Андрей РАСТОРГУЕВ. Головная площадка

Лёгкое безумие Уральской биеннале требует активного рассудка

По отзывам иных знатоков, на фоне других подобных событий, что происходят в разных частях света, Уральская индустриальная биеннале современного искусства отнюдь не выглядит грандиозной. И всё же, чтобы полностью погрузиться в содержание и ощутить размах её третьей версии, которая открылась в Екатеринбурге 8 сентября, надо было потратить как минимум шесть дней. Именно столько длилось так называемое профессиональное превью, которое вобрало в себя открытия основного проекта в гостинице «Исеть», ряда специальных проектов и выставок параллельной программы, симпозиум, различные дискуссии, перформансы, тематические экскурсии по Екатеринбургу и выезд в Нижний Тагил.

В поисках языка

Своеобразной прелюдией к биеннале, очевидно, можно считать её презентацию, которая прошла в июле на международной выставке «Иннопром-2015». Тогда была объявлена тема – «Мобилизация», которую бессменный руководитель проекта, именуемый революционным словом «комиссар», Алиса Прудникова интерпретировала как «способность к изменению и переходу на качественно иной уровень». Выбор в качестве головной площадки одного из памятников конструктивизма, которыми славен Екатеринбург – гостиницы «Исеть», по словам комиссара, определялся желанием связать начала двух веков – XX-го и XXI-го.

Чекисты, для которых в 1929-1936 годах было выстроено общежитие, ставшее впоследствии отелем, разумеется, являлись частью аппарата мобилизации – правда, в более привычном понимании этого слова. Но использовать строения периода советской индустриализации – традиция Уральской биеннале, поскольку организаторы считают её «фишкой» именно осмысление индустриальности, присущей Уралу как промышленному региону. И видят в этой традиции как наследие, так и актуальную практику, «приземляя» специальные проекты – арт-резиденции – на площадках бывших и ныне действующих предприятий.

Тогда же вновь обосновали свою поддержку проекта муниципальные и региональные власти. Начальник управления культуры администрации Екатеринбурга Татьяна Ярошевская отметила, что биеннале приносит много прикладной пользы. Как вообще, интегрируя культурные тренды города в современный контекст, так и в частности, которая на этот раз заключалась в надежде наконец-то найти инвестора для реконструкции «Исети», уже несколько лет закрытой для постояльцев. Министр культуры Свердловской области Павел Креков подчеркнул, что развитие современного искусства позволяет двигаться вперёд культуре в целом.

А теперь вот ещё одно предисловие. Впрочем, тут уже не только слова, но и показы. Преддверие? Но двери уже открыты. Предвидение, презрение? Не о том. Ладно, пусть будет превью – некая предварительная сжатая версия. Тем более что, как подтверждают многие устные и письменные тексты о современном искусстве, его отечественные приверженцы не слишком озабочены поиском русских слов, свободно мешая их с импортными. Рождающаяся в результате смесь зачастую, скажем так, причудлива, но каждое профессиональное сообщество имеет право на собственный жаргон. Да и произведение, выставляемое на широкую аудиторию, не обязано быть понятным для всех и каждого.

Биеннале, конечно – про искусство визуальное. Но внимание к языку, поиск новых форм художественного высказывания и споры о них присущи не только литераторам. Вот и здесь, по большому счёту, едва ли не каждый проект можно принять за проявление такого поиска. А пятеро молодых российских художников, объединённых в группу «Ars virtua», судя по анонсу их проекта «Нет жизни, кроме экрана», выставленного в «Исети», уже отчаялись: «…Знание остановилось, остановился опыт, коды сломались, разбились и выбились… Мы создаём язык, бессмысленный в своей попытке быть универсальным…»

И всё равно не оставляют этих безнадёжных попыток. На интерактивной панели, сложенной из подвижных титановых многогранников, случайным образом возникает некий – каждый раз новый – знак. А девять экспертов пытаются определить его смысл. Совпали – стало быть, удалось.

Однако не услышь я краем уха такое объяснение, произнесённое для другого зрителя – не факт, что сам бы дошёл до него. Привык, знаете ли, полагаться на собственную способность выстраивать цепочки ассоциаций, проводить параллели, ощущать отголоски и созвучия. И поэтому отказался от услуг экскурсовода. Оказалось – напрасно…

С неба на землю

Опрометчивость отказа понял почти сразу, обойдя пришедших ранее и начав неторопливый обход «Исети» навстречу им – с верхних этажей, где представлены результаты тех самых арт-резиденций.

