Пётр АФРИКАНТОВ. «Ми» второй октавы

Рассказ

Отец мой, по большому счёту, не был игрушечником, тяги у него к этому делу не было. Хотя, как и подобает в семьях, занятых этим ремеслом, лепить умели все, к этому сызмальства приучали. Приучали - то всех, а игрушечниками становились не все. Так вот, родитель мой Пётр Андриянович лепить особо не лепил, а вот слух имел отменный. Точнее сказать, умел он из игрушек виртуозно делать только одни свистки разных размеров и разных тональностей с птичьими и звериными головами. И до того он в этом деле преуспел, что слепить два свистка одинакового звучания, ему ничего не стоило. Делал он и свистки двушки, и тройчатки, соединяя в одном свистке два, а то и  три разных звука, подбирая их так, чтобы звучание было благозвучное и чтоб слух не коробило. Ещё он делал свистки «гуделки» с игральными отверстиями. Научил свистки Петра Андрияновича делать отец, который знал все тонкости этого мастерства, потому, как у игрушечников-глинолепов, уметь делать свистки считалось наукой из наук. Только сын в этом деле больше преуспел, превзошёл отца и всё благодаря отменному слуху.

Нотной грамоты, мальчишка не знал, но внутренним чутьём понимал, какие звуки стоит в свистке соединять, а какие нет. Всё зависело от предназначения изделия. Если пастуху требовался свисток, то лепил его Пётр Андриянович со звуком резким и отрывистым, чтоб до самой глупой коровы в стаде доходило. До той, у которой, в рогатой голове только одна извилина и та работает на то, как на озимые сбежать. Для ребёнка-ползунка свисток лепился с нежным звучанием и лёгким вдуванием, чтоб малыш неудобств не испытывал, а свистя, лёгкие разрабатывал. Заезжие музыканты тоже ему свистки заказывали. Только этим музыкантам надо было свистки делать с определённым звучанием. А так как Пётр Андриянович музыкальной грамоты не знал, то они ему на каком-нибудь музыкальном инструменте показывали, с каким звучанием им свисток нужен. Дзинькнут струной или растянут меха, нажмут на клавишу, а отец услышит, да такой же точно инструмент и состряпает. Говорят, сам профессор консерватории дивился на его способности, когда он ещё подростком был. Как там это было дело, точно неизвестно. Попал он в консерваторию по случаю, заказ отдать, а профессор взял со стола рогатую палочку, да как ударит. От этого звук появился. «А с таким звуком можешь свисток сделать?» – спрашивает. «А почему бы и нет» – отвечает отец.

«Только я тебе камертон не дам, – сказал профессор. «Значит, эта палочка с рожками камертоном называется» – смекнул подросток и отвечает: «А зачем он мне!? Мне он без надобности. Звук простой, это всё равно что блюдце  на пол уронить, одинаково…»

Профессор даже брови поднял от удивления. «Ну…ну…» – только и сказал и так внимательно на паренька поверх очков посмотрел.

Свисток этот отец сработал, как говорят «ноль в ноль».

И быть бы отцу музыкантом большой руки, да только жизнь сложилась иначе, хотя нельзя сказать, что божий дар ему не пригодился. Пригодился он ему в самых интересных обстоятельствах и не где-нибудь, а на фронте, а точнее, в партизанском отряде, в котором он воевал с немцами в годы Великой Отечественной Войны на территории Белоруссии. Я уже упоминал об его военной судьбе в одном из очерков. Может быть, когда и опишу те события поподробнее, а сейчас скажу вкратце, чтоб понятно было тем, кто очерка не читал.

Пётр Андриянович в 1941 году служил в армии, был пограничником. Застава его находилась выше города Бреста. Когда немцы напали, он как раз стоял на посту в полном вооружении, как полагается. В первый же день войны он был тяжело ранен. Ему из пулемёта перебили выше колен обе ноги. Два артиллериста, крепкие ребята, несли обезноженного отца в колонне пленных, три километра, до ближайшей деревни, в которой был госпиталь. Был плен, было лечение в русско-немецком госпитале, где охрана была немецкая, а персонал русский. Главный врач госпиталя оказался не только из Саратова, но и родом из деревни, которая была от нашей деревни недалеко. Этот главный врач и прятал его от немцев на чердаке больницы. Потом был побег и партизанский отряд.

