Юрий БАРАНОВ. Пустой нобелевский шум
Большой шум поднялся из-за присвоения Нобелевской премии по литературе белорусской журналистке-русофобке Светлане Алексиевич. Либеральная публика, разумеется, рада и с придыханием повторяет, что «Нобелевка» – это высшая из всех мыслимых наград для писателя. Люди иных взглядов негодуют – никакая это не писательница, премию ей дали за политическую и расовую позицию, за ненависть к России. Некоторые из этих «иных» даже перечисляют, кого бы, по их мнению, следовало бы в этом году увенчать нобелевскими лаврами. А кое-кто замечает, что двое предыдущих лауреатов из россиян, Солженицын и Бродский, тоже получили награды в основном по политическим соображениям. Звериный антикоммунизм «Исаича» и диссидентство Бродского сыграли, мол, определяющую роль в выборе Шведской академии. Заметим попутно, что хотя Алексиевич – иностранка, споры у нас идут горячие, поминаются в этих спорах в основном упомянутые выше лауреаты (никто, вроде, не ссылался на пример Чеслава Милоша, тоже отъявленного русофоба – он ведь стопроцентный иностранец, поляк, между тем как Алексиевич пишет на русском языке и сама себя относит к русскому миру.)
Всё это правда, но неполная, усечённая. Нобелевская премия «хромает» с самого начала. Вспомним, кто из писателей первым её удостоился – француз Сюлли-Прюдом, которого сейчас забыли и на его родине. Уместно вспомнить и то, что Алексиевич – не первая неписательница, кто получил нобелевку по литературе. Так, был премирован премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль – за воспоминания о Второй мировой войне. Интересная книга, но это, разумеется, не художественная литература, награждать достижения которой распорядился Альфред Нобель. Кроме того, потеснив поэтов и прозаиков, на нобелевский литературный олимп возвели немецкого историка Теодора Моммзена и английского учёного Бертрана Рассела. Их научные заслуги бесспорны, но это, повторим, не художественная литература. (Заметим попутно, хотя в данном случае это и не столь важно, что обоих отличала нескрываемая неприязнь к нашей стране и её народу.)
Почтенный учредитель премии завещал давать её тем писателям, чьё творчество содействует торжеству гуманизма, торжеству света над тьмой. Не всегда нобелевский комитет следовал этому принципу. Например, он сделал лауреатом американца, выходца из царской России, писавшего на идиш Исаака Зингера, чьи книги, по восторженным откликам его поклонников, довели некоторых читателей до самоубийства перед «ужасом жизни»; такой вот «гуманизм». Небезинтересно и то, что премию не получил ни один из корифеев модернизма ХХ века, несмотря на всю их популярность и влияние, оказанное ими на литературный процесс в разных странах (Кафка, Джойс, Пруст, Андрей Белый, Музиль, Набоков).
Четверть века тому назад мы с моим соавтором Львом Бобровым написали о нобелевских несуразицах серию статей, которые через АПН (ныне РИА «Новости») разошлись по всему миру и вызвали немалый интерес, порой и злобную реакцию. Не соглашались «представители свободного мира» с нашей оценкой «литературной слепоты» Нобелевского комитета, не заметившего самых авторитетных новаторов. Особенно же не понравилось западным идеологам наше обвинение шведских академиков в русофобии. Нас даже обзывали «дремучими русскими националистами» (мы воспринимали эти слова как похвалу). И здесь уместно вспомнить не только тех, кому дали премию, но и тех, кому её не дали. Ну, Лев Толстой сам отказывался от награды, о нём говорить не будем, заметив только, что инициатива сделать его первым лауреатом исходила не от стокгольмских мудрецов, а от широкой европейской общественности.
Но не только яснополянским гением была богата наша земля в 1900-х годах, когда начали присваивать Нобелевские премии. Ещё творил Чехов, в расцвете сил находились Максим Горький и Леонид Андреев, блистал Серебряный век русской поэзии. В последующие два десятилетия создавали шедевры Блок, Маяковский, Есенин, Ахматова, уже упоминавшийся Андрей Белый, Цветаева, Клюев – называю лишь самые значительные имена. Нобелевский комитет не заметил целой эпохи – и какой эпохи! – русской литературы.
Первым русским, а точнее – русским по происхождению нобилиантом стал эмигрант Иван Бунин – как представитель Франции, где он жил. Излишне говорить о масштабе Бунина, о его значении в истории нашей словесности. Но не надо думать, что «наконец-то взыграла справедливость». Это была прежде всего политическая акция. Шёл 1933 год, в СССР завершалась костоломная кампания – коллективизация. Иван Алексеевич, обычно чуравшийся прямых политических высказываний, на этот раз не выдержал и присоединился к тем, кто публично осудил происходившее на родине. Думаю, это и стало окончательным толчком к решению Нобелевского комитета. А теперь уместно спросить: разве справедливо, что он прошёл мимо кандидатуры великого русского писателя Ивана Шмелёва, мимо кандидатуры блистательной поэтессы Марины Цветаевой. Это эмигранты, которые и географически и, главное, политически были ближе шведским академикам. Чего уж там говорить о советских писателях!
Ещё в 1930-е годы началось триумфальное шествие по планете гениального романа Михаила Шолохова «Тихий Дон». Да, его автор – единственный из советских писателей – получил Нобелевскую премию, но, обратите внимание, в 1965 году. Почему с такой задержкой? Видимо, Шведская академия рассудила, что совершенно игнорировать СССР, ставший великой державой и добившийся ядерного паритета с США, было бы совсем уж неприлично. Все же понимали, что премия Борису Пастернаку (1958 год) – это, по сути, антисоветская политическая акция. Тем более, что автор от премии отказался. И лукавые уверения, что она дана не за сомнительный, не блещущий особыми достоинствами роман «Доктор Живаго», а «за творчество в целом», обманывали только простаков. Ведь когда Борис Леонидович писал и публиковал свои стихи, нобелевские распорядители о нём не вспоминали.
Ну, а премия Иосифу Бродскому – это, как ни крути, эпизод холодной войны. Это, как ни крути, позорный итог ХХ века, в котором ни один великий русский поэт не получил «самую главную литературную награду». Но промывание мозгов берёт своё. Помню, литературное приложение к «Независимой газете», «Ex libris», в заметке о смерти Бродского назвало его «третьей любовью России» – после Пушкина и Блока. Гениальный, воистину всенародно любимый, оказавший колоссальное влияние на всё последующее развитие русской поэзии Сергей Есенин, таким образом, выпал за рамки внимания автора этого «текста» (насколько я помню, его фамилия была Шенкман).
Что дальше? Один остряк напророчил, что следующим лауреатом будет обязательно какой-нибудь гей, трансгендер, бисексуал или ещё что-то тому подобное. А что? Вполне правдоподобно – Запад к тому идёт. Так что, уважаемые, самые талантливые на свете дамы и господа, не питайте напрасных надежд. А что делать нам – читателям? А нам надо перестать считать Нобелевскую премию по литературе самой престижной писательской наградой, нам надо трезво оценивать труды лауреатов. Не гнаться, как многие делают, за тем, чтобы собрать полную их коллекцию в своей домашней библиотеке. Шедевры всё реже.
