Игумен ВАРЛААМ (БОРИН). Пустой день
Рассказ
«Что сделал за день»? – думал чернильный человечек, сидя с закрытыми глазами в глубоком кресле. Свет был выключен, телевизор на сегодня своё отработал, только с кухни, где хлопотала жена, доносилось позвякивание посуды. Чернильный человечек по обыкновению переключался от дневных забот к небытию ночи. Чтобы подготовить себя к той, скрытой от посторонних глаз жизни, ему было необходимо отойти от этой, открытой. «А что было в ней? Было ли за прошедший день хоть что-то существенное»?
День всегда обещал быть каторжным, если он начинался для главного редактора районной газеты, кем служил чернильный человечек, с похода в администрацию.
Новый глава, добравшись до вершин городской власти, очень полюбил еженедельные планёрки, которые превращал в нудные нескончаемые заседания. В этих собраниях для него важно было выглядеть полновластным правителем и нравиться самому себе. Он управлял целым городом! И все – безоговорочно – подчинялись ему!
– В результате визитации района, – обличал руководящий состав райцентра его авторитарный голова, – мы встретили руинированные коровники, заброшенные свинарники, непаханые поля, заросшие мелкими деревьями. Скоро они превратятся в настоящий лес!
«Уже непроходимые заросли», – подтверждали про себя некоторые из собравшихся, а кое-кто при этом глубокомысленно кивал. Особенно активно соглашался сельскохозяйственный человечек, занимавший пост начальника соответствующего отдела. «Зато восстановятся погубленные вырубкой леса», – старался философски рассуждать опять же не вслух хвойный человечек, недавно переизбранный на пост начальника Лесхоза.
В зале для заседаний стояла мертвецкая тишина. Весь городской актив, как сказали бы в старое время, а в настоящее – кре-атив, сидел в напряжении, не шелохнувшись. Любое неверное движение, неуместная улыбка или почти незаметная реплика соседу могли вызвать негативную реакцию авторитарного человечка, вещавшего с трибуны и зорко следящего за обстановкой в зале. Руководители различных подразделений должы были брать пример, как управлять коллективом подчинённых, но в присутствии главы они вели себя как крепостные. Кто ценил своё социальное положение, охотно соглашался с правилами игры. Если же находился такой, кто выше ставил свободу и уважение к личности, тот страдал.
Чернильный человечек не родился редактором и даже вовсе не хотел быть им. Но прежний главред, уходя на пенсию, уговорил его. «Если не я, то кто»? – подумал чернильный человечек, беря в расчёт ответственность, а отнюдь не главенство, и согласился.
– Надо больше взаимодействовать с пространством образования, – вещал авторитарный оратор, переходя к следующему вопросу. – И нашим журналистам следует активнее информировать о ходе образовательного процесса. Не всё по интернету лазить, надо и самим…
«Кажется, это касается меня», – внутренне встрепенулся главный редактор, но виду не подал. Как взаимодействовать с пространством, он не знал, и хотел было мысленно возразить авторитетному докладчику, как бы обороняясь. Но главу вовсе не интересовало его мнение.
Идя на планёрку, чернильный человечек настраивался на спокойный лад. Ругать – так ругать, хвалить – так… нет, хвалить его было не за что. Новому главе нужны бравурные статьи, которые отражали бы значительные сдвиги в жизни горожан и всего муниципального округа в лучшую сторону. А главному редактору откровенная фальшь не давалась, да и не хотел он возврата в однопартийное прошлое… Чернильный человечек даже мечтал иногда: вот снимут с ответственной должности, тогда он засядет за письменный стол и напишет наконец-то заветное…
Главный городской авторитет хотел поправить галстук, но его пальцы ощутили пустоту. По последней моде он был в белой рубашке с расстёгнутым воротом. От неожиданности глава слегка закашлялся, поднес руку ко рту, и, чётко выговаривая слова, а иногда и целую тему («надо нам проговорить эту тему»), продолжил:
– Надо предоставить план досуговых мероприятий в рамках проведения дня города… Составить пресс-релиз, чтобы отсебятиной не занимались… Обратимся к губернатору для проведения совместного совещания по вопросам… Надо определить формат взаимодействия… Совместно с телестудией… Как прошли мероприятия? В каком формате?..