 По разному била война солдата, только убить не смогла, а вот он в этой войне врага добил и ещё  во славу Родины по Красной площади на автомобиле проехал, да ещё пушку на прицепе провёз.

Из фильмов и из книг всем известно, что паролем у партизан были всевозможные звуки. Самый распространённый среди них был свист, за свистом шло подражание крику  птиц, чаще всего это был крик утки. Уткой кричать умели далеко не все партизаны и пользовались этим паролем лишь разведчики и подрывники. У них были такие крикуны-умельцы. Подрывники и разведчики уходили на задания ни на один день, а когда возвращались на базу, то и оповещали о своём возвращении условленными заранее криками и свистами. Отец мой, как раз, был командиром отделения подрывников. Взрывали они чаще всего железнодорожные мосты и рельсовые пути. Уходили на задания сроком недели на две, не меньше. Во-первых, уходили далеко, километров за тридцать – пятьдесят, а во – вторых – к железной дороге, а тем более к мосту сразу не подойдёшь, охраняли немцы транспортные коммуникации хорошо. Дороги были нервами войны. Поэтому, как рассказывал отец, надо было к дороге выдвинуться незаметно, залечь, определить, где находятся вражеские секреты, узнать, когда они меняются, как происходит смена и многое другое. А если просто так к дороге сунешься, как говорится – «на дурачка», то ног от этой дороги не унесёшь, сам погибнешь и задание не выполнишь. Этим и была вызвана долгая отлучка подрывников из отряда.

Базы партизанские тоже охранялись, по дорогам и тропам стояли уже не немецкие, а партизанские секреты. В секретах находились бойцы, которые по свисту или крикам птиц определяли, кто идёт в партизанский отряд, свой или чужой. Вся эта оповещательная механика действовала безукоризненно до поры до времени, пока немцы всерьёз не обеспокоились тем уроном, который им стали наносить партизаны. Вот тут-то хитрый майор вермахта Мюльтке и придумал план по борьбе с партизанами. А план этот был такой. Решил Мюльтке найти среди военнослужащих немецкого гарнизона мастера по подражанию голосам животных, чтоб при помощи ложных птичьих криков обнаруживать партизанские секреты на дорогах и их уничтожать, а вместо них ставить своих автоматчиков и уничтожать группы подрывников, разведчиков и вылавливать связных, которые возвращаются на партизанскую базу.

Задача была серьёзная, план был умный и этот майор Мюльтке со всей немецкой педантичностью взялся за его выполнение. Сначала майор в егерской роте нашёл этого самого Карла, солдата, который мог голосам зверей и птиц подражать, затем он при помощи этого солдата выявил местонахождение партизанского секрета и полностью его уничтожил. Одним словом, с появлением этого Карла начались у партизан неприятности. То секрет немцы снимут, то разведчики на засаду нарвутся. Условные сигналы в виде крика птиц подавались правильно, а когда партизанские разведчики шли на эти крики, то получали из кустов пулю в упор. Так был убит друг отца Сашок. Пуля должна была сразить Петра Андрияновича, он шёл первым, но перед самой опушкой леса он провалился в кротовник и потянул ногу, первым пошёл Сашок, а отец, сильно хромая, стал в отделении замыкающим.

Когда пришли на базу, то выяснили, что пострадало не только отделение подрывников, у разведки были потери гораздо больше, плюс лишились связного мальчишки.

А самый первый прокол у фашистов произошёл в результате выжившего партизана, которого немецкие егеря посчитали мёртвым. Он то и сообщил, о ложных криках птиц, которые партизаны посчитали за сигналы товарищей.

К вечеру командир отряда собрал совещание. На него были приглашены те партизаны, что попали в немецкую ловушку, для точного выяснения обстоятельств.

Когда Пётр Андриянович спустился в командирскую землянку, там уже было довольно много народа. Лёшка Чабец, увидев товарища, подвинулся, уступив край скамьи.

– Что говорили? – Спросил отец полушёпотом.

– Ничего пока не гутарили, – в тон ему сказал Лёшка.

В этот момент в землянку вошёл озабоченный замполит. Прошёл, сел рядом с командиром.

– Что там? – спросил одними глазами командир отряда.

