Владимир ВЕРЕТЕННИКОВ. Волшебное зеркало Фёдора Тютчева

На первый взгляд, Фёдору Ивановичу Тютчеву не очень повезло с посмертным признанием. До сих пор на слуху имена многих его современников, порою менее даровитых, а Фёдор Иванович, хоть и остался в памяти - но для многих, к сожалению, как всего лишь ещё одно имя в блистательном ряду русских литераторов XIX века, автор нескольких ярких стихотворений. Увы, недооценённость Тютчева признавали даже те, кто успел застать его живым. Лев Николаевич Толстой, к примеру, как-то горько сказал о своём любимом поэте: «Его все, вся интеллигенция наша забыла или старается забыть: он, видите, устарел…»                       

А вот мнение Владимира Соловьева: «Говорят, что в недрах русской земли скрывается много естественных богатств, которые остаются без употребления и даже без описания. Это может, конечно, объясняться огромным объемом страны. Более удивительно, что в небольшой области русской литературы тоже существуют такие сокровища, которыми мы не пользуемся и которых почти не знаем. Самым драгоценным из этих кладов я считаю лирическую поэзию Тютчева. Этого несравненного поэта, которым гордилась бы любая литература, хорошо знают у нас только немногие любители поэзии, огромному же большинству даже «образованного» общества он известен только по имени да по двум-трем (далеко не самым лучшим) стихотворениям, помещаемым в хрестоматиях или положенным на музыку».

Почему же Тютчев внезапно оказался «устаревшим»? Увы, поэт, на свою беду, оказался не только тонким лириком, певцом природных красот и любовных переживаний – Фёдор Иванович был подлинным гражданином своей страны, искренне желавшим видеть Россию сильной, свободной и счастливой. Российская интеллигенция же, что тогда, во второй половине позапрошлого столетия, что сейчас в значительной степени зараженная болезнью либерального «свободобесия», зачастую переходящего в прямое оплевательство страны и народа, не могла простить Тютчеву его патриотизма. Поэтому ему отомстили забвением, намеренно принижая величину тютчевского таланта, отодвигая его на второй план в сравнении с «демократами» Некрасовым, Чернышевским, Герценом. И по совести сказать, ещё лет пять-десять назад все высказанные много раньше мнения об «устарелости» Тютчева могли показаться – наконец-то! – вполне справедливыми. Страна твердо, казалось бы, держала курс на «интеграцию в мировое сообщество», а проводившаяся на протяжении последней четверти века «западнизация» поставила саму субъектность России под суровый вопрос. Понятно, что в таких условиях певец национальной самобытности сделался не нужен.

Однако – вот удивительное дело! - Фёдор Иванович уходить никак не желает. Зыбкий и неуловимый, словно в глазах канатоходца, мир сделал очередной кульбит: и окончательным прахом пошли все иллюзорные планы россиян по «встраиванию в цивилизованное человечество». Наступила пора тревожная, смутная, с неясной пока перспективой. Украина, Крым, Донбасс, «война санкций» подвели жирную черту под недавними ещё радужными заблуждениями. Но ведь именно во времена суровых испытаний для родины, в очерёдную годину, когда решается судьба России (а как много таких периодов уже миновало, к сожалению, с момента его смерти!) тютчевское наследие приобретает для нас особую актуальность. Такое ощущение, что у Тютчева в руках волшебное зеркало, которое показывает нам нас настоящих.

Как известно, повторимся, в основном сейчас если и помнят Фёдора Ивановича, то за его поэтическое творчество. И совсем уж немногие знают, что он был ещё и ярким публицистом, глубоким мыслителем, оставившим удивительно точные соображения о судьбах России. Напрашивается очевидное сравнение. Да, нынче русский народ вновь переживает критический момент своей истории: не исключено, готовится новая рать «двунадесяти языков», чтобы попробовать государство на прочность. Сейчас на дворе у нас украинский кризис, а в 1863 году был польский. Когда знакомишься с теми событиями, впору всплеснуть руками: воистину, ничто не ново под луною! Воспользовавшись восстанием в Польше, Великобритания, Франция и Австрия направили Москве оскорбительные дипломатические ноты, недвусмысленно угрожая войной в случае невнимания к своим требованиям. Под влиянием европейских «гегемонов» к их вызову в адрес России присоединились Италия, Швеция, Испания, Дания, Гол­ландия, Португалия, Турция и Ватикан. Вновь, как и во время Крымской войны почти десятилетием ранее, Россия, осталась, как сказал Тютчев, «одна против всей враждебной Европы».

