от Владимира Скифа: как, допустим, граффити, предложенное нашему сердцу:
жизнь
прекрасна
и опасна
где с и я н и е Христа
видит пред собою паства
у С о б о р н о г о Креста
есть
в народе
ощущенье
в день
Святого
Рождества
паства
вымолит
прощенье
и останется
жива
А, вспомнилось сейчас из книги, молоденьким он как-то раз сказал: Земля поражена // окаменевшей // молнией // границ. Да, люди разделены, чудовищно несправедливо разделены. И если на какое-то время они тесно соединяются, то магнитом соединения нередко и всё чаще в последние десятилетия истории человечества оказывается очередная распря, а то и война, бойня, резня одичания и отупения. Воистину, «жизнь прекрасна и опасна…». Но когда «паства вымолит прощенье», чтобы остаться живой, жить в радости и мире и в мире радости земной и вышней?
Источник: журнал «Сибирь», №1, 2015 г.