– Всё одно… – Проговорил замполит, – дают сигнал, а в ответ пули.

– Сигналы надо менять, – вставил паренёк из первой роты. Голова у него была перевязана, повязка набрякла от крови. Видно он только что вырвался из лап фашистов и никак не мог сдержать эмоции.

– А на что менять? – спросил разведчик Басалыгин. – Уткой крякаем – стреляют, филином ухаем – тоже самое. Что, опять на свист переходить? Уже было. Насвистели так, что и сейчас чешется…

– Каждый день надо менять пароли, – заметил командир взвода первой роты…, – другого не придумать.

– А как предупреждать о смене паролей тех, кто на задании и вернётся через неделю, а то и две? – спросил кто-то из дальнего угла землянки.

– Немчишку надо кокнуть, того что ловко голоса животных копирует,– сказал Басалыгин.

– Что надо немчишку ликвидировать, это понятно, – сказал командир. Придёт время – ликвидируем. Только люди у нас сегодня гибнут. Может быть, кто ещё идейку подкинет? – и он обвёл взглядом собравшихся и добавил, обращаясь к Петру Андрияновичу. – Что, Игрушечник? Здорово фриц уткой кричит? Что скажешь?

– Здорово - то оно здорово,– проговорил Игрушечник, – только утки все разный голос имеют.

– Ты это к чему? – спросил замполит.

– А к тому, что как уткой не крикни, то всё хорошо. Утки они ведь тоже каждая свой голос имеет. А у нас как… Утка крикнула и ладно, значит, свои. А как она крикнула? С какой интонацией в голосе, испуганно, озабоченно, или просто селезня подзывает?

– Верно, сказал раненый боец, только мы всех бойцов в один утиный голос заставить кричать не сможем, талантов не хватит, вот немцы этим и пользуются.

– А ты, Игрушечник, не говори загадками! Говори, что на этот счёт думаешь – сказал замполит.

– Я считаю, что тот боец прав, что предложил снова на свист перейти. Я не видел, кто это сказал.

– Ну, ты, Игрушечник, даёшь! Мы же уже свистели… – ухмыльнулся Лёха.

Пётр не глядя на него ответил:

– Неправильно свистели. Свистели, как и утки крякали, все по-разному. Немец нас на этом и подловил.

– А как же мы будем одинаково свистеть, – вставил дед Хорь, который только что пришёл из деревни тайными тропами. – Я, например, совсем свистеть не умею, у меня зубов нет. Васька вон, сквозь пальцы свистит, а Мишка как-то во рту язык закладывает, что свист происходит… Вот и получается, что одни с шипом свистят, а другие ухо свистом режуть.

– Надо свистеть всем одинаково, – упрямился Игрушечник.

– Я через пальцы свистеть не буду,– заметил Лёха. – Я учился…, не получается.

– Нам что, свистки с собою носить? – вставил опять тот же боец, которого не рассмотрел Игрушечник.

– А почему бы и нет. Только свистки должны быть у всех одинаковые, одной тональности. – Вспомнил Пётр выражение профессора из консерватории и тут вставил его в разговор для важности.

Здесь пришло время пояснить читателю, почему Петра Андрияновича в командирской землянке все называют Игрушечником. И совсем не потому, что он происходит из рода игрушечников, об этом никто и не знает, а потому, что один раз, а таких разов было много, в партизанский отряд привели детей, у которых на глазах расстреляли родителей. Ребятишки были подавлены, всё время молчали и даже от еды отказывались. Вот мой отец и слепил им из глины игрушки, как у него в семье лепили. Понятно, что это были свистки, сделанные в виде птичек с дырочками на спинке. Во время свиста эти отверстия закрывались по очереди и получалось музыкальное звучание. При помощи этих свистков ребятишек, можно сказать, к полноценной жизни вернули. Хотя, какая в отряде у детей может быть полноценная жизнь? Вот с тех самых пор и закрепилось за Петром Андрияновичем второе имя – «Игрушечник». Да, так закрепилось, что спроси у партизан, пришедших в отряд после этого случая, так они настоящего отцова имени и не знают, Игрушечник, да Игрушечник, всё всем понятно. (Теперь и далее я буду называть Петра Андрияновича в рассказе Игрушечником).

– А где мы эти свистки одной тональности найдём? – задал кто-то вопрос.

