Мария БУШУЕВА. «Почти десять лет бежит моя тень за тенью Родины»
О романе Николая Шипилова «Псаломщик»
Есть имена в литературе, пиар от которых, скорее, служит антирекламой для тех, чье творчество эти люди пропагандируют. И на писателя Николая Шипилова, который последние годы, до своего безвременного ухода, жил с семьей в Белоруссии, где они с женой-поэтессой Т. Дашкевич строили православный храм, имя восхваляющего его критика, партдамы Л.Г. Барановой-Гонченко только бросает тень. Н. Шипилов, скиталец и поэт-бард, с одной долей цыганской дедовской крови, равно был далек как от узкопартийности, так и от всего, из такой зауженности взглядов вытекающего: он просто был русским писателем, свободным человеком по духу, Одиссеем бесконечных жизненных морей.
Его роман «Псаломщик» - последний из им написанного - достоин не просто прочтения, но и особого пристального взгляда: это роман крепкого талантливого прозаика, мятущегося человека. В романе есть все: и свободная, ловкая, порой даже виртуозная стилевая игра, и характеры, и драйв, и закрученная интрига, и социальные реалии начала XXI века (пессимистически воспринимаемые автором), и юмор, шипиловский, удивительно близкий народному, но не опускающийся до плоской или грубо-вульгарной шутки. Есть и особая шипиловская ирония, вызывающая грустную улыбку: «Кто я теперь, когда непобедимая старость грозит мне в ночные окна?» Или: «Это была ночь незадолго до начала мэрских выборов. Мой бывший однокашник, инвалид по части совести, мэр Димка Шулепов баллотировался на второй срок».
В романе дан удивительно чистый женский образ - жены главного героя - Анны, принявшей всем сердцем православную веру, - такой свет негасимой свечи, ведущий героя во тьме его собственных душевных творческих метаний - к порогу родного дома.
Есть страницы, на которых откликается вдруг собственное шипиловское детство - окликнутое писательским воображением: «Взрослые рано, по гудку, уходили на работу. Отец на свой экскаватор «Воронеж», а мама – на грохота в камнедробилку. Вечером приходили, смеялись чему-то, внимательно слушали радио, патефон, вой ветра в печной трубе и засыпали под скрип одинокой сосны на огороде. Перед сном они о чем-то думали и шептались, как рябина с дубом».
В стихах Николая Шипилова тонко переплетены литературный опыт и фольклорный наив, метафоре предпочтено олицетворение, а маленький человек вдруг способен вырасти, благодаря своему огромному чувству, до образа былинного богатыря. Так и в его прозе - простой по душе герой может преобразиться так, что станет равен русскому пространству-времени, - отрывок, в котором дан портрет деревенского святого старца Спиридона, достоин того, чтобы быть процитирован целиком:
«А с вершины холма смотрел на меня пустой дом еще живого блаженного Спири. Он казался мне бородатым великаном. При этом он по-детски не выговаривал «эр». В его тяжелую ладонь вошла бы моя голова с ушами вместе. Лицо его было розовым и неоглядным, как цветущее поле гречи. Лицо блаженного было таким розовым и неоглядным потому, что стлалось широко, далеко, переходило в лысину и лишь у самой спириной потылицы, как гречишное поле, обрывалось. При этом оно окаймлялось зеленой, как мох, опушкой седины. Синие студеные озерца-близнецы – это Спирины глаза. Таков был богатырский мир его лица. Дом блаженного и колодец с журавлем стояли за речкой, на отшибе поселка. Одинокая береза, которая изогнулась стволом, как латунный подсвечник, в его ограде.
– Бабушка, он кто: колдун? – спросил Петя как-то перед своими страшными снами, которые шли возрастной полосой.
– Э-эх ты! Читака-писака! – огорчилась бабушка. – Колду-у-ун! Старец Спиридон – сын богатых родителей! Все, что ему оставили батюшка с матушкой, он роздал бедным! И жизнию своей голубиной старец Спиридон так угодил Господу Богу, что Господь открыл ему будущие времена и каждое сердце человеческо!»
Вообще Николай Шипилов точно и быстро выхватывал из тьмы непроявленного главные черты своих героев. Вот еще один портрет:
«Возьмись художник живописать Эрастова, он извел бы много красок, а что в итоге? Лицо на портрете могло получиться похожим на июньское марево: пар – не пар, дым – не дым, вода – не вода, а туман в распадке. Лицо это, впрочем, имело все свойства воды: оно могло быть ледяным, текучим и газообразным».
Вспоминается Николай Гоголь? Возможно. Но Гоголь создатель своего особого мира, гений-кукловод, а Шипилов все-таки в чем-то репортер, фиксатор мимолетного, сиюминутного. Это особо заметно в его диалогах и полилогах, виртуозно построенных, точно писатель запускает юлу, которая начинает вертеться уже сама, без помощи руки, что ее завела, и диалог-полилог исчезает тоже сам вместе с прекращением ее кружения-танца.
Есть в» Псаломщике» - романе, полном сложного, противоречивого, живого восприятия современной церковности, еще один поразительно теплый и душевный образ - священника отца Глеба, бывшего фронтовика, старого, честного и чистого человека, настоящего пастыря своих духовных чад. Душа этого простого и мудрого человека не знает сомнений, которые терзают демоническими фантомами разум главного героя, который все-таки тоже, преодолев сомнения, выберет в конце романа путь веры.
Иногда ткань текста преподносит сюрпризы: сюжет закручивается и как бы рвется, одни герои исчезают, появляются другие, даже сам рассказчик как-то преображается, точно провалившись в другое время, в другой свой опыт и в другое свое «я» - этих «я» несколько: наблюдательный умный сатирик и эмоциональный, даже несколько сентиментальный порой, поэт, любящий верный муж, православный христианин и нищий король пьяной богемы, вечный скиталец-артист со своей гитарой... Видимо, так широка была душа и самого писателя, знавшего о себе что-то такое, глубинное, подлинное, что не названо им в романе, никак не обозначено, но именно это подлинное и глубинное, просвечивая сквозь текст, дает основание думать, что писатель Николай Шипилов будет когда-нибудь заново открыт и заново прочитан.
