Вячеслав САВАТЕЕВ. К вопросу о "контролирующем герое", или над чем смеялся Михаил Шолохов?

Середина 1950-первая половина 1960-х годов- время творческой активности Михаила Шолохова. В эти годы он создает рассказ «Судьба человека» (1956), вторую книгу романа «Поднятая целина (1959), новые главы романа «Они сражались за Родину», другие произведения.

В последнее время вышел целый ряд исследований о различных сторонах и аспектах творчества Шолохова, которые позволяют глубже проникнуть в художественный мир писателя, еще лучше понять значение и место писателя в русской и мировой культуре[1].

В этих работах подчеркивается, что в центре внимания писателя- поворотные моменты исторического бытия России. Проведение коллективизации – один из таких моментов. В начале 1960-х это время уже история, но рассказ о нем еще во многом воспринимается как современность; связь между прошлым и настоящим, а равно и будущим, - достаточно живая, актуальная.

Будучи разделенными 27-летним временным интервалом, первая и вторая книги романа М. Шолохова воспринимаются как единое и неразрывное целое. Писатель с самого начала планировал продолжение первой книги «Поднятой целины». Вторая книга анонсировалась, однако работа над «Тихим Доном», а затем война отодвинули исполнение замысла писателя[2].

Во второй книге в основном сохранились и были развиты определяющие черты прозы Шолохова, его художественные принципы. Это, прежде всего, глубокий интерес к важнейшим сторонам национальной жизни русского народа, объективность художественного изображения, приверженность народному взгляду на события, «многоголосие» героев, широта охвата в сочетании с психологическим анализом, умением запечатлеть индивидуальность образа, художественная зоркость, владение глубинными пластами народного и русского литературного языка, атмосфера стихии юмора, «карнавала» как преодоления идеологической «серьезности», политической «актуальности» и проч.

В этой связи нельзя не согласиться с исследовательницей творчества Шолохова Н. Муравьевой, которая считает необоснованным противопоставление «Тихого Дона» и «Поднятой целины» как произведений, якобы написанных в двух разных художественных измерениях; при этом «Поднятой целине» отказывается в наличии глубинных, онтологических проблем, навязывается узкопартийное прочтение и проч. [3]

Михаилу Шолохову не пришлось резко, кардинально «перестраиваться» в годы «оттепели»; у его творчества были глубокие корни, которые уходили в почву народной жизни, истории русского народа.

Впрочем, десятилетия спустя, в «постперестроечные» 1980-е годы, роман «Поднятая целина» подвергнется конъюнктурным нападкам. В книге Г.Свирского Шолохов назван в числе «карателей», якобы мешавших развитию литературы; в один ряд поставлены такие явления , как «шолоховщина и бабаевщина». «Бабель и Шолохов на одной земле существовать не могли, - пишет Свирский. - Существуй в литературе тридцатых годов "Великая Криница", невозможно было б даже появление фальшивок типа "Поднятой целины" Шолохова. Одна лишь глава " Колывушка" из "Великой Криницы" перечеркнула бы шолоховские и другие подделки, в которых ерничали бесчисленные Щукари, а крестьянство осчастливила историческая работа товарища Сталина "Головокружение от успехов". Столкнулась подлинная литература и антилитература, поддержанная всей мощью государства, и судьба литературы была предрешена» [4]. Есть и другие попытки исключить автора «Поднятая целина» из истории русской литературы, противопоставить его творчеству других писателей, в частности, Андрею Платонову, автору романа «Котлован»[5].

Разумеется, с течением времени писатель не мог оставаться неизменным, неподвижным на протяжении тех лет, которые отделяли первую книгу от второй. Углублялось его понимание исторических процессов, происходивших в годы коллективизации, отгранивался его художественный метод; что-то совершенствовалось, что-то «отсыхало», уходило. К тому же вторая книга, при всей своей самостоятельности, «отдельности», была неизбежно как бы запрограммирована первой частью и подчинялась внутренней логике повествования. Все это необходимо учитывать при оценке и анализе художественной структуры романа в целом, и второй его части в частности.

Действие второй книги «Поднятой целины», как и первой, происходит на небольшом временном пространстве - несколько месяцев 1930 года, в основном в хуторе Гремячий Лог. Подобное классицистическое «единство времени и места» необходимо Шолохову для того, чтобы сосредоточить свое внимание на сути событий, на их глубине, на «подробностях», судьбах героев, а не на «ширине», панорамности, хотя автор умеет и раздвинуть рамки, обозначить очертания романного «горизонта». Это во многом определяет композицию, развитие сюжетных линий произведения, художественные приоритеты писателя.

Главная тема романа-коллективизация, классовая борьба в деревне, в которую оказываются втянутыми и уже известные персонажи романа, и новые герои. Противостояние двух лагерей проявляется как в открытой схватке, так и в скрытых процессах, в которых каждый герой занимает свое место, определяет свою позицию.

Эстетические принципы и предпочтения Шолохова порой высказывают далекие от литературы герои – такие , например, как возница Аржанов. По его мнению, человек ценен тем, есть ли в нем какая-нибудь «чудинка», индивидуальность. Эта «чудинка» имеется в Давыдове, который влюбился в Лушку Нагульнову; в Нагульнове, который изучает английский язык, увлекается петушиным пением… Но больше всего этой «чудинки» в таких , как дед Щукарь, сам Аржанов, кузнец Ипполит Шалый, других героях романа. Этот принцип, как видим, универсален, по нему действует и сам писатель: большинство персонажей имеют такие «чудинки», и не только внешние, портретные, но - прежде всего - внутренние, психологические.

