Евгений ВАСИЛЬЕВ. Лето цвета неба

 Я уже не видел похоронной процессии лет 40. Лишь в самом раннем детстве – в Кривом Роге – хоронили, так не таясь. Помнится, года 4 назад спрашивал в ЖЖ - куда исчезли похороны с плакальщицами, с оркестром, с последними проводами усопшего от дома до могилы. Так вот. Подлинные похороны ушли в село.

А в городе умер человек: все. С глаз долой. На свалку. Изо всех сил современный мир лелеет иллюзию молодости и бессмертия. “Мне уже 37 лет, а кто мне даст? Выгляжу я на 24” – каждый день такой пост весит в ТОПе ЖЖ.

 Подобных похорон до Надиных в Березовке за 3 месяца случилось - пять. Намедни в Никольском, уже после ее кончины, умерла еще одна старушка. И похожие похороны были. Но многолюдность и горе Надиных похорон были беспрецедентны.

 Отчего так много смертей в деревне? Кажется, что не пройдет и 70 лет, как русская деревня исчезнет с лица Земли, какие бы многочисленные подвиги не совершали писатели Белов, Распутин и Астафьев, которые, впрочем, тоже отдали уже Богу душу.

 Итак, причины, по моему разумению таковы:

 1. В деревне около 40% населения – это старухи возрастом в 75, 80, а то и за 90 лет. Старики, как правило, не доживают до 70-ти. Около гроба Нади отсутствовали напрочь люди 25 – 40 лет. На отпевание со священником пришли почти все взрослые жители деревни – человек двести. Однако, ни я, несмотря на все усилия, так и не увидел ни одного человека от 25-ти до 40-ка лет.

 2. В деревне катастрофически плохо дело обстоит с медициной, как и вообще со сферой услуг. Один из 5-ти весенних умерших – умер от воспаления легких. Говорят, что вполне можно было его спасти, были бы деньги. Надя Парахина умерла от синдрома Морфана. Это – такая генетическая болезнь. Лет 50 назад абсолютно все, кто имел синдром Морфана, умирали в возрасте 30-40 лет от расслоения аорты. Синдром этот связан с генетической неспособностью организма восстанавливать соединительные ткани. Все больные этим недугом легко заметны. Они - худы, со впалой грудью и подслеповаты. Хрестоматийная триада Морфана.

 Такой и была Надя. В последние годы медики научились побеждать этот синдром. Больше половины больных в больших городах доживают в до 60-70 лет, но лечение их – очень трудное, частое и дорогое. Нужно регулярно принимать лекарства. Нужно проходить анализы каждые три месяца. Не работать и не напрягаться. Не работать Надя не могла. Жила она с приемной матерью – бабой Тамарой и дочерью Леной. Настоящая мама Нади, тоже была больна синдромом Морфана и скончалась в 31 год.

 Надю 8 лет назад спасли – провели дорогостоящую операцию в Москве. А в 2014 году в операции отказали – не хватило денег. Пишут, что расслоение аорты – это одна из самых страшных смертей из всех возможных. Человек остается в сознании до последнего мгновения и умирает в страшных мучениях.

Надя не могла себе позволить не только мощную медицину. Она не могла себе позволить щадящий и столь необходимый при такой болезни режим. 4 рублей тысячи пенсии, огород как универсальная палочка выручалочка + 6 тысяч у бабы Нади. Редко, очень редко что-то подкидывали родственники. Итого, в месяц - 10 тысяч на троих и редкая помощь родных. Целыми днями Надя что-то полола, выращивала на солнце овощи, свиней в свинарнике, таскала ведра.

В прошлом году в мае мне пришлось брать руки в зубы и мчаться из Москвы в Березовку – у дочки случился аппендицит. Жена оставила маленьких детей на попечение Нади. В райцентре нет ни одной больницы, где делают обыкновенную операцию по удалению аппендицита. Потом мне пришлось ездить каждый день по 200 туда-сюда километров из деревни в Орел – к ребенку в больницу. Вообще всех детей области с более-менее серьезными заболеваниями (даже с аппендицитом) стационарно лечат исключительно только в Орле. Когда Паша сломал руку в декабре – мне пришлось вести его в Москву на операцию – склеивать кости.

