Алла БОРОДИНА. Раскол сознания. О воспитывающем потенциале романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Статья 2.

Во время убийства старухи-процентщицы появляется, на первый взгляд, незначительная деталь, над которой вначале Родион даже не задумывается:

«На снурке были два креста, кипарисный и медный, и, кроме того, финифтяный образок; и тут же вместе с ними висел небольшой замшевый засаленный кошелек с стальным ободком и колечком. Кошелек был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман не осматривая, кресты сбросил старухе на грудь…».

Эта деталь имеет продолжение: крест снова и снова появляется в жизни Родиона Раскольникова, а в период духовной борьбы становится важнейшим символом в его судьбе. Услышав от Раскольникова рассказ об убийстве Алены Ивановны и Лизаветы, Соня призывает его к покаянию в преступлении перед всем народом - «на перекрестке». Снова появляется образ креста, это новый призыв, но юноша его отвергает, нет раскаяния еще в душе Родиона, есть только смятение, страх, борьба. Поэтому идея с «перекрестком» кажется ему нелепой. И снова появляется крест - теперь это крест убитой им Лизаветы. Крест как деталь и как символ:

« - Есть на тебе крест? - вдруг неожиданно спросила она, точно вспомнила. Он сначала не понял вопроса.

- Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! - упрашивала она. - Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!..

- Дай! - сказал Раскольников. Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку.

- Не теперь, Соня. Лучше потом, - прибавил он, чтоб ее успокоить.

- Да, да, лучше, лучше, - подхватила она с увлечением, - как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем».

В последней фразе отчетливо прозвучало добровольное принятие Соней на себя всей тяжести чужого креста: «помолимся и пойдем».

И вот наступила эта минута. Решившись идти в участок с признанием в преступлении, Раскольников приходит к Соне:

« - …Я за твоими крестами, Соня. Сама же ты меня на перекресток посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила? {…}

Соня молча вынула из ящика два креста, кипарисный и медный, перекрестилась сама, перекрестила его и надела ему на грудь кипарисный крестик.

- Это, значит, символ того, что крест беру на себя, хе! хе! И точно я до сих пор мало страдал! Кипарисный, то есть простонародный; медный - это Лизаветин, себе берешь, - покажи-ка? так на ней он был… в ту минуту? Я знаю тоже подобных два креста, серебряный и образок. Я их сбросил тогда старушонке на грудь. Вот бы те кстати теперь, право, те бы мне и надеть… {…}

- Перекрестись, помолись хоть раз, - дрожащим, робким голосом попросила Соня.

- О, изволь, это сколько тебе угодно! И от чистого сердца, Соня, от чистого сердца…

Ему хотелось, впрочем, сказать что-то другое.

Он перекрестился несколько раз».

Достоевский, «этот поэт вечной эпопеи о войне Бога и дьявола в человеческих сердцах», гениально точно и выразительно показал причины выбранного Раскольниковым пути к добру: еще неосознанно, инстинктивно он пытается противиться все более укореняющимся в нем злобе, желчи, раздражительности. Он не хочет быть в таком состоянии, не может этого выносить. А ранее, создавая свою теорию о «тварях дрожащих и власть имеющих», он принимал жестокость в других за силу, печать избранных. Он не мог понять тогда «мудрости» Сони, не умевшей даже объяснить, что ей дает Господь. Она, лишенная всякой радости в жизни, принесенная в жертву, посланная на крест своими близкими, бережет единственное и самое ценное, спасительное сокровище свое - дар Божественного происхождения: способность любить и сострадать людям, смиряться и верить. Эта внутренняя жизнь находится в совершенно иной плоскости бытия, отвергнутой Раскольниковым, недоступной пониманию его. Он и теперь еще не знает, что такое «потеря благодати» и о чем молятся христиане, но он почувствовал и убедился, что состояние внутреннего «раздирания» (это и есть значение слова «диавол») после совершения убийства, но усилилось до невыносимости.

