Мария ШМАКОВА. О сборнике писем Александра Блюмштейна

Составители В.А. Чернышев и С.Г. Хамидуллина. Казань, 2015.

Подчиняясь литературным (эпистолярным) приемам предвоенных лет, автор - Александр Блюмштейн - придал своим письмам форму хронографа.

В постсоветском пространстве появилось поколение людей, знающих о довоенном и военном времени только по воспоминаниям очевидцев.

Представленные в сборнике письма А. Блюмштейна являются интересным историческим и литературным материалом, имеющим большое воспитательное значение.

Всего писем 25, из них одно письмо отца, Зелига Блюмштейна, одно - от Веры Андреевны Кивалкиной, матери Любы Кивалкиной. Письма, отправленные другим адресатам, нам не известны. Почти все письма датированы, адресованы бывшей однокласснице Любови Кивалкиной.

Александр Зелигович Блюмштейн, сын казанского ученого, доктора биологических наук, Зелига Нисовича Блюмштейна и школьной учительницы немецкого языка Марии Сергеевны Нагорбиной - Блюмштейн, закончил казанскую школу № 4 в 1939 году круглым отличником и в числе первых получил выпускной аттестат. После окончания школы Александр поступил в Казанский медицинский институт, а в марте 1940г. был призван в ряды Красной Армии и проходил службу в Киеве, Овруче и Тарнополе. Погиб в Белоруссии в сентябре - октябре 1941 года.

Прекрасно образованный, вчерашний школьник пишет любимой ровным, разборчивым почерком. Судя по языку и стилю, можно сказать, что автор - талантливый человек. Письма богаты историческими наблюдениями, отдельные моменты предвоенной поры зримо проходят перед глазами читателя. Молодой человек предчувствует надвигающуюся на страну трагедию. «Международная обстановка сейчас напряженная, война бушует, но это еще не её апогей. Она, возможна, развернется еще сильней. Исход её не предсказываю. Надо думать, что это будет нечто страшное и ужасное. ... все резче и резче встают противоречия между двумя системами. И конечно, настанет день, когда эти системы должны неизбежно столкнуться. Когда это будет - не знаю, но это будет», (гор. Тарно-поль. 16/IX - 40 г.). Уже из этих строк видно, что студент - первокурсник мыслит как опытный кадровый военный.

В рассказы об армейском житье - бытье удачно вводятся картины природы, описания мест пребывания. «Вот недавно ходили смотреть Днепр с Владимирской горки. Днепр разлился, и это такая картина, что никогда не забудешь. Эта горка в 4 - 5 раз выше бугра, вся изрезана спусками, аллейками, кафе, и в довершение всего - усажена громадными деревьями. Когда стоишь наверху, то перед тобой такой простор, что сразу становиться легко и хочется полететь. Внизу расположен город. Днепр уходит вдоль по горизонту налево и вправо. Прямо видно берег, а посередине остров, затопленный наводнением, все дома стоят на сваях и видно, как жители ездят на лодках по улицам или в корытах. Зрелище довольно любопытное. Мы стояли у громадного памятника Владимира Крестителя, на том самом месте, где народ киевский из язычества в христианство во Днепре перекрещен был. Это такой вид, что он как-то очищает человека, ему становится легче. Этот простор сильно влечет к размышлениям, и мы, походив немного, расселись по скамеечкам на обрыве и замолчали. Каждый вспоминал что-нибудь. Я тоже вспомнил всех наших, и тебя, Фуксовский сад, Волгу, поездки на «Маркиз» и др. Вдруг команда: «становись» и карточный домик наших мечтаний рухнул, все стало по старому.» (Киев. 8/V-40 г.). Здесь и далее орфография и пунктуация автора сохранены (М.Ш.).

«Сегодня был дождь, мелкий мелкий, недолго, и очень теплый, настоящий весенний. Деревья сразу распустились. В воздухе пахнет тополями. Представляешь?

Сегодня в последние часы занятий, это было после 8 ч. вечера, мы были на нашем месте за Еврейском кладбищем. ... И вот, когда почти зашло солнце - в густых зарослях, обрамляющих кладбище, где-то в верхушке не то тополя, не то каштана запел соловей. Пел он не слишком много, но чувствовалось, что он поёт впервые за эту весну. Его (неразборчиво - М.Ш.) трели звучали еще не совсем твёрдо. В полях ещё нет хороших цветов, а то бы прислал тебе ну хоть не букет, ну а пару стебельков. Вспоминаю черемуху, ведь скоро её время». (Киев. 8/V-40 г.).

