Сергей МОРОЗОВ. Обзор «Территории»
Появление на экранах российских кинотеатров фильма А. Мельника «Территория», снятого по мотивам одноименного романа О. Куваева – прекрасный повод поговорить и о фильме, и о романе. Но не только. Картина Мельника и произведение Куваева предоставляет возможность выйти за рамки обсуждения вопросов чисто эстетического характера и поразмыслить над старым хрестоматийным вопросом: «Той ли дорогой идете, товарищи?»
Начать разговор хотелось бы с книги О. Куваева. Среди тех, кто прочел этот добротный, энергичный роман, отличающийся яркими персонажами и ясной, отчетливой идейной составляющей, утвердилось представление о нем, как о ярком образце мужского текста, который посвящен суровой романтике поиска и открытий, как о примере прямоты и бескомпромиссности.
Все это так, роман написан хорошо, мощно, страстно. Но за этой воспринятой читателями страстностью и прямолинейностью текста отчего-то не хотят замечать неоднозначности его содержания и неприемлемости содержащихся в нем идей.
«Территорию» Куваева следует рассматривать как классический образец извращенной формы советского производственного романа. Почему производственного, думается, объяснять не надо. Любой из тех, кто прочел роман, согласится с тем, что в «Территории» присутствует вся атрибутика распространенного в советское время жанра. В центре внимания – промышленная добывающая отрасль, описание перипетий ее судьбы и развития. Налицо – яркий производственный конфликт, столкновение двух альтернативных точек зрения на дальнейшие перспективы развития «территории». Ну и главное, звучит излюбленный основной мотив всей производственной прозы – изменение человека в процессе деятельности, в процессе труда и производства.
То есть, на первый взгляд, все признаки производственного романа имеются. Но проблема в том и заключается, что они формальны. С точки зрения идейной составляющей роман Куваева несет набор принципов и представлений, которые противоречат принципам советского производственного романа, отрицают положенную в его основу марксистскую идеологию.
Прежде всего, необходимо отметить, что книга Куваева рассказывает о том же одиноком индивиде, выковываемом северной природой, которого мы хорошо знаем по произведениям Д. Лондона. В центре повествования - развитие и крепчание индивида. Все социальные навыки, навыки социального взаимодействия, необходимые индивиду не простираются дальше малой группы, дальше ближайшего социального круга. За проповедью товарищества, безмолвного мужского братства скрывается хорошо знакомая, распространившаяся два десятилетия спустя, идеология «своих», «братков», банды, шайки, группировки.
«Территория» воспевает преданность делу, погруженность в работу. «Мы обречены на работу. Это… есть лучшая и высшая в мире обреченность». Слова говорят сами за себя. В этой «обреченности» звучит своего рода фатализм, покорность судьбе, нечто подневольное. И этот момент несвободы, фатализма категорически противопоставляет «работу» Куваева пониманию труда и производства, как сознательного и добровольного выбора, в котором простая нужда в деятельности, тяга к ней превозмогается понятиями долга, ответственности, не столько перед ближайшим окружением, сколько перед Богом и людьми. Не обреченность, а призвание, не неспособность выскочить за наложенное бытием за грехи проклятие, а преодоление этого самого проклятия «в поте лица» творческим и свободным отношением – вот что должно составлять суть труда и деятельности.
