Леонид ТАТАРИН. Дороги войны

      Удивительные люди встречаются в нашей жизни, но чаще всего в повседневной суете, занятые всякими бытовыми мелочами, мы просто не замечаем тех, кто действительно достоин внимания и преклонения.

       Во время учёбы в КВИМУ¹ мне пришлось стоять вахту на портовом катере «Юнга» вместе с одним из самых уважаемых старших механиков «Тралфлота», который тоже повышал своё образование в КВИМУ и подрабатывал на катере. Когда все дневные работы были закончены, вечером, за чашкой чая, Леонид Алексеевич рассказал мне один из эпизодов своей молодости.

    «Когда я был ещё курсантом средней мореходки в Калининграде, в день Победы вместе с другом решили пойти к памятнику 1200 гвардейцам, посмотреть красивый праздник. По пути взяли вина, зашли к  знакомой   девчонке. Дома у неё предложили отметить праздник. Её мать приготовила нехитрую закуску, пригласила всех за стол.

      -  Галя, позови деда, пусть познакомится с курсантами – нечего там ему одному сидеть над своими бумагами целыми днями.

      С большим трудом, позвав и нас на помощь, Галя сумела уговорить своего дедушку оставить свои бумаги и выйти к праздничному столу. Невысокий, худощавый, аккуратный старик  в тапочках, в  домашнем халате, молчаливый. Выпили немного за нашу победу, за праздник. Дед встал, чтобы уйти снова в свою комнату, но нас, молодых, словно чёртик толкал под рёбра:

      -  Дед, все твои ровесники в парадной форме, с орденами и медалями во всю грудь, прямо посреди Гвардейского проспекта шагают  -  герои-победители! А ты, наверное, всю войну за печкой просидел, до сих пор от печки оторваться не можешь?

     Дед молча посмотрел мне в глаза – такого выразительного взгляда не часто встретишь. Помню его до сих пор. Я сразу замолчал. Но друг мой завёлся и без конца пытался выдавать  свой курсантский юмор:

     -  Дед, ну, хоть одна медалька у тебя найдётся? Надевай её на грудь, и пойдём гулять к памятнику 1200 – будем гордиться тобой!

     Минут пять он дёргал старика. Наконец тот не выдержал:

     -  Внучка, достань с антресолей коробку.

     -  Дедунюшка,  не обижайся ты на ребят, - курсанты немного выпили. Не надо хвастать! – обняла Галя за плечи своего дедушку, поцеловала его в щеку, ласково погладила по плечу. – Пошли, ребята, на улицу! – решительно позвала она нас.

     -  Нет, внученька, доставай! Я и сам уже лет десять не брал в руки эту коробку, - надо иногда вспоминать свою молодость. А сам я уже не достану – силы не те.

     Галя достала стремянку, мы попытались ей помочь, но она сама забралась на антресоль, через несколько минут поставила перед дедушкой большую коробку из-под обуви. Когда дед открыл крышку, мы увидели, что коробка доверху набита орденами, орденскими книжками. Сверху лежали несколько самых высоких советских орденов. А внизу лежали немецкие ордена, кресты, медали.

      -  Дед, ты коллекционер? – спросил я с удивлением.

      -  Нет, ребята, все эти награды мои. Все орденские книжки выписаны на моё имя.

      -  А при чём тут немецкие кресты?   Какое у тебя звание и с какой стороны фронта ты   воевал?

      -  Последнее звание у меня – полковник. Но ещё молодым лейтенантом меня нелегально послали туда. Там моё  последнее звание – Oberst. И все награды там я получал вполне официально, но под контролем нашего руководства. Вернулся я оттуда только в  пятьдесят пятом году и тогда мне официально вручили в Москве все мои советские награды. И тогда я первый раз надел форму советского полковника. Но и от немецких наград отказываться я не захотел, не стал их демонстративно выбрасывать.

     -   Неужели за всё время вас ни разу не заподозрили там?