– Свистки такие сделаем,– заверил Игрушечник. – Я их из глины налеплю.

– И все одинаково свистеть будут? – спросил раненый боец из другой роты.

– Одинаково будут свистеть, не беспокойся, – заверил Игрушечник.

– А кто в лесу будет определять, какой тональности свист? – спросил замполит. – Не все же такие слухмяные, как ты.

– Дело говорит боец,– сказал командир отряда. – Только в секрете тебе, Петро, самому сидеть придётся. – Здесь он назвал отца по настоящему имени. – Ты один свист от свиста отличить можешь, тем более на расстоянии. Так что с сегодняшнего дня я тебя от рейдов на железку отстраняю. Временно будешь находиться здесь. В секрет будешь ходить. А теперь иди и делай свои свистки.

Через неделю Игрушечник принёс замполиту семь одинаковых свистков, сделанных в виде соловья с открытым клювиком. Замполит подивился изящной работе и даже дунул в каждый из них. Все свистки издавали совершенно одинаковый звук.  Шесть свистков раздали командирам диверсионных подразделений и разведчикам. С седьмым свистком мастер ушёл с товарищами в секрет на охрану партизанского лагеря. Результаты не заставили себя долго ждать. Дня через два на краю леса раздался условный свист. Игрушечник насторожился. Через минуты две, три раздался повторный свист.

– Это не наши свистят,– проговорил Пётр, – тональность не та, – и сжал руку Лёхи.

– Давай ответный, – проговорил Лёха и передёрнул затвор немецкого автомата. Игрушечник приложил свисток к губам, свистнул и приготовил ручной пулемёт, с которым никогда не расставался. Приготовились и другие бойцы. С флангов группу секрета прикрывали тоже. В группе прикрытия услышали условный свист Игрушечника и тоже приготовились.

Через некоторое время среди деревьев замелькали фигурки людей.

– Приготовиться…– шепнул Игрушечник товарищам, а через две, три минуты их автоматы, пулемёт и винтовки вместе с лесной порослью косили мнимых партизан, так что убежать смогли совсем не многие.

Только этим дело не кончилось. В немецком штабе по поводу случившегося разгорелся скандал. Все обвиняли немецкого слухача, говоря, что это он подставил немецких солдат под партизанские пули. Тот в свою очередь недоумённо смотрел на собравшихся и молчал. Первым внял голосу разума майор Мюльтке.

– Господа! – сказал он. – Негоже всё валить на одного человека. Как это говорится у русских в этом случае – «найти крайнего». Замечу, что до этого всё удавалось и в этой самой комнате слышались похвальные речи. Давайте лучше от обвинений перейдём к анализу ситуации.

– Хорошо, что я не успел отослать доклад в дивизию, чтоб наш опыт распространили по всем дивизионам. – Заметил майор Клаус, отвечавший за работу с местным населением.

– И всё же… что вы думаете об этом, – обратился он к Карлу.

– Они не зря перешли снова на свист, господин майор. – Проговорил тот. – Они перестали мяукать, пищать, крякать и квакать. Они снова стали свистеть. Я в свисте совсем не специалист. Я по голосам зверей и птиц специалист. Думаю, что такой переход на свист не случаен. Здесь есть какая-то хитрость, господин майор. Значит, наш свист и их свисты чем-то отличаются? Нужен узкий специалист по свистам, господин майор.

– Где, где я возьму этого специалиста по свисту? – сказал раздражённо Мюльтке.

– Свист – это звук,– проговорил до этого молчавший майор Клаус. – Этот звук имеет свою высоту. Это я вам говорю из основ  теории музыки. Я не большой руки музыкант, но кое - что в этом понимаю. – Клаус замолчал.

– Говорите …, говорите майор. То, что вы говорите наводит на мысль. – Тихо проговорил Мюльтке.

– Да я уже всё сказал, – поморщился майор Клаус.

– Всё, да не всё, – потирая ладони от удовольствия, – проговорил Мюльтке. – Хотите, я продолжу вашу мысль, хотя к музыке никогда не имел никакого отношения?

– Это даже интересно… – заметил Клаус и приготовился слушать.

