Борис СЕРГЕЕВ. Камо грядеши?

Нарастающее противостояние между западными странами, находящимися под контролем США и Россией со всей наглядностью являет бессодержательность идеологических постулатов, транслируемых нынешним поколением чиновничества РФ. Пример этому являют тирады главы Госдумы С. Нарышкина, появившиеся после отказа последнему во въезде в Финляндию, где он должен был принять участие в сессии ПАСЕ. Формально, отказ финской стороны был связан с тем, что имя Нарышкина фигурировало в санкционном списке Евросоюза, в связи с чем глава Госдумы заявил, что санкции Запада «нарушают принципы свободного рынка, противоречат всему предыдущему опыту европейской демократии». «Мне искренне жаль, - продолжал Нарышкин, - что наши общие демократические идеалы, ценности и принципы, в том числе принцип открытого диалога, отныне подорваны». Другими словами, предполагается, что наряду с нарушениями «норм рынка и демократии», совершаемыми теми, кого нам долгое время преподносили в качестве образцов для подражания, существуют некие идеальные модели, которые прекрасно функционировали в прошлом. Именно эти идеалы, ныне поругаемые странами-первоисточниками, «молодая Россия» и готова отстаивать. По крайней мере, об этом говорится в действующей концепции внешней политики, авторам которой глобальная конкуренция моделей развития видится исключительно в рамках «универсальных принципов рынка и демократии».

Вряд ли при этом авторы концепции или глава Госдумы не знают, что создатель американской Декларации независимости, которому представлялась самоочевидной «истина, что все люди созданы равными», был рабовладельцем. Или о том, что идеи «народного представительства» появились в североамериканской колонии, отделившейся от британской короны, как инструмент обеспечения лояльности со стороны поселенцев, не сдерживаемых сословными принципами и национальными традициями. В этих условиях заговорщики, захватившие власть в Северной Америке, могли аргументировать свои властные требования, только представляя свежеиспеченные институты делом рук своих сограждан и настаивая, что источником их полномочий было «согласие управляемых». Монополия на пост президента при этом неизменно оставалась за «отцами-основателями». Если же эти особенности выдавать за «издержки молодой демократии», то как быть с признанием Аллена Даллеса о том, что «наша (США) разведка занимает более влиятельные позиции в нашем правительстве по сравнению с ролью разведки в других странах мира»?

Фактом является то, что ни у демократии, ни у «рыночной экономики» никогда не было идеальной стадии, к которой нас - а также «партнеров»-нарушителей - призывают вернуться из различных руководящих кабинетов. К.П. Победоносцев, наблюдавший за формированием представительских институтов в Европе, не находил в них ничего, кроме фальши и лицемерия: «На фронтоне этого здания красуется надпись: "Все для общественного блага". Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я. По смыслу парламентской фракции, представитель отказывается в своем звании от личности и должен служить выражением воли и мысли своих избирателей; а в действительности избиратели – в самом акте избрания отказываются от всех своих прав в пользу избранного представителя….

Политическая власть, которой так страстно добивается демократия, раздробляется в этой форме на множество частиц, и достоянием каждого гражданина становится бесконечно малая доля этого права. Что он с нею сделает, куда употребит ее? В результате несомненно оказывается, что в достижении этой цели демократия оболживила свою священную формулу свободы, нераздельно соединенной с равенством. Оказывается, что с этим, по-видимому, уравновешенным распределением свободы между всеми и каждым соединяется полнейшее нарушение равенства, или сущее неравенство. Каждый голос, представляя собою ничтожный фрагмент силы, сам по себе ничего не значит: относительное значение может иметь только некоторое число, или группа голосов. Происходит явление, подобное тому, что бывает в собрании безымянных или акционерных обществ. Единицы сами по себе бессильны, но тот, кто сумеет прибрать к себе самое большое количество этих фрагментов силы, становится господином силы, следовательно, господином правления и решителем воли. В чем же, спрашивается, действительное преимущество демократии перед другими формами правления? Повсюду, кто оказывается сильнее, тот и становится господином правления: в одном случае - счастливый и решительный генерал, в другом - монарх или администратор с умением, ловкостью, с ясным планом действия, с непреклонной волей. При демократическом образе правления правителями становятся ловкие подбиратели голосов, с своими сторонниками, механики, искусно орудующие закулисными пружинами, которые приводят в движение кукол на арене демократических выборов».

Именно такую конструкцию нам и пытаются преподнести в качестве некоего политического идеала, причем все аргументы в пользу «демократии и рынка» сводятся к набору бессодержательных утверждений о том, что «свобода лучше, чем несвобода». С трудом можно предположить, что это делается с целью представить замаскированную просьбу западным «партнерам» о снятии санкций на том основании, что их ценности принимаются «правящим классом» России - ведь для самих «партнеров» эти ценности не имеют никакого значения. В этой связи достаточно вспомнить отзыв президента Рузвельта о никарагуанском диктаторе Анастасио Сомоса: «Это – сукин сын, но это наш сукин сын». Точно также сомнительной представляется и искренность упований на «демократические идеалы» со стороны российских заявителей, хотя бы потому, что свои депутатские мандаты они получали из рук «волшебника» Чурова.

Тем не менее, при всей их фальшивости, бессмысленными эти заявления назвать нельзя, поскольку именно система власти, формальным основанием которой являются «свободные выборы», как раз и обеспечивает сохранение своих «благоприобретений» теми, кто поживился, участвуя в разделе советского наследства, поскольку именно они контролируют основные компоненты, необходимые для обеспечения победы на выборах. Им и адресованы эти заверения, хоть и бросаемые в пылу полемики с евроатлантическими структурами, но призванные подтвердить, что конфронтация с Западом не означает перспектив смены социально-экономической модели внутри страны. Проблема, однако, заключается в том, что, с одной стороны, в рамках нынешней «глобальной экономики» единоличное присвоение доходов от продажи природных ресурсов за компрадорами из России признавать не собираются, о чем свидетельствуют условия «Третьего энергопакета ЕС», предъявляемые Газпрому. Чужими на этом «празднике жизни» их, конечно, не объявляют, но очевидно, что и своими они никогда не станут – в лучшем случае, правоохранительные органы Европы или Северной Америки не станут поднимать вопрос о законности происхождения средств, на которые приобретались замки, виллы и яхты, но такое расположение надо еще заслужить. С другой стороны, на границе с Россией формируется плацдарм для насильственного решения вопроса о контроле над ресурсами нашей страны. Причем, плацдарм, имеющий значительное число мотивированных фанатиков, горящих желанием «разграбить Кремль».

Буквально на днях Анатолий Стреляный, сотрудник финансируемого Конгрессом США Радио Свобода, заявил: «Украинизация теперь будет подразумевать разрыв не просто с Россией, а с русскостью. Одно искореняем, другое вкореняем». В таком контексте утверждения официальных лиц, призванных защищать интересы России, о неких «универсальных принципах рынка и демократии» звучат, по крайней мере, нелепо. Однако, куда более серьезным является то, что эти заявления обладают нулевым мобилизационным потенциалом, не находя никакого отзвука в сердцах и головах обворованного большинства, без участия которого уже, вряд ли, удастся сохранить в российской собственности и нефтепроводы с газопроводами. Словом, наше «национальное достояние».

На фото: Сергей Нарышкин с председателем парламента Финляндии Ээро Олави Хейнялуома. 2013 год.