     -   Нет, всё прошло очень мирно и благопристойно. Да и сейчас меня никто не трогает. А немецкие награды я храню и ценю – я ведь вполне искренне боролся за победу нашей Родины, за мирное будущее наших детей и внуков, за мирное будущее Германии, её народа. Не за фашистов, а за немцев, которых всегда очень уважал и ценил.

     В тот день мы так и не пошли на праздник к памятнику 1200. Очень долго беседовали с человеком удивительной судьбы, которого уже не могли называть дедом и на «ты» - только по имени-отчеству.

Только к вечеру Галя выпроводила нас:

     -  Дедушка устал, да и вам надо отдохнуть».

Этот  эпизод из жизни моего товарища я однажды рассказал в море на тунобазе «Яркий луч» моему помощнику по кадрам, бывшему полковнику милиции.

     -  Да, этого удивительного человека я знал. Это не выдумка. Он действительно жил в Калининграде. И, что меня поразило, когда он умер, на похороны не пришёл никто из  военкомата или от других официальных государственных учреждений. Похоронили тихо, незаметно, как простого русского человека. Да, по сути, он и был простым советским человеком.

     Очень хотелось бы, чтобы ветераны войны, другие люди, которым посчастливилось знать этого скромного героя, поделились своими воспоминаниями о нём.  Уверен, что до сих пор среди нас живут многие, кто хорошо знал этого человека. И не только в Калининграде.

    В начале 1964 года мне пришлось работать штурманом на одном из траулеров во время ремонта на судостроительной верфи города Штральзунд в Германии. В то время у нас в стране очень бурно развивалась вся промышленность – судостроение и рыбное хозяйство в том числе. Ни у кого даже мысли не могло появиться о слабой эффективности государственной собственности в экономике страны или отдельных предприятий. Очень модная формула: «Нет денег!», оправдывающая сейчас любую бесхозяйственность на самом высоком уровне, тогда ещё не появлялась даже в фантазиях «молодых и энергичных» деятелей. Наоборот, уже начинали бродить в самых горячих головах новаторские проекты – денег слишком много (а от большого немножко – не грабёж, а делёжка)! Иногда, для отстрастки, таких новаторов на несколько лет направляли за решётку, самых ретивых даже отстреливали.

     В Штральзунде  строили очень много новых больших рыболовных траулеров – каждый месяц наши моряки принимали по два, а иногда и по три судна, а через год многие из них приходили сюда на гарантийный ремонт, который длился два-три месяца. Все работы выполнялись немецкими специалистами. Почти все из них, старше сорока лет, были участниками Второй Мировой войны, очень многие до 45 года воевали против нашей страны, побывали в плену.

    Переводчиком на верфи работал высокий, худощавый немец, которого мы все звали Эдмундом Павловичем. Несмотря на солидный возраст – 72 года, выглядел он очень бодрым и энергичным, в густой рыжей шевелюре практически не видно было седины. На русском языке говорил без малейшего акцента.

    23 февраля, в годовщину Советской Армии, представитель министерства рыбного хозяйства СССР в Штральзунде Мазилкин Владимир Иванович, вместе с райкомом СЕПГ², организовал возложение цветов на братском кладбище Советских солдат, погибших при штурме города в 1945 году – на центральной площади было 47 могил, обнесенных кирпичной стеной. Над красивой  гранитной аркой красовался большой барельеф Сталина и надпись: «Наше дело правое – мы победили!» Впереди колонны шли наши рыбаки с венками и цветами, потом шли представители немецких рабочих, в основном старики и старушки. Тоже с венками и с цветами. Многие из них плакали, даже не стараясь скрывать слёз. Торжественно и красиво играл советскую музыку немецкий оркестр. Начались выступления перед микрофоном на невысокой деревянной трибуне. Мощные усилители доносили речи до всех уголков города. Первым выступил молодой подполковник, который за пару дней до праздника сменил старого коменданта советского гарнизона в Штральзунде. Эдмунд Павлович переводил его выступление на немецкий язык. Короткое выступление нашего коменданта закончилось чётким сталинским: «Наше дело правое – мы победили!» Потом выступил представитель Минрыбхоза Мазилкин В.И. Он долго и пространно говорил о плодотворном послевоенном сотрудничестве советского и немецкого народов, о том, что наши солдаты погибли не зря. Эдмунд Павлович старательно и аккуратно переводил его речь, закончившуюся призывом к дружбе между народами, сотрудничеству во имя мира и взаимопониманию. Сразу за ним выступил немецкий комендант, который повторил те же призывы к вечному миру на земле. Около сотни советских рыбаков и человек триста немцев молча внимательно слушали выступающих, в нужных местах раздавались аплодисменты – немцы вежливо поддерживали русских, русские аплодировали за компанию с немцами. Небольшой конфуз произошёл, когда немецкий майор в конце своего выступления с улыбкой протянул руку дружбы советскому коменданту – молодой подполковник демонстративно отвернулся от немца. Я стоял почти у самой трибуны и заметил, как густо покраснело лицо немецкого майора – никогда не приходилось видеть ни раньше, ни потом, чтобы взрослые мужчины так краснели. Несколько секунд стояла тягостная, напряжённая тишина. Потом секретарь горкома партии резко взмахнул рукой – заиграл оркестр, который вроде бы смазал возникшую неловкость.

     Вечером на нашем судне в кают-компании экипаж – 24 человека, собрался на праздничный ужин. По старой русской традиции на столах выпивки было больше, чем достаточно. Наш капитан пригласил Эдмунда Павловича, который сразу вписался в наше застолье, как настоящий русский – не пропускал ни одного тоста за успехи Советской Армии, за её славные победы, за Родину, за Сталина.

      Поскольку я был вахтенным штурманом, то выпил только рюмку лёгкого вина и часто выходил проверить вахту, сделать обход палуб, машинного отделения. К полуночи заметил, что почти все наши моряки нагрузились спиртным. Только капитан оставался в нормальном состоянии, да Эдмунд Павлович продолжал рассказывать весёлые русские анекдоты и случаи из жизни солдат. Причём рассказывал так ловко, что невозможно было понять, с кем эти смешные истории происходили – с немецкими или русскими солдатами. Наконец и капитан не выдержал и ушёл спать.

     Мне тогда было только 21 год, должность моя была самая скромная – четвёртый помощник капитана. Пока командиры более высокого ранга были трезвыми, на меня никто не обращал внимания. Но после полуночи Эдмунд Павлович заметил, что я совсем трезвый:

     -  Юноша, почему ты не отдал дань уважения такому большому празднику?

     -  Эдмунд Павлович, вы ведь тоже пили не меньше других, но внешне на вас это никак не отразилось.

     -  Обычно этого никто не замечает…

     -  Если можно, расскажите, пожалуйста, где вы научились так пить, чтобы всегда оставаться трезвым и где вы были во время войны.

     -  Конечно можно – я не делаю из этого секрета, хотя меня об этом давным-давно никто не спрашивал. Я ведь после войны пять лет был в плену в СССР. Там меня расспрашивали очень подробно. И с тех пор я взял себе за правило – говорить только правду и отвечать на все вопросы искренне и без хитростей. Так проще жить. В последнее время стал замечать, что мне доставляет удовольствие вспоминать свою молодость, всю свою жизнь. Ведь мне в жизни очень везло – я никогда ничем не болел, за две войны меня ни разу не зацепили ни пуля, ни осколки снарядов.

     -  Эдмунд Павлович, я понимаю, что вы не могли стороной обойти войну, что война тоже не могла обойти вас стороной.