– Всё просто, Клаус. Русские раньше свистели, как кому придётся. Главным было у них в передаче информации, это не качество, а количество свистов. Причём, разных свистов. Когда мы их сигналы расшифровали – они перешли на крики животных. Но и тут мы нашли человека, который может воспроизводить звуки леса. А перешли партизаны снова к свисту потому, что стали подавать сигналы все одинаковой высоты. Эта ваша мысль, майор, только в моём оформлении, применительно к ситуации и больше ничего.

– Ловко, – засмеялся Клаус, – у тебя дружище ум устроен, совсем иначе, чем у меня. Получается, они не перестали бы крякать и квакать, если бы могли это делать в какой-то определённой тональности?

– Конечно, дорогой Клаус, конечно. Видишь… ты уже начинаешь мыслить, как разведчик. Всё правильно. У них нет специалиста, чтобы мог создать инструмент, подражающий крику птиц, а вот сделать такие свистковые устройства специалист нашёлся. Вот они и наделали таких свистков. И эта их свистковая высота звучания испортила нам всё дело. Думаю, что нам тоже надо найти такого специалиста, здесь Карл прав. Идите Карл, вы свободны.– Обратился он к солдату.

Карл, отдав честь, вышел из комнаты.

– В этом я вам помогу… – сказал Клаус, когда Карл вышел. – У меня есть в дивизии знакомый обер - лейтенант, руководит духовым оркестром. До войны он был настройщиком инструментов в Берлине. Имел хорошую репутацию. Это всё, что я о нём знаю.

– Это прекрасно, – потёр ладони майор Мюльтке. – Возможно он нам поможет.

– А как он нам поможет? – спросил майор Клаус.

– Пусть послушает их свисты. Возможно, он подтвердит нашу догадку.

Через два дня обер - лейтенант Дитмар уже сидел с егерями в зарослях боярышника и вслушивался в звуки леса. Дитмар был посредственным музыкантом. Он и не стремился оттачивать это мастерство. Его слава была в другом, он был прекрасным настройщиком музыкальных инструментов. Без его мастерства лучшие пианисты Берлина не смогли бы показать своё мастерство во все своей силе. С самого раннего детства Дитмар был связан с музыкальными инструментами. Его отец имел небольшую мастерскую по изготовлению духовых музыкальных инструментов и об  устройстве этих инструментов мастер знал не понаслышке. Он бы и на фронт не попал, у Дитмара были хорошие связи, но подвела нелепая случайность. Одной пианистке удосужилось увлечься скромным настройщиком, а её брат нацист, не видя в этом увлечении ничего хорошего,  упёк незадачливого любовника на восточный фронт. Хорошо, что Дитмар попал в музыкальное подразделение.

Разумеется, Дитмар, обладая хорошим тренерованным слухом, сразу определил, что партизанские позывные, звучат в строго одинаковой тональности – «МИ» второй октавы. О чём он и доложил майору Мюльтке. Мюльтке не преминул воспользоваться талантом Дитмара и предложил ему изготовить такой же свисток. Дитмару ничего не оставалось, как согласиться. Отказываться было бесполезно. Этот хитрый Мюльтке, оказывается, уже знал о Дитмаре всё. Дитмар только сказал, что будет делать свисток из дерева и сказал, какие ему будут нужны инструменты. Инструменты ему доставили, а через два дня Дитмар положил перед Мюльтке свисток, сделанный из дерева.

Игрушечник и ещё три партизана, лежали в засаде. Это была последняя, как обещал Игрушечнику командир отряда, его засада. Идея со свистками удалась. Немцы видно не смогли воспроизвести тональность глиняного свистка и необходимость использовать игрушечника в засадах сама собой отпадала. Да и не любил Игрушечник эти засадные посиделки. Другое дело диверсии. Там постоянный риск, там нервы как струна, там быстрая сообразительность зачастую решает успех выполнения задания.

– Ну, что, командир… последняя наша засада и на железку, спросил неразлучный Лёха. – Не смогли Гансы сделать свисток… не смогли.

Он был в явно приподнятом настроении. Ему тоже не нравились эти посиделки в кустах, а по нутру была более вольная жизнь диверсанта, когда тебе только указывается цель и назначается срок, а в остальном ты сам себе хозяин. Риски и определённая вольность как нельзя лучше подходили к немного бесшабашной натуре Лёхи, и он более всех изнывал от «безделицы», как он называл сидение в кустах. И в тот момент, когда Лёха, закинув руку за голову, пережевывал во рту конец былинки, стараясь другим её концом пощекотать шею друга, раздался свист.

– При-е-ха-ли… – тихо проговорил растягивая слово Лёха и вопросительно посмотрел на Игрушечника. Тот в ответ молчал и только в том месте, где хотел пощекотать былинкой Лёха, вздулась от напряжения жилка.

Игрушечник свистнул в ответ, но приказал всем лежать и не высовываться. Это их спасло. Немцы навалились с двух сторон, и только густой ельник в отрожке укрыл их от преследования, да подоспевшая группа Мигулина спасла от полного уничтожения.

Что Игрушечник, обошли нас фрицы? – спросил командир отряда. – Двое ранены. Один – тяжело. Я уже поговорил с бойцами. Скажи мне только одно: почему после того, как ты дал ответный свист, приказал партизанам не высовываться, то есть, по сути, приказал быть начеку?

– Я виноват, – проговорил, понуря голову Игрушечник. – Высота звучания была такая же, что и у наших свистков, а вот… – игрушечник запнулся.

– Чего «вот»? Чего «вот». Ты договаривай…– строго сказал командир, – жизнями рискуем…

– Не понравился мне этот свист… Всё правильно. Свист правильный, а вот привкус… Я подумал, что это от того, что свисток в воде побывал, или от того, что мы на новом месте в засаде. Склоны оврага такой оттенок свисту дают. А с высотой всё правильно. Я думаю, что надо всегда в одном месте в засаде сидеть, чтоб таких эффектов не было.

– Я вам, что запрещаю в одном месте сидеть?

– Просто раньше, товарищ полковник, такая мысль в голову не приходила…

– Что ещё пришло тебе в голову? Ведь вижу по глазам, что что-то пришло?

– Правильно, товарищ полковник…, пришло. Думаю, надо сделать свисток с двойным звуком. По сути, это аккорд. Такой свисток сложнее в изготовлении, зато и подделать его труднее. Нам, в этом случае легче, это мы заказываем музыку, то есть её создаём. Немецкий мастер-слухач должен разделить услышанный свист на составляющие. То есть, надо услышать в свисте два звука, иначе такого свистка не сделать. 

– Ну, так делай! Чёрт возьми, эти свои свистки… Я, что ли делать буду? – нервно ответил полковник.

– Есть, делать свистки с двойным звуком, – сказал Игрушечник и, круто повернувшись, вышел из землянки.

–Что, здорово досталось, спросил Лёха, поджидая товарища недалеко от землянки командира.

– Хорошо, что в расход не пустил… – буркнул Игрушечник и направился под навес делать свистки двойчатки.

Как ни приняты были все меры по предупреждению подрывников и разведчиков, всё равно полностью потерь избежать не удалось. Командир отряда приказал никого не выпускать за пределы лагеря, пока им не будут вручены новые свистки. Двойчатки были готовы только через неделю. Командир бригады сам взял двойчатку в руки и, поднеся к губам, подул в дульце. Раздался густой с гнусавинкой звук.

– Такой свисток точно не подделают? – спросил он.

– Подделать можно, но трудно…– ответил Игрушечник.

– А ты бы, услышав, такой свист, подделал?

– Я бы подделал, товарищ командир.

– А немцы что, глупее тебя?

– Не глупее, товарищ командир.

– Значит, и они подделать могут?

– Могут, но трудно это. Если у них специалист найдётся, то смогут.

– Они уже смогли, Игрушечник! – проговорил на повышенных интонациях полковник. – Мы думали, что не смогут, а они смогли и нам это боком вышло.

Он немного помолчал и уже спокойно добавил:

 – М-м…да… Могут, но трудно… Однако, делать нам нечего. Придётся играть в ту игру, которую навязывают… – Хорошо, Игрушечник, иди… иди и слушай. Крепко слушай! И чтоб там без всяких диссонансов!  Прослушаешь…, пеняй на себя.

Игрушечник, круто повернувшись, вышел.

– Давайте пробовать, командир, – проговорил присутствующий при этом начальник контрразведки, – другого не остаётся.

– Если мы будем всё время пробовать, то без людей останемся. – Бросил полковник.

– Я делал запрос по рации. – Добавил  начальник контрразведки. – С центра ответили…

– Что?... что ответили!? – нервно и недовольно спросил полковник.

– Ответили, что в условиях фронта и тем более партизанского соединения, такое  просто невозможно. Там очень удивлены, что у нас есть такой специалист. Это им сказал какой-то музыкальный светила.

– Что он понимает этот светила, что здесь возможно, а что нет…? Здесь может быть всё. Понимаешь…? Всё. Ладно…, действуйте.

На этот раз партизаны поступили хитрее. Они не стали дожидаться, когда оперативная группа будет возвращаться с задания и подаст знак двойчаткой., а выслали на опушку леса двух партизан и они несколько дней подавали такие сигналы. А вот ответа на такие действия им пришлось ждать не менее двух недель. Эти две недели немцы на связь не выходили и партизан не тревожили.

– Инструмент готовят, – хмуро говорил Игрушечник и уходил в засаду.

По истечении двух недель, когда на опушке снова раздался свист, все в засаде даже переглянулись от неожиданности. Свист был сиплый и отличить его от партизанской двойчатки было невозможно.

– Наши. – Прошептал Лёха. – Наверное, Терехов с сотки вернулся.

Отделение подрывников под командованием Терехова ушли на подрыв железной дороги за сто километров. И только эта группа могла вернуться с задания. Другие на подрыв не уходили.

– Может быть наши, а может быть и нет, – проговорил Игрушечник.

– Почему «может быть нет»?– спросил Лёха.– Это они…, по времени подходит.

– Почему… почему – потому… – буркнул Игрушечник. – Немцы это.

– Что так? – удивился Лёха.

– Звук двойчатки нашей и этой… одной высоты, а привкус тот же, что и прошлый раз… Немцы это, Лёша…, немцы. Я своим ушам, Лёша, больше, чем чему - либо доверяю… – И тут же тихо скомандовал: – Приготовиться… Маричев!... Дуй к разведчикам.  Пусть отсекут их от деревни.

– Ты что, Игрушечник! С ума сошёл! – вскипел Лёха. – Ты же себя под расстрел подводишь, да и нам…

– Делай, что говорят… – вполголоса сказал игрушечник.

Чувствовалось, что решение это ему далось не просто. Глаза его были напряжены, скулы обострились, на носу повисла капля пота. Он вынул из кармана двойчатку и дунул в дульце. Над лесом прокатился, взметнувшись над деревьями призывной звук. Минут через десять на тропинке показались вооружённые люди. «Огонь!» скомандовал Игрушечник и сам дал длинную очередь из ручного пулемёта по впереди идущим. В ответ раздались проклятья, выстрелы и команды на немецком языке.

Немцы хотели с хода смять партизанскую засаду, но бойцы в ней были бывалые и немцам это сделать не удалось. Бой длился с полчаса. Немцы продолжали атаковать. Партизаны не знали, что майор Мюльтке отдал приказ – «обязательно, живым или мёртвым захватить русского мастера-свистуна».

План Мюльтке не удался. Партизаны из разведвзвода верхом на лошадях обошли немецких егерей, отрезали их от деревни, спешились и пошли в атаку. Самого Мюльтке в этом бою захватить не удалось, а вот настройщик Дитмар попался. От страха он залез под кучу веток, откуда его за сапог и вытащил Лёха. Немец был бледный как мука. Он стоял на полянке с поднятыми руками и повторял: «Я есть музыкант»… Вскоре его доставили в штаб партизанского отряда, где он и рассказал, как было дело. В штабе посчитали, что фриц может быть полезен нашей разведке своими знаниями, правда, не в области музыки.

– Кокнуть бы надо этого ушастика, – зло проговорил Лёха. На что командир разведки сказал:

– В Берлине он был вхож в разные дома. Знает многих сановных лиц в лицо, а ещё знает их взаимоотношения, всякие детали. Это нашей разведке может помочь.

– А я бы застрелил… – упорствовал Лёха. – Сколько из-за него наших полегло.

Перед самой отправкой немца, Игрушечника вызвали в штаб к командиру. Когда он спустился в землянку, в ней был начальник контрразведки, командир отряда, переводчик и Дитмар. Игрушечник стал докладывать о своём прибытии, но начальник контрразведки прервал:

– Немецкий музыкант выразил желание увидеть тебя, Игрушечник. Кстати, в кармане у него нашли свисток, которым он и подавал сигналы. Он взял со стола деревянную штуковину и подал её Игрушечнику. Это была немецкая двойчатка, только сделана она была не из глины, а из дерева. 