 «…Напряжение столь велико, что лопается кафель…» – такое ощущение посулил анонс, вывешенный у входа в номер, где петербуржец Александр Морозов разместил зафиксированные им траектории полёта птиц над уральскими заводами. Однако лишь по возвращении, покопавшись в интернете, понял, что автор связывает эти извилистые линии с философией времени. Собственный же ум услужливо повёл в другую область, тоже весьма напряжённую – экологическую. Чему весьма посодействовал пейзаж, который присоединило к линиям внутреннее зрение: птица, летящая над трубами и железными фермами. Не Бог весть какой свежести противопоставление, но что ж – действительно разные полюса.

Подобием пещерного тупика, но не с каменными, а стальными стенами показался номер с инсталляцией калужанина Владимира Марина «Письмена». Тоже импульс подумать о перспективах индустрии, сочетании живого и искусственного. Однако приведший группу «чужой» экскурсовод подсказал ещё один контекст. Оказывается, автор увидел в Тагильском заводе-музее стальные полы, на которых сварщики, создавая положенные по технике безопасности неровности, творили электродами кто во что горазд – линии, подписи, рисунки… Так что, перенеся эти автографы с помощью цифровых технологий и современных станков на вертикаль, художник приблизил их к нам, создал ситуацию заочного, через расстояние и время диалога.

Замысел екатеринбургского фотохудожника Федора Телкова тоже пришлось уточнить в анонсе. Тот подсказал, что, проводя съемки на Белоярской АЭС, автор пытался понять, действительно ли её работники не испытывают страха перед ядерными технологиями, который, по его словам, «наполняет людей вокруг». Судя по спокойным и, в общем-то, отнюдь не авангардным на вид фотографиям – не боятся. А вот в гобеленах, которые петербурженка Евгения Мачнева соткала на Каслинском заводе архитектурно-художественного литья, антитеза рукодельного, ремесленного и поточного, индустриального прочитывалась вполне явно.

«Мастерскую плаката» придумали в Нижнем Тагиле Юлия Костерева и Юрий Уручак с Украины. Лозунги, наштампованные через трафарет на готовые, хоть сейчас выноси транспаранты, отнюдь не революционны или вообще шутливы под стать известному «Тагил рулит!». Но хочешь, не хочешь, а перекличка с реальными площадями звучит… Инсталляция же итальянца Джакопо Мандича «До последнего камня» напоминает об известном «Время разбрасывать камни и время собирать…»

А в окнах «Исети» между тем – ещё одна экспозиция, параллельная: виды города, которые, не откройся в гостинице биеннале, в иных обстоятельствах едва ли можно узреть. И цвета золотой осени, соперничающие с попытками художников найти и выразить новые смыслы той самой индустрии, которая во многом противостоит естественной природе, до конца не изгнанной даже из промышленного города.

Дело тонкое

Окна эти современные, пластиковые, ветер их не продувает. Однако на средних этажах он ощущается явственно – с Востока. Первое движение – в объединяющем эти этажи проекте «Шёпот света»: наклеенная на стёкла цветная плёнка, как задумал китаец Чжэнь Юньхань, символизирует лунный свет, радугу и восход. Судя по анонсу проекта, за этим есть и по-восточному глубокий смысл, связанный с китайской историей – но тут уже надо обращаться к её знатокам.

Иероглифы, которыми автор проекта «Пещерная живопись», скрывшийся за неясным англоязычным псевдонимом, расписал потолок, стены и пол одного из номеров, конечно, тоже требуют помощи в переводе. Однако, хотя они и представляют связный текст, расчёт всё-таки на зрение. Впрочем, к искусству восточной каллиграфии эти росписи тоже вряд ли имеют отношение. Поэтому лично я довольствовался лёгкой перекличкой с описанными выше маринскими «Письменами» – тоже результат.

Видеопроект, в котором опять же китаец Чэнь Цюлинь представил увиденную им связь между Екатеринбургом и Чэнду, демонстрируется в комнате, выложенной матрасами гостиничных кроватей. Почему, осталось загадкой. Изображение вполне реалистичное, фоном идёт бетховенская «Ода к радости», так что повода биться головой об стену и пол вроде бы нет. Что-то необходимо смягчить? Или зрителю просто предоставляется возможность по-детски попрыгать на пружинах? Некоторые используют её практически сразу.