Ничего не напоминает? В самом деле, параллель с 2014-15 годами просто разительная. Опять Россия оказалась против коалиции европейских держав, с тою лишь разницей, что на сей раз ими руководит могущественный заатлантический подстрекатель. Многие считают, что вопрос нынче стоит, ни более ни менее, о том, быть России или не быть. Если сдаться, уступить нажиму, то западные «цивилизаторы» постараются сделать так, чтобы эта могущественная евразийская держава не мешала бы больше им жить…           

В этих условиях все взоры обращены на верховную власть: сумеют ли не разнести государственную телегу об ухабы на крутом повороте?

Нет, ей-же-ей, слишком сильно мы забыли о кризисе 1863 года! А ведь тогда Фёдор Иванович писал: «Вчера, 26-го, после заупокойной обедни по покойном государе, Комитет министров должен был собраться, чтобы ознакомиться с ответами на ноты держав. В будущую субботу, 29-го, они будут отправлены. Не более чем через четыре недели неприятельские эскадры могут появиться перед Кронштадтом. Все это ужасно тревожно. Здесь, как и по всей России, настроение хорошее, но опасаются слабости и непоследовательности правительства. Нечего обманывать себя. Дело идет о самом существовании России. Я ожидаю всего - всего наихудшего - и, чувствуя, что мои жизненные силы и отпущенное мне время на исходе, уж и не надеюсь увидеть тот день, который воссияет после угрожающей нам катастрофы».

Простим Фёдору Ивановичу эту минутную слабость, обусловленную пылким воображением и искренним беспокойством за судьбы родины. Но какова же была радость поэта, когда царь Александр II дал недругам достойный ответ, полный спокойствия и гордой уверенности! «Это был, без преувеличения, момент исторический. После всех этих оскорблений, всех этих официальных выговоров извне, после всех этих сомнений и тревог относительно дел внутренних, с души вдруг как будто спал камень. Задышалось свободно. Ничто в этих благословенных депешах не осталось здесь без внимания. Каждый оттенок, каждая грань мысли, каждое ударение были по достоинству оценены общественностью - или, вернее, страной. Всякого переполняло счастье и гордость за эту речь, ибо всякий слышал свою собственную сокровенную ноту в том голосе, который говорил от имени всех».

Тут самое время напомнить, что Тютчев отнюдь не оставался сторонним наблюдателем. Будучи близким другом главы русского внешнеполитического ведомства Александра Михайловича Горчакова, да и сам являясь дипломатом с многолетним стажем, он имел возможность влиять на события, направлять их в желательную для страны сторону.

А вот ещё одна прямая (прямо-таки мистическая!) параллель с нашим временем. В эпицентре сегодняшнего противостояния России и Запада, как и встарь, оказался Крым. В 1854 году союзническая коалиция вторглась на полуостров, дабы взять Севастополь вооружённую рукою. Тогда против России объединился ряд держав, образовав некий прообраз современного Евросоюза. Именно поэтому события той войны там по-прежнему хорошо помнят, одержанной над «восточными варварами» победой до сих пор гордятся. Поверженный Севастополь, затопленный Черноморский флот стали там зримыми доказательствами превосходства западного духа над мужеством и отвагой россиян. И не потому ли на возвращение Севастополя в состав России в прошлом году на Западе отреагировали с таким ожесточением, что восприняли это за чудесный знак возрождения русского могущества?

В своё время Тютчев много писал и говорил о ключевом значении этого полуострова для страны. Как же тут не вспомнить его строки?

И вот: свободная стихия, -
Сказал бы наш поэт родной, -
Шумишь ты, как во дни былые,
И катишь волны голубые,
И блещешь гордою красой!..

Пятнадцать лет тебя держало
Насилье в западном плену;
Ты не сдавалась и роптала,
Но час пробил - насилье пало:
Оно пошло, как ключ, ко дну.

Опять зовет и к делу нудит
Родную Русь твоя волна,
И к распре той, что бог рассудит,
Великий Севастополь будит
От заколдованного сна.

И то, что ты во время оно
От бранных скрыла непогод
В свое сочувственное лоно,
Отдашь ты нам - и без урона -
Бессмертный черноморский флот.           

Часы давно показывают на XXI век, но Крым и Севастополь, как встарь, опять стали эпицентром глобального конфликта между Россией и Западом. Да, такое ощущение, будто Фёдор Иванович протягивает нам, потомкам, руку из 1871-го в 2015 год. Однако, новым вопросом встает перед нами ближайшее будущее, вновь выраженное в строках гениального провидца:

Но кончено ль противоборство?
И как могучий ваш рычаг
Осилит в умниках упорство
И бессознательность в глупцах?