«Вчера мы работали в окрестностях лагеря ... мне там понравилось одно местечко: отлогий скат горы, густо поросший соснами. Когда солнце освещает его вечером, то если смотреть снизу, из под горы, то деревья стоят на огненном фоне, очень похожи эти места на наши казанские окрестности, но здесь зеленее. Здесь зелень прививается как то лучше. А занимались мы на обрыве под развесистой липой, кот. расцвела во всей своей красе. Но было некогда сорвать. Спасибо за черемуху, она много мне напомнила. А помнишь калину на о. Маркиза? Она у меня стояла дома всю зиму после того лета». (Киев.6М-40 г.).

«Я бы мог многое написать об этом городе, о его улицах, людях, интересах и других мелочах. Это получится вроде «Невского проспекта», но в гораздо большем объёме. Ведь если подходить только с критической точки зрения, то получится много интересного. Привожу простой пример. Однажды, идя с дежурства, я остановился у киоска, чтобы выпить пару стаканов... /не подумай чего плохого! - ситро. И вот за это время я узнал почти все городские новости, которые заключались в растрате в учереждении «Заготзерно». В разговоре фигурировала цифра 1320 рублей, упоминалось о лицах, о прокуроре, защитниках, подсудимых, и пр., пр. Это я слышал, как разговаривала продавщица с кем-то. Но если бы я спросил её, поинтересовался всеми подробностями, то узнал бы все о подсудимых, об их поведении, родне до восьмого колена и прочие интимные подробности. Вот этот небольшой пример говорит о многом. А если погулять с полдня по городу, как это делал Гарун-аль-Рашид (из 1001 ночи), комендант города, начальник или, переводя на современные разговорные термины, председатель горсовета города Багдада. Ну, это я так, в шутку, то можно узнать всё, всё досконально, поговорить со старыми людьми, они тебе с удовольствием расскажут о прожитом то, что помнят, да и о себе не позабудут рассказать. Видишь, какой занятный городок. И несмотря на то, что я так едко подсмеиваюсь над ним, мне все же почему-то нравится этот городок с небольшими, но густыми садами, миниатюрными улицами, поросшими кудрявой травой, со старичками, сидящими по вечерам перед своими домами, с его неписаными законами, что гуляние по дням отдыха бывает только по правой стороне, т.е. на одной стороне не пройдёшь, а на другой - пусто. Если овручанец встретит родного или знакомого, то он встанет с ним не где-нибудь в сторонке, а посередине тротуара, да так начнет иногда жестикулировать, что просто по тротуару невозможно пройти.

А на свободной стороне влюблённые назначают места свидания. Наиболее популярными здесь считаются следующие места: палисадник перед Домом культуры им. Максима Горького (знаешь такого писателя?), проулок из аптеки, ну, и некоторые другие. Что еще мимоходом можно порассказать об этом городе?

Бывалов (из кино «Волга-Волга») сказал: «В этом городе не может быть талантов, но этому я не верю. Везде, в каждом даже маленьком селенье, везде, где есть человек, есть, кончено, таланты. Ну и, конечно, с различной талантливостью. В этом же городе я еще не видел никаких талантов - ни выдающихся, ни невыдающихся. Поживём - увидим». (Овруч. понедельник 5 августа).

«Город ... произвёл на меня хорошее впечатление. Много зелени, цветы на улицах, окнах, балконах. Даже на фонарях устроены круговые ящики, в них - спускающиеся вьюны. А наше здание - старая гимназия, то ли госпиталь. До половины фасад обвит плюющем - вьюном, а перед ним - небольшой, но уютный сад.

... А как наша Волга? Мне ведь её так и не пришлось увидеть во всей её красе. А вот Днепр - видел, купался, испытал все его прелести. По величине рек остался ещё Дунай. Может быть, за службу побываю и там? Мало ли. Как играет судьба, в которую я не очень верю». (25 августа воскресенье).

«Кажется, это довольно значительное поселение людей, которое удостаивается внимания не только словаря (вероятно очень древнего), но и карты, а возможно и твоего. Надо отметить, что это поселение довольно обширного размера, мощено камнем, плитами, имеет вместо водопровода обширную сеть колодцев, есть дома (до 4-х этажей), строе­ний 1-го ледникового периода не обнаружено ни мной, ни кем из наших ребят. Надо отметить, что к строительству метро ещё не приступлено, и, кажется не предвидится. О транспорте. В 16 веке и позднее передвигались пешком, лошадьми. В последнее время здесь приручён (далее зачеркнуто - М.Ш.) автобус, извозчик и т.п. Трамвая нет. Кажется, о городе ничего не забыл ... Вот теперь и определено наше местоположение под луной и другими созвездиями». (Тарнополь 13/ГХ-40г.).