Работа. Для чего, для кого? Дело ради самого дела, работа ради работы. В книге Куваева цель деятельности вынесена за пределы социального контекста, заключена в самом процессе. Его «территория», это место, которое связано с большим обществом опосредованно. «Территория» имеет ценность как изолированная от советского общества лаборатория по выведению новой людской породы. Ценность государства заключается в том, что оно присутствует где-то там, вне Севера, и этим как раз и позволяет самоутверждающимся героям существовать без него, но за его счет в безбрежной тундре. Что бы ни делать для общества и государства, лишь бы не жить в нем – такова философия героев Куваева. Общество вне Севера, Большая земля оценивается и самим автором, и его героями в негативных тонах. Они раздражают героев своей рутиной, своей упорядоченностью, воспринимаемой как признак мещанства. Высокомерие и безапелляционность сквозят в фундаментальном вопросе «а где вы были в эти годы?». При этом простой и внятный встречный вопрос «а где были вы в те годы, когда строили дома, когда крестьянин вставал ни свет ни заря, чтобы идти на ферму, а рабочий на смену, где были вы, когда растили детей, когда ученые в своих лабораториях, делали свои открытия?» не рассматривается как сколько-нибудь значимый, как возможная форма возражения. Книга Куваева переполнена снобизмом, она сочится презрением к обычному человеку, к простой и нормальной жизни. И тревожно то, что на философию абстрактного дела и абстрактной мужественности Куваева ловятся многие. Никому из читателей не приходит в голову посмотреть на жизнь героев книги под другим углом и увидеть очевидное – пустоту и убогость их существования. Ни женщин, ни семьи, ни детей, ни стремления к обустройству, к комфорту, без которого невозможно существование и развитие цивилизации. Вся жизнь как времянка. Вся жизнь только ради себя, ради своего непомерного, разрастающегося абстрактного Я.
Даже своего рода эволюция Баклакова, которая совершается на страницах романа – всего лишь эволюция от мальчишеского наивного упертого индивидуализма к «разумному эгоизму», не более, к той этике малой социальной группы – северного братства. «Ни добром, ни страхом нас не возьмешь. Но должен быть подход». Такой подход – «свой коллектив». На первый взгляд, северное братство это вроде бы тоже коллектив. Но нет ли в нем того отрицательного содержания, которое в современной России слишком очевидно (будь своим, не выделяйся, не высовывайся).
Да, тип одиночки-авантюриста неприемлем для Куваева. Но отрицательное к нему отношение основано на неприятии внешнего, неприятии пижонства, от которого еще далековато до отрицательного отношения к внутреннему - мировоззрению и системе ценностей.
Богатую пищу для размышления дает и изображенный в романе «Северстрой», напоминающий не столько промышленно-производственную структуру, сколько своего рода государство в государстве, живущее по своим отдельным и особым законам. Книга Куваева – это вовсе не книга об обретенном государством золоте. Это книга о падении «Северстроя», крушении индивидуалистической романтики, свободных поисков, дикого фронтира, на смену которым идет рутина и бюрократия, «мещане» и покупатели. Она - плач по уходящей свободе, за которым чувствуется осознанный выбор в сторону диких времен освоения, а не в пользу надвигающейся на территорию упорядоченной и выверенной жизни.
Но сколь бы ни была негативна с точки зрения своего содержания книга Куваева, она, по крайней мере, ясно и внятно выражает его миропонимание.
Совсем иначе обстоит дело в новой экранизации романа. О фильме А. Мельника сразу можно сказать две вещи.
Во-первых, никакой внятной идеи он не выражает. Нет, понятно, что нам пытаются навязать модный ныне патриотический настрой. Но он никак не подтвержден эстетически. «Государству нужно золото» - это сценарная нахлобучка неловко вбрасывается в сюжет и не имеет никакой убедительной поддержки и обоснования по ходу фильма. Горящих глаз строителей первых пятилеток не наблюдается ни у кого из героев.
Во-вторых, никакого отношения фильм к роману Куваева не имеет. По характеру обращения с первоисточником экранизация Мельника отличается едва ли не большей вольностью в сравнении с нашумевшей постановкой Т. Кулябина «Тангейзер». Перед нами, в сущности, тот же самый подход - обглоданный остов оригинального авторского сюжета, обвешенный дикими фантазиями режиссера и сценаристов.