Даже если нынешний кризис благополучно разрешится в пользу России, это ни в коем случае не станет означать, что пора трудностей осталась позади. Страну снова и снова будут использовать на прочность – в полном соответствии с картиной Тютчева, мыслившего историю России, как терновый путь, как непрерывную цепь испытаний. Фёдор Иванович потому и велик, что, как и всякий настоящий поэт, в полной мере наделен был пророческим даром. Да, как частное лицо, как публицист и как политик он мог ошибаться, волноваться – но когда дело доходило до сочинения стихов, на свет появлялись чеканные формулы, полностью сохранившие своё значение и в наши дни.       Быть может, оправдаются и строки, которые сейчас любят вменить Фёдору Ивановичу, как плод его «наивности» и «простодушия»:

«Единство, - возвестил оракул наших дней, -

Быть может спаяно железом лишь и кровью...»

Но мы попробуем спаять его любовью, -

А там увидим, что прочней...

 «Рассчитывать строить политику на любви, а не на жёстком трезвом расчете, на крови даже – непростительное ребячество и бесхитростность! – так можно было бы сформулировать позицию типичного адепта «прагматичного подхода». – Что Россия, что СССР в своё время так много вкладывались в прогресс окраин, соседних малых народов: развивая их культуры, строя города, промышленные предприятия и библиотеки, переводя и распространяя многомиллионными тиражами произведения местных авторов. От себя отрывали, чтобы помочь «братушкам»! А толку? При первой возможности «братушки» побежали на Запад, на утилитаристский, жестокий Запад, никогда не стеснявшийся брать по выставленным им счетам! Вот и говорите после этого о «политике любви!» Вспомним, что именно к славянам Тютчев, в первую очередь и апеллировал в вышепроцитированных стихах – а о том, как поступили те же болгары по отношению к освободившей их от турок России, напоминать, наверное, не нужно… Так что же, прав Достоевский, утверждавший, что в отношениях между народами нет бескорыстной благодарности и не одно доброе деяние не останется безнаказанным?

Наверное, все же нет. Думается, что окончательная правда в этом вопросе всё равно остаётся за Тютчевым – с высшей, христианской точки зрения. Мнение Фёдора Ивановича на этот счёт позже блестяще развил Владимир Соловьёв: «Давить и поглощать других для собственного насыщения есть дело одного животного инстинкта, дело бесчеловечное и безбожное как для отдельного лица, так и для целого народа. Величаться своим высшим призванием, присваивать себе пред другими особые права и преимущества есть дело гордости и самоутверждения для народа, как и для лица - дело человеческое, но также безбожное и нехристианское. Исповедать свой долг, признать свою обязанность есть христианское дело смирения и самопознания, необходимое начало нравственного подвига и истинной богочеловеческой жизни - для народа так же, как и для лица».

Вообще, философские взгляды Тютчева является прямым продолжением его подлинного христианского патриотизма. Снова подчеркнем – что важно! - нелепо было бы воспринимать этого творца, как апологета примитивного квасного шовинизма. В Тютчеве блестящим образом проявилось то, что позже Достоевский, Соловьев и Николай Бердяев охарактеризуют, как русскую тягу к всечеловечеству. Имеется в виду подлинная сопричастность судьбам мира,  неподдельное стремление обнять и понять . И здесь Тютчев зримо полемизирует с Чаадаевым, полагавшим русскость, славянство, как тяжкое историческое клеймо неполноценности.

Недаром вас звала Россия
На праздник мира и любви;
Но знайте, гости дорогие,
Вы здесь не гости, вы - свои!
Вы дома здесь, и больше дома,
Чем там, на родине своей, -
Здесь, где господство незнакомо
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех,
И не считается Славянство
За тяжкий первородный грех!

Конечно, в развернувшейся тогда борьбе славянофилов и западников Тютчев стоял ближе к первым. Это оформилось даже в виде родственных связей – его дочь Анна Фёдоровна вышла замуж за одного из идеологов славянофильского движения Ивана Сергеевича Аксакова. Идейно же Тютчева со славянофилами роднит вера в великую миссию России, ощущение её мессианского духа. И отсюда его неприязнь к «временщикам», суетливым чужакам, игрою случая вознесенным на ключевые посты в стране, но совершенно не понимающих её высокого призвания. С какой язвительностью Тютчев, например, бичует «дипломатического карлика» Нессельроде, к несчастью нашему сорок лет управлявшего российской внешней политикой:

Нет, карлик мой! трус беспримерный!..
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь...

Впрочем, и «чистым» славянофилом Тютчева признать трудно, ибо и за своими идейными противниками, западниками, он признавал известную правоту. Тут нельзя не вспомнить историю о том, как власти, обеспокоенные растущей популярностью «Колокола», предложили Фёдору Ивановичу возглавить проправительственное издание, которое смогло бы на равных полемизировать с газетой Герцена. Тютчев, хотя это предложение было для него крайне соблазнительным, в итоге его отверг. По глубочайшему убеждению поэта, полемизировать на равных с противниками правительства можно было бы только на условиях свободы слова и духа, без тяготеющих цензурных оков. Новая газета, отстаивающая государственническую точку зрения, «могла бы рассчитывать на известную долю успеха лишь при условиях своего существования, несколько подхо­дящих к условиям своего противника».

