Юрий БАРАНОВ. Самые пламенные поэты
Соперничество между стихотворцами сопутствует всей человеческой истории. Иногда оно бывает довольно вялым, как, рассказывали мне, в Эстонии или США. Но иногда оно бывало очень острым. Где же накал страстей достигал максимума? В «Башне» Вячеслава Ивáнова, где собирались поэты Серебряного века русской поэзии, в московском Политехническом музее 1918 года, на выборах Короля поэтов (голосами визжащих курсисток выбрали Северянина, оттеснив Маяковского), в парижской «Ротонде» XIX столетия, при дворе Медичей в ренессансной Флоренции, на турнирах средневековых германских мейстерзингеров, в античной Греции, колыбели нашей цивилизации? Нет, не там, не там и не там. Острей всего поэтические конкурсы проходили, по моему глубокому убеждению, на островах Полинезии до прихода туда белых людей.
Тут надо пару слов сказать о том, что это было за общество. Ко времени появления европейцев острова Тихого океана были заселены уже сотни лет. Современная наука считает родиной полинезийцев Азию, сами же они в своих мифах говорили, что их предки приплыли из страны богов Гаваики. Понятно, что на маленьких клочках суши, разбросанных в океане на больших расстояниях друг от друга, не могла развиться техническая цивилизация. Полинезийские аборигены не знали, что такое металлы, у них не было керамического производства, но они были очень искусны в обработке камня, кости и раковин, в резьбе по дереву, в плетении циновок. Из технических сооружений у них были разве что лодки, но на этих лодках (в том числе на лодках с балансирами и на катамаранах), не имея никаких навигационных приборов, даже компаса, они если не запросто, то во всяком случае привычно преодолевали сотни миль в открытом океане, не сбиваясь с курса.
И ещё у древних полинезийцев было высоко развито искусство слова. Они не знали письменности, но выработали эффективные правила запоминания очень длинных текстов (мифы, легенды, поэмы) и семейных хроник. Рядовой житель островитянин знал, помнил свою генеалогию на протяжении десяти-четырнадцати поколений! Если применить такую норму к нам, мы должны были бы знать по имени-отчеству своих предков, живших при царе Алексее Михайловиче. У островитян нежелание или неумение держать в памяти своё генеалогическое древо вызывало неодобрение или презрение и, напротив, хорошая память считалась большим достоинством. Этому свидетельствуют многие поэтические строки, одну из которых вы можете заметить в предлагаемых вашему вниманию стихотворениях. А поэзию полинезийцы любили, она достигла у них высокого уровня. Вот два примера из переводов, которые много лет назад я делал для издательства «Наука»:
***
Я руку к тебе протянула,
Возлюбленный мой,
И по бёдрам твоим провела.
Но радость уйдёт и придёт печаль.
Я руку к тебе протянула,
Возлюбленный мой,
И сладкой плоти коснулась твоей.
Но радость уйдёт и придёт печаль.
Я руку к тебе протянула,
Возлюбленный мой,
Но сжала она пустоту
Ах, радость ушла и пришла печаль.
***
Циновку тебе подарю – сотрётся она,
Накидку тебе подарю – порвётся она.
Песню, пусть даже плохую, прими от меня,
И пусть она будет и лодкой тебе, и домом.
Твоё уменье запоминать прославлено,
А мне доставляет радость,
Что стихи западают в сердце
И простодушным и мудрецам.
На островах Полинезии часто проходили поэтические конкурсы. Условия некоторых из них были поразительны, нигде в мире ничего подобного не было. Победитель получал ранг вождя, что по европейским понятиям соответствовало возведению в дворянство; в Европе такое бывает – а Англии, например. Самое необычное было в ином: занявшего последнее место остальные конкурсанты убивали, жарили и торжественно съедали!
Я сам, будучи членом Союза писателей России, проработавши много лет в литературных изданиях, знаю многих поэтов, хороших и плохих. Иногда думаю – а согласился бы кто-то из них участвовать в поэтическом конкурсе на «людоедских» условиях? Убеждён, что хорошие и тем более знаменитые (это, вы же понимаете, не одно и то же) ни за что не согласились бы. Скажем, трусоватый Вознесенский (а он был трусоват – перестал бывать в доме Пастернака, когда «классик», как звали его домашние, впал в немилость у властей) точно не рискнул бы. «Сам» Евтушенко, думаю, убоялся бы перспективы попасть на сковородку (полинезийцы не знали сковородок, они пекли мясо на раскалённых камнях) в случае избрания Рубцова, что было весьма возможно и, добавим, справедливо.
А вот многие графоманы, я полагаю, рискнули бы. Ведь многие из них, глядя в зеркало, искренне видят там есениных и лермонтовых. Но это уже совсем неинтересный вариант.