«Получила ли ты моё письмо - треуголочку. Там - маленький цветок последнего тёплого осеннего дня. Не попортился ли он по пути» (гор. Тарнополь. 16/ГХ-40г.).

«Как ложишься спать, так всё вспоминаешь и часто долго не можешь уснуть. А тут ещё луна светит так ярко, что прямо больно на неё смотреть. Она дразнит тебя, издевается. И ото всего этого хочется завыть на неё ... Помнишь, когда мы шли с вечера отличников из Ленинского сада. Какова была ночь? Чудеса природы» (Тарнополь. 17.Х-40г.).

«Зашли на кладбище ...В одном из углов я нашел интересные могилы. Ширина их - человеческий рост, длина - 25 м. Она уже невысокая, 10-20 см, обросла дёрном. А посередине - простой крест, - серый как (зачеркнуто - М.Ш.) шинель. На нём дощечка «Неизвестным русским солдатам 1917 г». Таких могил около десятка. А за ними - такие же могилы - только неизвестные немецкие солдаты. Среди всего - метровый обелиск. На нём всего несколько слов: «Hier schlafen deutsche Helden». Ну, и что из этого? Чем они отличаются теперь друг от друга? Земля - матушка всех сравняла, сроднила.» (Тарнополь. 17.Х-40г.).

«На улице - солнце, на душе светло и полно надежд».(9/XI-40.).

«Вот я сижу под статуей божьей матери. Кругом - деревья, соловьи, недалеко - в трёх - пяти шагах - серый и угрюмый костёл, его башня изранена ядрами при взятии Тарнополя. Их он так и не задел, и красный кирпич торчит, как мясо£(19ЛЧ-41 г.).

«Живём в большом селе, зелено. Яблоки, груши поспевают. А семечки давно надоели»(2-е сентября 1941г.).

С одинаковым вниманием описаны и бытовые армейские подробности. «... Сегодня занимались тактикой. Объясняли нам все теоретически, потом стали действовать практически. Затем получили указания, наметили ориентиры. «Противник» далеко, в 1.5 км, идет огонь» Сначала короткими перебежками мы подбираемся к нему. Пробегаешь, огнувшись комочком метров 15-20, падаешь камнем. Последние 150 м ползёшь на брюхе. Иначе называя «по-пластунски». Голову поднять нельзя. Доползёшь до рубежа атаки, соберёшься всем отделением. Потом команда: «встать, в атаку». Тут бегом, ура и т.д. ... политзанятия сдал на 5 с + , имею благодарность ..?«Я был на кухне помощником повара, топил котлы, помогал готовить и раздавать обед ... чистить котлы - это не совсем приятно. Скребёшь его после каши, а она взяла да и присохла». (Киев. 4/VII-40 г.).

«Умею отлично мыть полы, стирать любые вещи холодной или горячей водой. Вообще мастак на все руки. ... Придётся прочитать журнал «Работница», чтобы получиться толком шить и кроить ... Я буду мастер по всем специальностям. А полы умею мыть артистически» (Тарнополь. 24/IX. 40).

«... Мы ходим в пилотках, фуражек нет. У нас теперь довольно интересный вид. На сапоги перспективы нет, форсим в ботинках с обмотками. Утром достаётся их мотать. Мы подсчитали, что за год намотаешь 10 км обмоток, если их все вместе сложить, длина довольно достаточна». (Тарнополь. 24/IX. 40).

В повествования удачно вводятся цитаты из произведений русских и зарубежных авторов: А.Пушкина, М.Лермонтова, А.Блока, С.Есенина, Н. Островского, М.Горького, Р.Роллана, Э.Золя и др.

Всегда так будет и бывало.

Уж так устроен белый свет.

Учёных много - умных мало,

Знакомых много, друга нет.

«Я буду петь, пока поётся, пока волнения не забыл». «Всё прошло, как с белых яблонь дым».

«Вы написали двадцать книг, критик даст вам оценку в двадцати строчках и основательно с вами разделается». (Жюль Ренар).

Тем не менее, Александр сам себя останавливает: «Не будем пришивать классиков». «Разболтался как старый сплетник». «Мысли лезут в голову, как назойливые пчёлы в улей. А думаешь много обо всём, начиная с солнца, кончая луной и международными событиями».

Автор не злоупотребляет цитированием, делает свой вывод: «Знание - это единственный клад, который нельзя отнять». Он подробно рассказывает, что и как читает: «Читаю каждую свободную минуту, иначе нельзя». В свободное время самостоятельно занимается по учебнику физики, изучает историю литературы начала 19 века, немецкий язык.