Вообще-то, чтобы посмотреть и, возможно, понять и прочувствовать все многочисленные видео, в «Исеть» надо было заходить как минимум на полдня. В цейтноте же куда понятнее и богаче на созвучия оказались боле лаконичные обращения восточных художников к известным или просто имеющим глобальное эхо событиям. Вот, например, Цао Кай («Лето 1969») монтирует кинохронику первого года собственной жизни: фестиваль в Вудстоке и смотр хунвэйбинов, приветствующих Мао Цзэдуна (радость и там, и там), война во Вьетнаме, революция на Кубе, советские танки в Чехословакии… Цзюй Аньци («Большой знак»), судя по всему, начинает съёмку с крупного плана камней на площади Тяньанмэнь. Потом тоже кинохроника теперь уже давнего восстания на ней, а последние крупные иероглифы, снятые вроде бы с высоты птичьего полёта, вообще напомнили фигуры в пустыне Наска.

Картины протеста и его подавления пишет тушью и собирает в видеоряд Чэнь Шаосюнь («Тушь как медиа»). Японская группа «Чим Пом» (проект «Настоящие времена»), снимает свой поход к аварийной АЭС Фукусима, возле которой, словно на какой-нибудь высокой вершине, разворачивает белое полотнище с красным кругом, напоминающим как символ ядерной опасности, так и национальный флаг Японии.

Азия при этом отнюдь не чужда иронии. Кван Шуэнчжи из Гонконга («Готовим с миссис Кван»), например, едва ли не пародирует распространённый тип телепрограмм, рассказывая, как готовить перцовый спрей: то ли приправу, то ли средство нападения. А уже упоминавшийся Чжэнь Юньхань даёт возможность зрителям смешать в одном стакане чай и кофе. Мол, попробуйте, что бывает, когда встречаются Восток и Запад.

Название проекта – «Плохой кофе» – улыбку самого художника не скрывает. А вот одна из сотрудниц выставки кофе при мне хвалила, но чаем при этом не разбавляла. Скорее всего, чай тоже хорош. Смесь же, очевидно, на любителя – как, например, проект «устройства для принятия решений», который предложили китаец Ляо Вэнфэн и Биглия Верли из Германии: известный символ розы ветров на тарелке, крутишь тарелку или яйцо на ней и решаешь, да или нет.

Китаец Янь Лэй, столкнув волю и тесноту, предложил живущим в Екатеринбурге казакам прийти в «Исеть» и помахать шашками. Наглядным выражением столкновения стали следы этих шашек на стенах и подоконниках, а также клинок, воткнутый в гипсокартонную стену. Таков, очевидно, по ощущению художника, сам Урал – во всяком случае, проект получил именно такое имя. Удалось ли при этом автору уйти от стереотипов – судить зрителю.

Вонг Хой Чон из Малайзии («Проявление»), в свою очередь, фотографируя канализационные люки и виды из них в «стратегически важных локациях Екатеринбурга», где расположены властные учреждения, сопоставил верхний и нижний миры. Ещё один китаец, Ши Юн («Другой звук места»), обыгрывая историческое превращение общежития в гостиницу, предложил зрителям услышать, как изменяется звучание частного места при его трансформации в публичное.

Что хотел проектом «Живой разговор» Ван Ицуань, разложив по пластиковым стаканчикам нафталиновые шарики и сопроводив их надписью «для использования в будущем», осталось полной загадкой. А вот горение поднятого из Байкала метанового гидрата, которое заснял таец Пратчая Пинтхонг, вполне прозрачно – во всяком случае, с помощью приложенного описания и слов экскурсовода – символизировало как богатство земных ресурсов, так и хрупкость планеты.

И уж совсем не потребовалось переводчика в номере, где на экране, свободно меняя направление, по открытой воде шёл поезд. Ведь название – «Дымящий Одиссей», которое дал своему проекту китаец Тан Наньнань, без всякого восточного привкуса явно обращено к человеку европейской культуры, который без труда воспроизводит в памяти скитания гомеровского героя. Хотя плавучесть явно надувного поезда во вроде бы открытом море несколько облегчает традиционный эпический образ.

На просвет

У европейцев ирония, конечно, неожиданной не была. Правда, Салла Тикка из Финляндии, возможно, вполне серьёзно претендует на равноправие, обнажившись до пояса и выйдя на спарринг с профессиональным боксёром. Но то, что противник едва ли вкладывает в ответные удары хоть какую-то силу, скорее, подчёркивает недостижимость гендерной уравниловки – и, полагаю, к лучшему. В видео же швейцарской медиагруппы «Битник» вообще видится прямая насмешка, когда виртуальный бот регулярно сорит в интернете биткоинами – естественно, тоже виртуальными – и, в конце концов, покупает десяток таблеток экстази…

Марианна Хайер из Норвегии, однако, без всякой иронии выражает своё отчуждение от современной эпохи распада. И напоминает о том единственном проценте граждан, которые не желают быть законопослушными, отсюда и название её проекта – «Однопроцентник». Впрочем, не вычитай эту интерпретацию из анонса, не понял бы, скорее всего, ничего.

Понять инсталляцию польки Марыси Левандовской, живущей сегодня в Великобритании, поможет история группы выпускников «Баухауза», которые в конце 1920-х годов приехали из Германии в СССР строить новые, в том числе уральские социалистические города. Ведь инсталляция посвящена памяти входившей в эту группу Маргариты Шютте-Лихоцки, а фильмом, который демонстрируется в соседней комнате, автор полемизирует с идеологическими позициями архитектора и её взглядами на искусство.

О глобальных переменах конца XX века напоминает «Орнамент масс», в котором сербские художницы Марта Попивода и Ана Вуянович использовали запись телетрансляции молодёжного слёта. Фестиваль как фестиваль, люди как люди – разве что переведённые в титрах песенные тексты иногда отличаются от памятных советских массовок. Однако, на первый взгляд, ничего не предвещает скорого распада Югославии…

Открытую социальность, очевидно, по-прежнему можно считать особенностью художников-европейцев. Подспудно она присутствует и в сотнях фотографий людских лиц, которые собрал в своём фотоархиве норвежец Кнут Асдам. Хотя, например, разнообразные зеркала, которые нашла в «Исети» и вывесила в одном из номеров Марианна Мюллер из Швейцарии, покажут зрителю социального субъекта лишь в его собственном отражении.

Отличаются ли чем-нибудь на этом фоне художники из России? К уже упомянутым выше можно добавить, например, насмешку Славы ПТРК (он же Святослав Комиссаров) над сегодняшней массовой популярностью медийных персон («Дом тысячи лиц»). Светлана Шуваева пытается обыграть весьма известное противопоставление личности и массы («Персонаж толпы») – и взлетающий в небо воздушный шарик со смайликом не очень-то подтверждает претензии этой личности на духовную весомость.

Сергей Рожин обращается к одному из персонажей мультфильма о черепашках-ниндзя. Саша Салтанова («Маленький город») продолжает наращивать концентрацию города: Екатеринбург у неё сжимается до настоящей детской кроватки, в которой звучат уличные шумы. А благодаря идущему снизу свету дно этой кроватки кажется люком во внешний большой мир. Арт-группа «Злые» («Зона комфорта») обставила номер мебелью из колючей проволоки, то ли характеризуя отечественный менталитет, то ли просто призывая ощутить зыбкость домашнего уюта.

О яркости этих проектов каждый да судит самостоятельно. Мне же весьма запомнился проект Юрия Коваля – прежде всего оригинальной на этом фоне попыткой опереться на мощный пласт русской культуры.

Лаконично до предела. Три планшета обтянуты холстами, которые покрыты, соответственно, сусальными золотом, серебром и медью. И название –  «Троица. Драгоценность». На мой взгляд, передаёт истоки творческого хода и его отношение к ним столь ясно, что описание ничего особенного не добавляет. Да, вдохновившись рублёвской  «Троицей», убрал образы и оставил только свет. С холста-то убрал, да во взгляде зрителя остались – и вполне гармонируют с этим светом, который поглощает тьму. Да ещё своеобразно перекликаются с расположенным по соседству медитативным проектом «Проснись»: его автор Йоко Оно, известная больше как вдова «битла» Джона Леннона, тоже работает со светом, который переходит во тьму и возвращается снова.

А неподалёку в другом номере – проект чилийца Альфредо Джаара, живущего теперь в США, «Три женщины». В тёмной комнате – три маленьких женских фотографии. Но обращённые к каждой из них яркие светильники делают их столь же значимыми, как если бы они были напечатаны на полстены. Тоже о силе света во тьме.