3. Повальное пьянство. 2 человека из 5 упомянутых умерли от запоя. Прошлой осенью в автоаварии в 3 часа ночи погибли три из пяти вусмерть пьяных наших школьника. Ездили на дискотеку в Тросну.

 Смерть Нади была для всех нас особенно болезненной. Она была душой деревни. Пожалуй, самая интеллигентная, самая мягкая и добрая здесь женщина. Коммуникативный центр Березовки. Первая с кем мы познакомились здесь. Первая, кто всегда приходил на помощь. Первая с кем мы общались.

 Есть люди, смерть которых подобна цунами. Их уход сносит часть твоей жизни, часть твоего бытия. Вот уже сколько прошло дней, а она мне, и многим иным, постоянно вспоминается.

 Мама ее приёмная, с утра, когда пришла страшная весть, кричала так, что у меня кровь в жилах стыла. Было где-то 6 часов утра. Кричала все утро. У могилы ее держали втроем. Сводный брат плакал как дитя. Дочка Нади - Лена - вела себя сначала спокойно. Словно и не умерла у нее мама. Сейчас же по прошествии 15 дней она сидит в уголку. Сидит и молчит. Сидит и молчит.

 Сначала хотели гроб нести только до околицы, но потом решили нести прямо до кладбища все 4 километра. Ни одного человека в моей жизни не несли до могилы так далеко.

Парахины, Насоновы, Лапины. Деревенское кладбище. Немного фамилий. Даты смерти: 1962, 1977, 1997 годы. Дети, взрослые, старики. Три солдата ушли в армию 1995-м. Погибли в октябре 1996-го в один день (странно - где?). Из Чечни войска вывели, кажется, уже к сентябрю 1996 года. Так и лежат вместе втроем.

 У меня уже никогда больше не будет такого отношения к деревне, которое было в прошлом году. Нега и трепет среднерусского пейзажа, наивность и доброта жителей отошли на задворки сознания. Горе, радости, страдания и надежды людей вышли на план первый. Деревня в реке времени меняется быстрее, чем бурная Москвы. Верьте, не верьте. Здесь жизнь течет стремительнее, поскольку стремительнее исчезает. Невольно думаешь: если за полтора года ушло СТОЛЬКО много, столько людей, впечатлений, событий исчезло, а ничего нового не пришло, так что же здесь было в 2008, 1993, 1964, 1902 году?

Впрочем, и я об этом и знал, и писал. Сочинители многие даже и в веке ХIХ-м твердили. Многочисленные мои знакомые-московские все, все в одни голос повторяли, что идиллическое отношение к деревне, обязательно сменится трагическим.

Ну, что ж и со мной это случилось.

 Сколько я не был на похоронах – всегда мне казалось странным то, как быстро зарывают человека в землю. Странным и казались слова об усопшем. Всегда они какие-то нелепые, глупые и позорные. Так и на Надиных похоронах нелепица какая-то преобладала. Подумалось, что вообще в ни в русском, ни в любом другом языке, нет слов, которые бы описывали смерть человека.

Все пытаются говорить о том, вот, был, мол, Петя, он - был шофер и семьянин, а вот Света – она была нежна и грациозна, а ныне умерла. Словно, если бы человек был подлец и негодяй, то ощущение трагедии бы отступило. Дудки! Смерть всегда смерть. И в своей сути – не менее нелепа и страшна. И подлец был маленьким ребенком. Быть может, даже более добрым и ласковым, чем иной взрослый добряк и благодетель. И его, меленького человечка непременно любила мама. А он умер.

Слова смерти – это слова небытия, это сказ о НИЧТО, а говорят на похоронах всегда о другом – о об ушедшей только, что жизни, о бытии, о НЕЧТО. Говорят, но попадают всегда мимом цели. Не человек, не благодетель, не герой, не негодяй умирает. Умирает Вселенная. Все, все исчезает навсегда. Парфенон и “Крылья советов”, ватники и жидобанеровцы, манная каша и интеграл, карбюратор и 24 тысячи так и не рассказанных сновидений, Юпитер и крот. Погибают в Белой ночи НИЧТО: Боливия и Москва, нефть и клавиатура, Вагнер и взятки, листва в 1974 году в парке после дождя и чемпионат мира по футболу 1994 года.