От главного редактора не оставалось ничего. В зале сидел опустошённый, словно с высохшими чернилами, человечек, отчаянно желающий понять, как ему отформатировать себя, чтобы слушать с интересом и пользой дела. А дело его в том, чтобы быть редактором газеты, а не плодить черновики, испещряя стопу серо-жёлтой бумаги своими каракулями.
Журналистику чернильный человечек любил, но пробовал свои силы и на ниве художественного творчества. У него получалось, как утверждал небольшой круг его читателей. Это вдохновляло на создание крупного и значительного произведения. Материал был, однако… Каждый день чернильному человечку требовалось отказываться от творческих планов, вникать в текущие, совершенно мелкие проблемы их небольшой (но всё же) редакции, следить за событиями (далеко не всегда отрадными) в жизни города, знакомиться с письмами читателей, которые (хотя реже, но всё ещё) предлагали обустроить жизнь правильно, то есть разумно, рационально и складно. А главное, доходно!
Но жизнь никак не хотела укладываться в отведенные ей чьим-то рассудком рамки. Чернильный человечек не думал ни о каких доходах, а жаждал сидеть за письменным столом и писать на бумаге слова. В этом видел он – и, главное, получал от этого – высшее наслаждение! Причём ему было даже и не очень важно, чтό он писал. Если во время чтения книги он встречал понравившееся выражение, то тотчас преображался. У него появлялись силы, он брался за перо, переносил чужие слова в блокнот. Перечитывая уже написанное от руки, вновь восхищался мыслью, красотой фразы, услаждался: и чьей-то мудростью, и своей причастностью к ней.
– Ну что, чернильный ты наш человечек, – подходила жена и ласково взъерошивала его волосы. – Опять что-то гениальное написал?
Тут не было обидной иронии – жена знала, что он переписывал других авторов, а не выдумывал сам.
Хотелось однако, очень хотелось чернильному человечку писать самому! Бывало, что его охватывало вдохновение, и тогда он спешил, торопился запечатлеть чувства на бумаге. Вдруг резко останавливался, приходил, что называется, в себя, откладывал древнюю свою авторучку… Он пользовался компьютером или шариковой ручкой только для работы. Литературные же произведения творил исключительно перьевой. Компьютер всё схавает, хотя, может, и подчеркнёт то или иное слово красной линией, намекая, что так выражаться нельзя. Но фальшивое, неверное слово он пропустит. Не то – бумага и перо! Их не проведёшь.
– Переходим к следующему блоку вопросов, – неутомимо вещал муниципальный мини-диктатор. – Наши требования… это вопрос логический, естественный… если ответа не будет, то мы будем вызывать на разговор в другом месте и будем задавать соответствующие вопросы…
Чернильный человечек мечтал теперь только об одном – дожить до конца совещания. Он, в общем-то, понимал важность и нужность обсуждаемых вопросов. Но… Всё дело было в наполнении жизни… жизнью. А то, что происходило вокруг… Наверное, это была неизбежная борьба видов за существование. И в ней побеждали смелые и правильно ориентированные, которым чернильному человечку оставалось лишь позавидовать.
Перешли наконец-то к прениям. Главу на кафедре сменил один из преданных властной вертикали человечков:
– Дороги в нашем городе, сами знаете, какие. Губернатор давно говорил: пора прекратить это безобразие! Наш город в этом отношении, как и в некоторых других, был притчей во языцех!.. До того времени, как в кресло главы сел наш уважаемый глава, – умело и ненавязчиво ввернул комплимент выступающий, делая небольшой поклон в сторону председательствующего.
С этим пассажем чернильному человечку было всё понятно: безобразие глава прекратил, но бездорожье осталось. А стоявший на трибуне зам по строительству и архитектуре, медовый человечек, продолжал льстить начальству. В глаза он всех хвалил и ублажал, а после – критиковал их, показывая своё превосходство. Это был уже совсем другой, колючий, а не медовый человечек.
Порой чернильный редактор удивлялся: ведь он хотел жить, а не переносить события на бумагу – от этого жизни не прибавится. Его будто кто толкал к письменному столу со стопкой серо-жёлтой бумаги для черновиков, чтобы у него, журналиста со стажем, появилось ощущение жизни. «Я пишу, следовательно, существую». Я трудился, воспроизводя на бумаге чьи-то поиски, терзания, чью-то (или на худой конец, свою) любовь и со всей этой новой реальностью теперь могут познакомиться другие.