«Перекресток» также имел продолжение в жизни Раскольникова. Родион попытался выполнить то, о чем просила его Соня, правда, народ не понял его покаяния. Однако это нужно было не народу, а ему самому, Родиону, христианину и преступнику.

Именно «на перекрестке» состоялась настоящая молитва Раскольникова, не там, у Сони, когда он несколько раз перекрестился, а здесь, в эту минуту осознания полной своей беспомощности и смирения. «Сущность молитвы заключается в признании глубокого своего бессилия, глубокой ограниченности. Молитва - где «я не могу», где «я могу» - нет молитвы», - писал В.В. Розанов.

Символическую нагрузку в романе играет еще одна деталь - милостыня. Нищий, обремененный жизненными проблемами Раскольников всегда готов помочь нуждающимся, при этом даже не успевает обдумать, стоит ли это делать. Однако сам он не принял милостыни, поданной ему ради Христа на Николаевском мосту:

«Он зажал двугривенный в руку, прошел шагов десять и оборотился лицом к Неве, по направлению дворца. Небо было без малейшего облачка, а вода почти голубая, что на Неве так редко бывает. Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение. {…} Он разжал руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и бросил ее в воду; затем повернулся и пошел домой. Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту».

Тема подаяния находится в постоянной связи с образом Катерины Ивановны. Она и ее дети всегда нуждаются в деньгах, а после смерти мужа она, превратностями судьбы доведенная до отчаяния и помешательства, выходит с детьми на улицу просить милостыни. Здесь это уже не деталь, это финал, обреченность, рок. Но у гордой и нервной Катерины Ивановны это выглядит не просьбой подаяния, но исступлением и протестом.

А в судьбе Раскольникова милостыня снова появляется как деталь и символ. По дороге в полицию (уже с Сониным крестом) Ракольников подает милостыню:

«”…Баба с ребенком просит милостыню, любопытно, что она считает меня счастливее себя. А что, вот бы и подать для курьезу. Ба, пятак уцелел в кармане, откуда? На, на… возьми, матушка!”

- Сохрани тебя Бог! - послышался плачевный голос нищей».

Так Раскольников «заслужил» молитву нищей о себе. После этого и состоялось его всенародное покаяние, слезы и горячая сердечная молитва, не понятая прохожими.

Важно проследить, какая роль в романе отводится Евангелию, столь дорогой сердцу Достоевского книге.

В начале романа пьяный Мармеладов ссылается на Евангелие.

Потом в середине, уже после преступления, появляется сама книга «Новый Завет». Раскольников обращается к Соне с просьбой прочитать ему отрывок из Евангелия о чуде воскресения Лазаря. И по желанию героя звучит целый фрагмент из Евангелия, повествующий о чуде воскресения мертвого и уже смердящего Лазаря.

С чтением этой книги, в произведении появляется тема воскресения. Удивительно, что Благовествование Раскольников слышит в эти минуты духовной борьбы, благодаря своей жертве - Лизавете.

И в самом конце произведения, воскресая, обретя любовь и жизнь как самоценность и смысл существования, Родион получает и надежду на Спасение.

«Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Они положили ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне все обновившимся существом своим, а она - она ведь и жила только одною его жизнью!

Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться? {…}

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря».

«Живет» в произведении, имеет свою судьбу и становится символом еще одна деталь - драдедамовый зеленый платок.

В словаре В.Даля находим о драдедаме: «легкое суконце, полусукно». Впервые об этом платке мы узнаем из рассказа Мармеладова о жертвенности Сони:

«Пришла, и прямо к Катерине Ивановне, и на стол перед ней тридцать целковых молча положила. Ни словечка при этом не вымолвила, хоть бы взглянула, а взяла только наш большой драдедамовый зеленый платок (общий такой у нас платок есть, драдедамовый), накрыла им совсем голову и лицо и легла на кровать, лицом к стенке, только плечики да тело вздрагивают…»

Тридцать целковых здесь, видимо, тоже не случайно: Иуда предал Христа за тридцать сребренников.

Большим драдедамовым зеленым платком укрываются дети. В этом платке, возмущенная подлостью Лужина, как бы с надеждой на защиту и справедливость выбегает Катерина Ивановна на улицу.

В этом платке Раскольников оставляет Соню, уходя признаваться в преступлении.

Что же может символизировать зеленый драдедамовый платок? Драдедам говорит о тепле, характеристики «большой и общий» - сами за себя. А по поводу цвета, в «Энциклопедии символов» получаем разъяснение: «Крест Христов как символ надежды и Спасения часто представляется зеленым».

Примечательно, что события в романе почти всегда происходят в помещениях, стены и потолки которых теснят, давят, подчеркивая границы возможностей героев. Неслучайно, только несколько раз используется слово «дом», причем чаще - в значении «здание». В смысле «родной семейный очаг» это слово употребляется редко: дом был у Дуни и ее матери, дом был и у знакомых Марфы Петровны, к которым она ездила с целью восстановить репутацию Сони. Дом был и в воспоминаниях Свидригайлова накануне его самоубийства: в богатом, роскошном доме стоял гроб с девочкой-утопленницей, жертвой распутства Свидригайлова. В остальных случаях Достоевский использует синонимы: комната, квартира, (у Настасьи - «фатера»), помещение, клетушка, угол, шкаф, конура, каморка.

С проблемой отсутствия дома как родного семейного очага связана неоднократно повторяющаяся с изменениями фраза, символизирующая безысходность и ненужность человека. «Понимаете ли, понимаете ли, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? …Ибо надо, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти…»

Фоном и участницей событий выступает почти всегда лестница. Христианская семантика лестницы связана с духовным восхождением. В романе по лестницам постоянно то поднимаются, то спускаются вниз. Это создает как бы план духовных движений героев параллельно с их житейскими проблемами.

Требуют внимания образы церквей и соборов. В романе они появляются как детали пейзажей, сновидений и символизируют традиционно - Вселенную, управляемую Богом, гармонию, торжество и незыблемость Православной веры. Однако Раскольникову, с его потревоженным разумом и оголенными нервами, торжественная красота храма казалась не только загадочной, но и непонятной:

«Купол собора… так и сиял, и сквозь чистый воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение. {…} Когда он ходил в университет, то обыкновенно, - чаще всего возвращаясь домой, - случалось ему, может быть, раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению. Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина… Дивился он каждый раз своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку его, не доверяя себе, в будущее».

Для многих других людей храм является самым родным и дорогим местом, без которого жизнь невозможна и в котором решаются самые главные и ответственные шаги. Так, например, Дуня сносила оскорбления смиренно, но невозможность посещать церковь или проникновение в храм Божий сплетен и осуждения были наибольшей пыткой. Марфа Петровна Свидригайлова, узнав о том, что от нее и людей Дуня терпит напраслину (кстати, это считается великим христианским подвигом - безропотно сносить напрасную обиду), направляется за духовной помощью в храм:

«…убедилась в невинности Дунечкиной и на другой же день, в воскресенье, приехав прямо в собор, на коленях и со слезами молила Владычицу дать ей силу перенесть это новое испытание и исполнить долг свой. Затем, прямо из собора, ни к кому не заезжая, приехала к нам, рассказала нам все, горько плакала и, в полном раскаянии, обнимала и умоляла Дуню простить ее. В то же утро, нисколько не мешкая, прямо от нас, отправилась по всем домам в городе и везде, в самых лестных для Дунечки выражениях, проливая слезы, восстановила ее невинность и благородство ее чувств и поведения».

А ведь речь шла о «сопернице», о девушке, в которую влюбился муж Марфы Петровны! Именно в церкви несчастная черпает силы для нравственных поступков, для духовного роста, исправления греха.

Удивительно, что в болезненном и пророческом сне, где Раскольников видит себя ребенком, перед ним, отвернувшимся от родных духовных традиций, встает образ любимой в детстве церкви, с которой связаны прекрасные, чистые воспоминания.