Точка пересечения

Что символизирует та или иная инсталляция? Что замышлял автор, и что удалось ему выразить? Что я должен почувствовать или подумать по этому поводу? А если не ощущаю ничего – значит ли это, что я бесчувственный, непродвинутый и просто, мягко говоря, бестолковый человек?

Один из трёх охранников выставки, которых как самых близких на этой биеннале к искусству людей изобразил и представил в одной из комнат художник Владимир Селезнев, по этому поводу высказался так:

- Чтобы понимать, надо голову включить…

Вот и у меня она не отключалась до усталости – как, наверное, у экспертов уже упоминавшегося проекта группы «Ars virtua», побуждаемых авторами разгадывать бесконечные головоломки.

Но это ребёнок, выйдя в коридор из очередного номера, может прямо заявить: «Вообще неинтересно….» И ребёнку можно в порядке компенсации предложить комнату, где, укрытая одеялом, спит черепашка-ниндзя. А у старших всё по-взрослому. Из глубины уже третьего по счёту параллельного вернисажа, который представляли собой многие из пришедших на открытие любителей современного искусства, услышал характерный диалог:

- Ничего не понимаю…

- Читай, ходи, смотри…

По словам одного из кураторов биеннале, Ли Чжэньхуа, который курсирует между Пекином и Цюрихом, сегодня «искусство сталкивается с изменениями способа видения, опыта и восприятия… Ответ на вопрос, в какой момент появляется искусство, а в какой момент его нет, зависит от разных стандартов суждения и восприятия… и нуждается в смелости постоянно рушить эти стандарты…»

Мысль не слишком нова, но по-прежнему мобилизует: кому из ощущающих себя интеллектуалами понравится осознать себя ретроградом?

Вот и я той самой головой понимал, что, не проявляя стремления к излишне громкому эпатажу, крикливой провокации, которые иными воспринимаются как главная особенность современного искусства, Уральская биеннале, скорее, требует критического отношения к стереотипам от своих зрителей. И что, собирая интернациональное сообщество художников, своих утилитарных целей достигают организаторы, список которых открывается федеральным Министерством культуры и  Государственным центром современного искусства, да и промышленные предприятия и другие многочисленные партнёры проекта реализуют собственный интерес.

И в тезисах, предваряющих биеннальский симпозиум, нашёл много интересных мыслей – жаль, что не было возможности выслушать развёрнутые высказывания их авторов. И заоконные виды Екатеринбурга и его шум, затекавший в конструктивистскую гостиницу извне, напоминал, что жизнь мегаполисов мозаична, люди разобщены. И поиски новых форм, языков, знаков, которые ведут нынешние художники, попытки делать искусство при помощи современных технологий вызывают интерес у немалого числа горожан и даже способны побуждать их к собственному творчеству, хотя во многом ориентированы на потребление.

Всё так. И несколько результатов этого поиска – как, например, у того же Альфредо Джаара – показались весьма интересными.

И всё же, как ни крути, чувство присоединялось к умозрению редко – и лишь тогда, когда автор цеплял своими выкрутами не логику, а сердце. Когда давали отзвук собственный опыт или образы, пережитые благодаря хотя бы малому приобщению к тому, что именуется традиционной мировой и национальной культурой. Той, в которую, в конечном итоге, вросла даже наиболее жизнеспособная часть авангарда, поминаемого актуальным искусством в качестве прародителя. И в том числе конструктивизм, к которому пытается привить себя биеннале.

Именно поэтому, на мой взгляд, самым впечатляющим в экспозиции стал арт-объект, придуманный французским художником Стефаном Тиде во время поездки на Артинский механический завод, который выпускает ручные косы. Такую огромную косу он и заставил вращаться над водой. Тут тебе и жизнь, и смерть, и вращение против часовой стрелки – как будто попытка пустить время вспять, и след на воде, непродолжительность которого символизирует тщетность этой попытки…

Может быть, потому, что Урал, несмотря на всю свою привязку к индустрии, всегда оставался полукрестьянским? Конечно, заводы на время сенокоса, как встарь, уже не останавливают. Но картошку многие уральцы в мае сажают, а в сентябре копают по-прежнему. И вокруг Екатеринбурга продолжают расти коттеджно-дачные посёлки, а пятничными и воскресными летними вечерами на дорогах, ведущих из города и назад, вырастают автомобильные пробки. Одно другому не мешает.