Несоответствие фильма Мельника тексту заметно уже по той яркой картинке, что бросилась в глаза всем восхищенным зрителям. «Территория» Куваева – это территория людей, они в центре его повествования, «Территория» Мельника – это территория ошеломляюще красивых пейзажных зарисовок. Герои Куваева работают на территории, а потому безразличны к ее красотам, как безразличны все те, для кого природа не храм, а мастерская. Вот этот рабочий, базаровский настрой коренным образом отличает роман от фильма. В картине Мельника, потрясающие съемки заслоняют и сюжет, и героев, и тот набор идей, ради которых была задумана картина. В фильме Мельника человек смотрится убогим, мелким на фоне природы, актеры невнятно бубнят что-то с одной и той же интонацией, в то время как в книге Куваева люди возвышаются над природной стихией, а каждый из них обладает своим неповторимым и узнаваемым голосом.
Вырежи сюжет, вырежи героев и оставь одни природные виды, я думаю, что фильм от этого только бы выиграл. Конечно, это была бы уже не игровая картина, совсем другой фильм. Но, может быть, это было бы лучше и полезнее, чем откровенное надругательство над авторской идеей и авторской мыслью. Мельник снял кино туриста. Северные вариации на тему «Россия – это матрешка, водка, балалайка». Книга Куваева не об этом.
Выше было отмечено, что роман Куваева лишь имитирует логику производственного романа, игнорирует общесоциальный контекст производства, подменяя его философией дела и идеологией мужания. То есть в книге есть история дела, история Чинкова, Баклакова и других, но нет никакого патриотизма в духе «страна больших возможностей». Мельник примысливает этот «патриотизм», льет бочками дегтя этот пошлый псевдопатриотический пафос в сюжет Куваева и тем самым разрушает простую и внятную историю. Благодаря всему этому в фильме Мельника отсутствует связное повествование. Глядя на экран, зритель, не читавший книги Куваева, уже привычно, так теперь во многих российских фильмах, гадает: что происходит? Есть лишь картинки северной жизни и притянутая за уши (ну как же, сейчас для этого самое время) «патриотическая» «могем»-идеология. Но если так хочется патриотической сивухи, то зачем делать фильм? Раздавайте людям водку бесплатно. Всем будет хорошо.
У фильма и книги, помимо мировоззренческого расхождения существует еще и временной разрыв. Сдвиг во времени на несколько лет позднее, к праздничку, к 12 апреля 61-го заставляет режиссера и сценаристов набивать картину совершенно не соответствующей содержанию романтикой шестидесятничества. Это уже не мир дикой территории Куваева, это обсиженный и обхоженный песенный маршрут Ады Якушевой и Юрия Визбора. Как сочетаются все эти ноющие барды за кадром, не вылезавшие из застолий, люди для которых правда жизни была лишь экзотикой или материалом для песенок, с персонажами Куваева, презирающими романтические спекуляции на свой счет? Авторы картины, кажется, даже и не задаются такими вопросами.
Еще один плевок, еще одно унижение - женский голос, проходного персонажа романа корреспондента газеты, рассказывающий историю территории. И дело здесь не в том, что это женщина, а в том, что историю территории зритель узнает не из первых уст, а в гладком изложении совершенно постороннего человека.
Финал в еще большей степени демонстрирует расхождение между книгой и кинокартиной. Более того, празднование полета Гагарина, которое авторы фильма самовольно включают в финал картины (для этого, для этого все делалось!) обесценивает и тот «подвиг», о котором рассказывалось в фильме. Северная жизнь – требующая высочайшего напряжения сил не может рассматриваться героями как мостки для чего-то иного. Она самоценна. Она в ряду великих подвигов, а не подспорье для них. Жаль, что режиссер этого не понимает. Жаль, что не понимает, что изображенная им щенячья радость, равно как и свершающееся мелодраматическое предательство одним членом северного братства другого просто не соответствует природе героев Куваева, содержанию его романа.
В итоге, сравнивая фильм и книгу, приходишь к неутешительным для современного российского искусства, да и не только искусства выводам. Деградация нравственных, эстетических, интеллектуальных способностей очевидна. Совесть, внимательное, бережное вдумчивое отношение к писателю, к творцу, к тому, что ты делаешь, похоже, утрачено навсегда. Яркая поделка и подделка заслоняет прекрасную работу. А глубокое осмысление последней не вызывает особого интереса. Такая нерадостная картина вырисовывается при обзоре «Территории».