 Об этом – записка Тютчева «О цензуре в России», по иронии судьбы увидевшая свет лишь через полтора десятилетия после ее составления. «Нам было жестоко доказано, что нельзя налагать на умы безусловное и слишком продолжительное стеснение и гнет, без существенного вреда для общественного организма. Видно, всякое ослабление и заметное умаление умственной жизни в обществе неизбежно влечет за собою усиление мате­риальных наклонностей и гнусно-эгоистических инстинктов. Даже сама власть с течением времени не может уклониться от не­удобств подобной системы. Вокруг той сферы, где она присутствует, обра­зуется пустыня и громадная умственная пустота, и правительственная мысль, не встречая извне ни контроля, ни указания, ни малейшей точки опоры, кончает тем, что приходит в смущение и изнемогает под собственным бременем еще прежде, чем бы ей суждено пасть под ударами злопо­лучных событий».     

Поэт вопрошает: «…в вопросе о печати достаточно ли того, что сделано?.. ...Направление мощное, разумное, в себе уверенное направление - вот чего требует стра­на, вот в чем заключается лозунг всего настоящего положения нашего...» Фёдор Иванович провидчески пишет – и эти слова вновь невероятно актуальны спустя полтора столетия! – что любая власть должна, в первую очередь, руководствоваться интересами не узкого слоя «элиты», но исходить из потребностей и мнения народного. «Без этой искренней связи с действительною душою страны, без полного и совершенного пробуждения ее нравственных и умственных сил, без их добровольного и единодушного содействия при разрешении общей задачи - правительство, предостав­ленное собственным силам, не может совершить ничего столько же извне, как и внутри... Судьба России уподобляется кораблю, севшему на мель, ко­торый никаким! усилиями экипажа не может быть сдвинут с места, и лишь только одна приливающая волна народной жизни в состоянии поднять его и пустить в ход», - подчеркивает Тютчев. Фёдор Иванович непримирим по отношению к всякого рода мертвечине, мешающей нормальному развитию страны, он готов бичевать её упоённо, беспощадно:   

Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный, безобразный сон:
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.

«Отчего в наших правительственных людях, даже лучших из них, такая шаткость, такая податливость, такая неимоверная, страшная несостоятельность?», - сетует поэт. Слабость властей в России часто сочетается с мятежным настроем интеллигенции, готовой крушить и ломать собственную страну под воздействием иррационального деструктивного чувства. «Совершившаяся уже коалиция всех антирусских в России направлений есть факт очевидный, осязательный...», - замечает Тютчев. Эти же проблемы волновали и других передовых русских мыслителей, с горечью подмечавших растущий разлад между элитой и народом. «Насколько у нас власти грубы и невнимательны к мирным людям, будто они железные…», - сокрушался десятилетия спустя Василий Розанов. Но еще большее отчаяние чувствуется в его строках, когда он рассуждает уже не о примитивных «будочниках», но об образованном классе, глазами которого, по идее, Россия должна оценивать самое себя: «У нас нет совсем мечты своей родины. И на голом месте выросла космополитическая мечтательность. У греков есть она. Была у римлян. У евреев есть. У француза – «chere France», у англичан – «старая Англия». У немцев «наш старый Фриц». Только  у  прошедшего русскую гимназию и университет – «проклятая Россия». Как же удивляться, что всякий русский с 16-ти лет пристает к партии «ниспровержения государственного строя». Проживи Тютчев чуть подольше, он тоже, наверняка, вполне мог бы подписаться под этим печальным наблюдением…

Неверие в свою страну ведет к разобщенности. И особенно хорошо это заметно на примере сегодняшней Российской Федерации, с её лоялистами-охранителями, «белоленточниками», коммунистами, монархистами, националистами, либералами, почвенниками, христианами, мусульманами, атеистами и т.д.

Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются лучи?
Все гуще мрак, все пуще горе,
Все неминуемей беда-
Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
Проснись - теперь иль никогда...

Эти стихи – дань невеселым мыслям, одолевавшим Тютчева в последние годы его жизни. Но в целом же, конечно, поэт завещает нам оптимизм:

Дни настают борьбы и торжества,
Достигнет Русь завещанных границ,
И будет старая Москва
Новейшею из трех ее столиц.

Давайте будем жить и смотреть, что уготовало нам ближайшее будущее.

Источник: журнал МОЛОКО, № 8, 2015