Виталий АПЕВАЛОВ. Рождение птицы-тройки
Обычная итальянская гостиница. Пожалуй, даже и не отличается ничем от наших. Но это только на первый взгляд. Не было в ней тараканов, выглядывающих, как чернослив, из всех углов, не было вечно жёлтой краски, матёрой паутины на потолке и стенах. Да и запах здесь какой-то чужой, русским духом уж точно, кажется, не пахло.
Однако одна небольшая комната (если говорить более официально – номер) дышала полной грудью далёкой загадочной Россией. В ней жил Николай Васильевич Гоголь.
«Лицом к лицу лица не увидать: большое видится на расстоянии», - скажет намного позднее Сергей Есенин. И это, действительно так. На чужой стороне незаметное, въевшееся в плоть и кровь становится более зримым, приобретает определённые очертания.
В комнате темно, на столе в беспорядке листы. Гусиное перо, свидетель бессонных ночей, сиротливо смотрит в чернильницу.
За окном непролазная темнота, в глубине которой хлещет что есть силы мелкий, пронзительный дождь. Липкими губами касается он стёкол. Те вздрагивают от неприятного ощущения, нагоняя тоску.
А по комнате бродят тени. Вначале они кажутся уморительно смешными. Но чем больше вглядываешься в них, тем быстрее появляется совершенно другое чувство – страх.
Чернявый, вечно юный лихач Ноздрёв сочиняет очередную небылицу, пытается совершить фантастический обмен, жульничает, оскорбляет и тут же фамильярно-снисходительно похлопывает по плечу.
Он чем-то похож на завсегдатая трактира Винченцо, где часто сиживал Гоголь. Когда небольшой черноусый итальянец узнал, что за соседним столиком находится русский писатель, то, не теряя времени, представился, заказал вина и заговорил так, словно они знакомы с детства. Стоило большого труда от него отделаться. В другой раз Винченцо явился не один, а с двумя подозрительными типами. Пытался втянуть в карты. Выручил хозяин трактира, который пригрозил проходимцам полицией.
Претендующий на утончённость Манилов с приторной улыбкой и правой рукой у сердца. Один из местных «ничтожнейший из художников» Джованни Лукичини сладчайшими манерами довёл «неподражаемого русского мастера» до белого каления. Дело не закончилось изъяснениями глубокого почтения. Джованни, чтобы повысить свой авторитет среди собратьев по кисти, подговорил знакомого журналиста взять интервью у «чудесного русского» и написать статью о большой дружбе Джованни и Николы. Затея эта с треском провалилась. Громадный, медвежеподобный Лоренцо никакими иными талантами не обладал, как только при любой возможности наступать собеседнику на ноги.
«И здесь Собакевич», - обречённо вздыхал Гоголь.
По какой-то мистической случайности герои «Мёртвых душ» из России перекочевали в Италию вместе с автором. Первый том был практически готов. Не хватало финала, который мыслился широким и ярким. Но где взять широту и яркость, когда поэму населили Коробочки и Плюшкины? Не их же воспевать, в самом деле! Не плута же Чичикова? Кого же, кого?..
Писатель молча схватился за голову. Темнота тяжело наваливалась на плечи с шумом дождя за окном. Её мог разрушить только свет. Но зачем зажигать свечу, если мысль мертва?..
И всё же после долгих колебаний Гоголь почему-то зажёг свечу. Тени отчаянно заплясали перед ним, кривляясь, строя рожи. Его собственная тень показалась невероятно большой. Вдруг что-то маленькое промелькнуло по ней. Писатель вздрогнул и … рассмеялся. По его тени пробежала мышь.
Мёртвой душе нужно противопоставить живую душу, ничтожному великое. Но где найдёшь великое у нас, на Руси? Грязь, просторы… А здесь тесно, душно…
Гоголь распахнул окно – дождь с ветром ворвался в комнату. Брызги как комки грязи из-под копыт лошадей. Бричка катит по бесчисленным дорогам Родины. «Тройка», - отчего-то мелькнуло в голове. Почему тройка, наверное, он не смог бы сказать и сам, но что-то подсказывало именно это слово.
Святая, сказочная, мистическая, выросшая до невероятных размеров Тройка слилась со словом Русь. А Русь – это, прежде всего, душа, тоска по невозможному, жажда полёта. «И какой же русский не любит быстрой езды?» Птица тройка!..
Мысли нахлынули вместе с дождём. Не закрывая окно, писатель садится за стол. Но не успевает записать и предложение, как свеча гаснет. Прикрыв неплотно окно, он зажигает свечу снова.
Птица тройка летит, несмотря на то, что бричка держится на честном слове, погоняет её бесшабашный ямщик, а седок и вовсе не знает, куда едет. Вихри завивают гривы коням, звонкая песня, как эхо, проносится вдаль. Её слышно в других государствах. Нет, там не знают русского языка. Но это и не важно. Чувствуется сила, мощь, широта, яркость. Рождается уважение перед так до конца и не изученным народом.
Гоголь засыпает только на рассвете, мечтая о том, как птица тройка очистит заплесневевшие души, и даже такие, как Чичиков, станут лучше. До этого ещё далеко. Но это будет, обязательно будет. Не во втором, а в третьем томе его бессмертной поэмы.