Эх! Лучше чернильному человечку об этом было не думать. Кому нужна его писанина! В век телевидения и интернета!
У него опускались руки, и тогда он превращался в обычного редактора. Время уходило в никуда, и день, прожитый без бумаги и чернил, оставался пустым.
…Авторитарный глава перешёл к заключительной части совещания: отвечал на вопросы начальника райсобеса, который в конце каждого заседания неизменно, к недовольству всех присутствующих, задавал свои. Они могли иметь отношение к «проговариваемым» темам, могли не иметь. Но они были неизбежны. И должностные лица, которым давно хотелось есть, пить и курить, многозначительно зыркали на ретивого собесовца. Ну этот бесовский человечек! Опять!.. И кто только его за язык тянет?!
Блиставшая ещё недавно золочёным листом осень вдруг сильно потускнела. Порывы лихого ветра безжалостно потрепали деревья, и теперь остатки роскоши едва прикрывали наготу. В природе вдруг обнажилась пустота.
Чернильный человечек шёл через парк, называемый почему-то индустриальным, голодный и опустошённый. В столовую администрации, где можно было недорого пообедать, он не ходил… Не то, что принципиально, просто не мог... Райцентр будто вымирал во второй половине дня, и на его улицах царила устрашающая пустота. Она всё основательнее захватывала чернильного человечка, хотя он исправно совершал необходимые действия: выполнял наказы жены, заходил в магазины, звонил дочери: узнать о здоровье внука – вылечили ли ему кашель. Но жизни в его поступках не было.
Жена ещё не вернулась, и чернильному человечку можно было заняться своими делами. Снимая пиджак и ненавистный галстук, который он по привычке повязывал на представительские мероприятия, он думал, какой черновик открыть для прочтения и правки. «Надо, конечно, крепкого чайку для начала, а то голова совсем не работает». Машинально включил телевизор – «скоро новости», взял в руки центральную газету – «хотя бы пролистать».
Бесследно исчезли ещё два или три безжизненных часа.
– Представляешь! Наш-то, чистый-красивый, – вечером рассказывала ему жена про внука, которого няня, убеждая умываться, говорила ему, что он будет именно таковым. – Я вхожу сегодня, а он как раз после дневного сна бежит из ванной, бело-румяный, в ореоле светлых кудрей, говорит: бабаушка, я сам открыл воду, нажмал вот так... Нажал, говорю. Он: да, нажал. Меня папа научил нажимать. И я нажмил...
Чернильный дедушка всё повторял про себя: нажмал, нажмил, улыбался, и постепенно тепло этих невинно исковерканных слов погасило тоску и боль от правильно выговариваемых, канцелярно-поучительных речей, которые ему пришлось сегодня так долго слушать.
«Что сделал за день»? – думал чернильный человечек, сидя с закрытыми глазами в любимом кресле с высокой спинкой, когда уже вечер уступал место ночи. Этот мучительный вопрос, конечно, в большей степени относился к тому, что ничего не написал. «Ну что ж! Это ведь не новость. Таким результатом заканчивается почти каждый день»… Но сегодня ему было особенно прискорбно.
Глубокой ночью, когда для дневного света наступало небытие, а весь живой мир вступал в иную жизнь, чернильный человечек в полусонном состоянии перебрался из кресла под бок к спящей жене – они так и спали на раскладном диване, который купили после свадьбы, – и быстро провалился в сон. Тут прилетел к нему чистый и красивый, в светлых кудряшках, небесный человечек и прошептал:
– Зато сегодня ты не сделал ничего плохого: никого не осудил, не сказал ни одного плохого слова. Не принёс никому зла… В награду за это дарю тебе волшебную чернильницу!
…И снилось ему, что он, свободный человечек, сидит за письменным столом и, кроме листа бумаги и чернил, для него не существует ничего. Он старательно макает перо и очень быстро – со скоростью мысли – выводит слова, и они наполняют его жизнью.
Сотканная из всевозможных событий, из отдельных слов и фраз, сказанных порой чернильному человечку незнакомыми людьми в разное время и даже в различные эпохи, творилась им новая реальность. Она не была ограничена ни земными событиями, ни рамками современности. Действительность переплеталась с вымыслом, фантазия – с реальными фактами, а чернильные слова, запечатлённые на бумаге, создавали новую, сотворённую им, подобием Творца всяческих, жизнь.
Слово же, сказанное даже в ином мире, не может не отозваться!..