     -  Да, ещё в Первой Мировой мне пришлось повоевать. Рядовым, потом унтер-офицером. Воевал против русских. Три года был в плену под Ярославлем. Там научился говорить по-русски. Вернулся в Германию, поступил в университет в Грейфсвальде, закончил его, получил диплом инженера-механика. Поработал пару лет, потом мне предложили немного позаниматься в спецшколе – сыграло свою роль моё знание русского языка. Оттуда я вышел со странной квалификацией: «Специалист по восточным вопросам». В тридцать четвёртом году я оказался в Ярославле инженером на военном заводе. Там вступил в партию, женился, получил квартиру. Русская жена родила мне чудесных двойняшек. В тридцать девятом, после успешного выполнения задания, я «погиб» во время аварии на моём заводе. Вернулся в Германию, получил высокие награды, звание майора, много денег, купил красивый домик на тихой окраине Штральзунда, женился. Надеялся мирно встретить старость в кругу семьи, но моё секретное начальство не забыло меня и в сороковом, после вступления Советской Армии в Прибалтику, меня направили в порт Либава, как русского инженера. В сорок пятом меня оставили для работы под видом советского инженера на судоремонтном заводе. Но тогда меня расшифровала очень серьёзная советская организация «Смерш». Как это произошло, я и сам не понял. Считаю, что мне и на этот раз здорово повезло – я попал в категорию военнопленных. Отсидел в лагере только пять лет, а если бы попал в разряд шпионов – могли и расстрел дать. По странному совпадению снова попал в Ярославль – строил дома, разрушенные во время войны  немецкими бомбами. Когда окончился мой срок, очень хотелось  пойти к моей бывшей русской жене, посмотреть моих сыновей-близнецов. Но я понимал, что это грозит мне раскруткой по полной программе, новым сроком за аварию на военном заводе, во время которой я «погиб».  В  пятьдесят пятом, перетряхивая архивы, работники КГБ всё же вычислили меня по старым следам, но, на моё счастье, я попал под амнистию для военных преступников. Поэтому сейчас могу совершенно спокойно рассказывать любые эпизоды из моей жизни, могу спать спокойно, не опасаясь за себя, или за моих детей, внуков. Мой домик на тихой окраине Штральзунда у меня никто не отнял, почти полгектара прекрасного сада даёт мне достаточно, чтобы не чувствовать себя нищим. Да и за работу переводчиком мне платят довольно хорошо – русский язык продолжает неплохо кормить меня. Не думайте, что моя история чем-то особенно выделяется – у нас на верфи работает инженер-экономист, который во время войны был полковником «Люфтваффе»,  уничтожил 152 советских самолёта, отсидел пять лет в плену, потом окончил институт и сейчас спокойно работает, как любой добропорядочный гражданин своей страны.

      Тут уж я не выдержал:

     -  Не может быть, чтобы он смог так много наших самолётов сбить. Ведь у нас Кожедуб и Покрышкин сбили 59 и 62 самолёта и оба – трижды Герои Советского Союза!

     -  У вас об этом нигде не пишут, но немецкие асы сбивали и больше трёхсот самолётов. Правда, вашим истребителям засчитывали только те самолёты противника, которые они могли доказать фотосъёмкой или не менее двоих свидетелей представить, а немецкий лётчик, вернувшийся с задания, писал в отчёте: «Сбил 2 (или 10) самолётов» - ему верили без всяких сомнений, не требовали никаких доказательств и вручали очередной крест.

     В 1977 году мне пришлось снова быть в Штральзунде. Уже в должности капитана-директора принимал новый супертраулер от немецких строителей. В воскресение, случайно попав на центральную площадь, с удивлением увидел, что нет стены вокруг братского кладбища советских воинов, погибших при штурме Штральзунда в 1945 году. А вместо барельефа Сталина и надписи «Наше дело правое – мы победили», установлена скульптура советского солдата и немецкого рабочего, пожимающих друг другу руки с весёлыми, дружескими улыбками.

     В свободное время мне удалось съездить с группой туристов на территорию, где во время войны был один из самых страшных фашистских концлагерей Заксенхаузен – все бараки оказались снесенными. На месте каждого барака лежала квадратная гранитная глыба с номером, а вокруг – красивые зелёные газоны. Только маленькое деревянное здание стояло в углу большой, огороженной аккуратным забором территории бывшего концлагеря – музей с несколькими кучками пепла, оставшегося от сожжённых заживо сотен тысяч людей, пару видеокассет с фильмами, содержание которых каждый год корректируется с учётом новой политики. За этим зданием незаметно притулилась в закутке печь и носилки на рельсах – всё, что осталось от крематория.

_____________________________________________________________________________

¹ – Калининградское высшее инженерное морское училище.

² -  Социалистическая Единая партия Германии.