– Разрешите попробовать? – попросил Игрушечник, кивнув на немецкий инструмент.

– Пробуй, – кивнул командир.

Игрушечник взял в руки двойчатку, тщательно вытер дульце, поднёс его к губам и дунул. В блиндаже раздался сипловатый свист. Игрушечник улыбнулся и проговорил:

– Вот он этот привкус, товарищ командир, который меня первый раз с толку сбил.

– Поясни, – сказал контрразведчик и посмотрел строго на бойца.

– Тут всё просто, – улыбнулся Игрушечник. – Немец двойчатку сделал из дерева, а наша – из глины. Высоту звучания они дают одинаковую, а вот привкус у звучания разный. На этом немцы и срезались. Помните, когда мы первый раз лопухнулись на простом свистке. Я, тогда подумал, что это овражки да деревья такой эффект отражательный дают? Так это был совсем не отражательный эффект, а привкус звуку давал материал, из которого сделан свисток.

– Вас ист дас? – произнёс немец, глядя на Игрушечника и понимая, кто он такой.

– Переведите ему, – сказал начальник контрразведки.

Переводчик перевёл, сказанное Игрушечником. После чего брови немца высоко поднялись. Всё его лицо выразило абсолютное удивление.

– Ваш солдат ни есть профессиональный музыкант? (далее всё в переводе) –  удивлённо проговорил Дитмар.

– Нет, не музыкант, – ответил переводчик.

– Что такое «Игрушечник»? – спросил немец, что тут же было переведено, для находящихся в блиндаже.

– Объясните ему, как сумеете, – сказал командир отряда переводчику.

– Он не музыкант, – начал объяснять переводчик. – Он игрушки для детей делает из глины и свистки то же. Понятно.

Дитмар кивнул, но удивление не спало с его лица, а, кажется, только ещё больше усилилось. Он проговорил тихо и ясно:

– Я понял, кто такой игрушечник, это лепить из глины детям свистки. Это я понимаю. Но как улавливать в лесу тончайшие обертоны на расстоянии в сотни метров… Это выше моего понимания…. Жаль. Очень жаль…

– Чего жаль?– спросил переводчик.

– Очень жаль…  Ваш Игрушечник мог бы быть непревзойдённым настройщиком музыкальных инструментов. Люди с таким слухом в мире большая редкость… – Он помолчал и добавил. – Никогда бы не подумал, что здесь в лесу… В это трудно поверить…

– Уведите немца, – приказал командир отряда. – А вы, Игрушечник, останьтесь.

Когда немца увели, командир встал из за стола, подошёл к бойцу и крепко пожав ему руку, обнял и поцеловал. Затем, пересилив волнение, проговорил:

Командование соединения имени Феликса Эдмундовича Дзержинского выражает вам, Пётр Андриянович, благодарность. Мы послали на вас представление к ордену «Красная звезда» и крепко ещё раз пожал Игрушечнику руку.

Послесловие

Через много лет после войны дети Петра Андрияновича (Игрушечника) нашли в его военных документах характеристику, выданную ему командованием отряда, где и было сказано о том, что Пётр Андриянович представлен к ордену. Только ордена он так и не получил. Когда, автор этих строк спросил об этом отца, тот только улыбнулся и сказал: «Не до орденов тогда было. Случиться всякое могло. Вернее всего, самолёт с документами до большой земли не долетел. Но, не это главное. Каждый день, прожитый на войне, почитали за божью награду. Главная награда, это та, что я домой вернулся и чести не потерял». Больше он об этом никогда не рассказывал.

Нет, отец мой не был игрушечником, а вот свистки делал отменные. Такая молва о нём в родстве закрепилась, а уж был он действительно игрушечником, или нет, бог его ведает. По рассказу – вроде как  был, а с другой стороны, вроде, как и нет. Я думаю, что был. А вот в родстве, почему-то, так не считали. У игрушечников, к этому делу особая мерка была. Нам, сегодня этого не понять.

На фото: отец автора. Снимок сделан за месяц до начала войны.