Из писем узнаём о друзьях - однополчанах: татарине Хаяле Мингазутдинове, украинце Ладуре, настоящем друге; Мише Западине, артисте; Косте Отьяне, хорошем товарище, специалисте по электричеству, соседе по нарам, армянине из Баку. Описание событий и участников всегда объективно и выразительно.

Отдельный разговор - тёплые трепетные отношения между бывшими одноклассниками - Любой и Шурой. «Всё с новой и новой силой выступает прошлая, наша дружба, столь скрытная вначале и так хорошо раскрывшаяся после моего отъезда» (Тарнополь. 17.Х. 40 г.). Александр ненавязчиво даёт советы, подсказывает, как нужно поступить в том или ином случае, просит поберечь себя. «Если тебе тяжело, пиши письмо». «Читай как можно больше». Ни в одном из писем не было прямого осуждения кого-либо, только забота о родных и любимой, тревога за них. «Сила тебе ещё понадобится, здоровье - тоже. Береги их». (Киев. 4/VII-40 г.). Он боится обидеть любимую Любу неловким словом, откровенно признаётся: «крепко и по-дружески люблю ». (Киев. 1/VI-40 г.). Строит планы на будущее «после моей службы начать вместе новую жизнь», «... позволяю себе пофантазировать, помечтать о будущей нашей жизни (подчёркнуто автором - М.Ш.). «Иногда мне очень хочется домой, повидать вас всех казанских, поболтать с ними, провести хоть пару часов». (Тарнополь. 17.Х. 40г.).

Стиль изложения книжный, язык ясен и выразителен, в некоторых местах близок к разговорному «побалакали с ним часа 2», «бачим - время идёт на обед».

Иногда автор нарушает нормы правописания, т.е. пишет так, как слышит. В этом смысле письма особенно интересны: мы «слышим» живую речь пишущего. Язык гармонирует с мыслями, автор прибегает к устойчивым словосочетаниям, оборотам, афоризмам: «подставить свою шею под топор судьбы», «пусть хоть будет хорошая мечта, чем разбитая надежда», «свою линию надо отстаивать, держать её крепко», «если ты хочешь, значит ты можешь сделать», «сеял в моих письмах семена уныния и грусти в души моих родителей».

Выбор той или иной формы изложения зависит от ситуации, от душевного состояния, появляются канцеляризмы, стиль сразу меняется: «перехожу к текущим вопросам», «я очень удовлетворён твоим письмом», « все отрегулировано и выяснено», «на порядке дня - обсуждение личных вопросов», «это вопрос другого порядка».

Отмечены новообразования: «камешкология» (минералогия - М.Ш.), «трудно-воплотимое дело», «привет неподвижносидящим географам от кочующих медиков».

А ведь были мечты. Очень хотелось оказаться дома, стать медиком «только тогда, когда мой мозг престанет работать ... я откажусь от своих мыслей в медицине». «Для моей жизни есть пример моего отца». «Мне иногда кажется, что я ещё встречусь с тобой где-нибудь на фронте». «Если останусь жив, то постараюсь учиться дальше, идей у меня много, но пока нет знаний ...».

Дисциплинированный военный, заботливый сын, отличный товарищ, робкий влюблённый, удивительно поэтический молодой человек - это всё о нём, об Александре Блюмштейне, погибшем в 20 лет и мечтавшем перечитать в Казани к любимой девушке свои письма, которые мы теперь держим в руках. И в который раз понимаем, какой ценой досталась победа.

Роман в письмах, начавшийся весной, когда пробуждается природа, заканчивается осенью, за которой мрак и темнота нескольких лет войны. Чувства и переживания молодых людей хорошо просматриваются, хотя мы и не имеем писем Любови Кивалкиной. Радостное восприятие весны, тоска по дому, армейские будни, вечный вопрос молодых «любит - не любит», уважительное отношение к родителям - все говорит о том, что Александр способен благородно мыслить и чувствовать; патриотический настрой постоянно присутствует в его посланиях к любимой.

Взглянув на последнее письмо (точнее - записку), где прыгающие строчки говорят, что пишутся они на ходу в дребезжащей машине, мы понимаем: Александр обречён, отняли у него право на счастье, на будущее, на жизнь ...

Давно отпел свою первую неуверенную песню соловей, трели которого красноармеец Александр Блюмштейн слушал под сенью цветущих каштанов. Но ощущение весны, свежести, юности дошло до нас через письма Шуры спустя несколько десятилетий.

Миллионы жизней сгорели в страшной войне, чтобы мы жили и помнили...

Мария Шмакова,

 учитель высшей категории