В романе «Поднятая целина» действует, выражаясь современным языком, своеобразная система «сдержек и противовесов», что является предпосылкой художественного «равновесия», «балансировки», выравнивания и т.п. Она проявляется по-разному - открыто, прямо и скрытно, опосредованно.

Так, Давыдов часто попадает под огонь критики - и довольно острой, и он вынужден признать правоту этой критики, исходит ли она от кузнеца Шалого или от деда Щукаря, от секретаря райкома Ивана Нестеренко или от Устина Рыкалина. Тем самым образ председателя колхоза оказывается как бы в отражении разных «зеркал».

То же происходит с Нагульновым - он «отражается», аукается в Лушке , в том же деде Щукаре, в Разметнове, наконец, в Давыдове. Андрей Разметнов, секретарь сельсовета, оставшийся один, увлекается голубями, гоняется и расстреливает кошек в хуторе… Все это не просто «чудинки», но приметы, которые «снижают» образ каждого из героев, оберегают его от идеализации, позволяют избежать излишней «серьезности», нередко придают черты пародии, травестийности.

В системе изобразительных средств Шолохова большое место занимает смех, смеховое начало. Исследователь, историк литературы Светлана Семенова справедливо замечает, что ни в одной книге писателя так много не смеются, как в «Поднятой целине», особенно во второй его части. [6]

В этой связи следует отметить, что Шолохов предлагал опубликовать первые главы второй книги в журнале «Новый мир». Однако Твардовский считал, что в ней есть страницы, не «достойные пера» автора «Тихого Дона». Речь шла, в частности, о «некотором излишке с петухами, несколько фальшивоватом приезде секретаря райкома в поле, может быть, некотором переборе комико-эротических (прошу прощения) положений и выражений…»[7]. В итоге вторая книга «Поднятой целины» впервые была напечатана в журналах «Нева», «Дон» и «Октябрь», а Шолохов вскоре вышел из состава редколлегии «Нового мира».

 Твардовский был не одинок в своем торопливом , а по сути поверхностном толковании «перебора комико-эротических» сцен и выражений. В самом деле, даже такое «серьезное» мероприятие, как партийное собрание, на котором принимают в партию трех колхозников (Майданников и другие), почти полностью проходит под аккомпанемент шутливых комментариев деда Щукаря, который пытается дать «полный отлуп» Майданникову. Смеховую атмосферу собрания поддерживает то обстоятельство, что Щукаря уводит домой его жена, но он запирает ее и снова возвращается на собрание…

«Зубоскальство» Щукаря, конечно же, носит вполне серьезный характер. Здесь «раблезианство» Шолохова едва ли не достигает своего апогея, вышучивая заформализованный процесс «посвящения» вступающих в партию, представляя своих героев в реальном свете, очищая их от масок, от бахтинского «карнавала».

Вообще следует признать, порой кажется , что главными героями романа являются не Нагульнов и не Разметнов и тем более не Островнов или Половцев с Лятьевским - представители противоположного лагеря, - а именно этот «пустой» мужичишко, все и вся подвергающий критике и вышучиванию, с его нелепыми рассуждениями и поступками.

 И эта его роль не случайна. Щукарь – это как бы «контролирующий» герой, альтер эго самого автора. Он проходит через весь роман; его образ напоминает Моргунка в известной поэме Твардовского «Страна Муравия». Источник смеховой стихии в романе Шолохова очевиден- это фольклор. Фольклоризация языка, образной системы – стремление к преодолению политической «серьезности», идеологической нагруженности, схематизма. И в то же время защитная реакция на бюрократизацию жизни в целом, крестьянского бытия в том числе.

В романе Шолохова есть не очень ясные, возможно, закодированные места, мотивы, метафоры. [8] В них как бы скрыт двойной смысл, есть некий подтекст, который порой с трудом прочитывается. Так, уже упоминалось о петушиных «страданиях» Нагульнова, о его попытках отловить петуха, который выбивается из «хора». Нет ли в этом пародийной, сатирической нотки в адрес коллективизации, которая как раз и призвана всех уравнять, «извести» тех, кто поет не своим голосом?

Думается, есть некий намек на метафору, «перенос», на актуальную проблематику и в сцене «отстрела» Разметновым хуторских кошек, которые угрожают столь полюбившимся ему голубям. Пародирование усиливается тем, что председателю сельсовета начинают приносить «кошков» мальчишки, прослышавшие, что Разметнов занят этим неблаговидным делом. Этот мотив явно перекликается с «деловым предложением» все того же Щукаря стричь всех собак и делать из их шерсти чулки «от ревматизьма»… Не случайно, что Щукарь готов уступить свое «предложение» никому иному, как Нагульнову.

Атмосфера, стихия смеха, в которой буквально «купаются» герои, сам автор, при всем драматизме событий, - это атмосфера реализма, художественной объективности, которая и придает произведениям Шолохова качества «нескоропортящегося» продукта. «Поднятая целина» стоит особняком среди «колхозных романов» 1950-х годов; она непосредственно примыкает к деревенской литературе уже нового, следующего этапа.

Литература: