Екатерина ЧИЖИКОВА. Своеобразие видения мира Юрия Коваля

Часть 1. Глава 1. Художественная деталь

– Стой, куда побежал? – Так начиналось каждое утро у Ольги Дмитриевны! – Юра, прекрати! – Была любимая фраза ее. Но так, чтобы стало совсем понятно, кто такой Юра, стоит сказать, что в этот самый момент он, пробегая мимо кухонного стола с маковым сухарем в руке, зацепил фарфоровую вазу, которая с дребезгом рухнула на пол!  Ты – дыщ! – откомментировал Юра и скрылся в своей комнате.

– Вот я тебе всыплю! – уже рапортовала привычные слова Ольга Дмитриевна, мама Юры. 

– Ну что ты за деталь такая! Куда тебя не вставь, все шестеренки переломаешь, винтики повыкручиваешь и стеклышки потрескаешь! – Ольга Дмитриевна любила причитать, пока убирала все, что Юра мог разрушить дома. А сколько разбитых ваз насчитывают читатели, когда обращаются к текстам Коваля? Десятки? Сотни? Что это, у вас в руках? «Суер-Выер»? Ожидайте самого неординарного путешествия и нестандартных открытий за всю историю мореплавания. Непременно наткнётесь на художественную деталь, ломающую все стереотипы, которые так любезно и аккуратно читатель уместил на полочках своего воображения в виде  тех самых фарфоровых ваз.

А тем временем маленький Юра доел свой сухарь, сел за стол и на чистой странице тетради написал: «Я буду лучшим писателем в мире».

«Юрий Иосифович Коваль – советский и российский детский писатель, а также сценарист мультфильмов и детских фильмов, художник и скульптор, автор и исполнитель песен», – так гласит Википедия. Уже хотя бы эта строчка должна привлечь внимание к этому человеку. Как в нём одном уместилось столько всего: и пение, и сценарничество, и скульпторство? А какие у него книжки замечательные!

Но какое отношение имеет мальчик Юра к известному советскому писателю? Ответ очень прост – самое,  что ни на есть прямое. Этот мальчик живёт у Коваля в каждой повести, в каждом рассказе или романе. Некоторые называют это явление наивностью в тексте, некоторые – детской непосредственностью, некоторые ещё как-то, ну а мы считаем это авторским видением мира.

Глава 2. Мальчик Юра начинает играть

Итак, поскольку мы уже определились, что лучший друг Юрия Коваля это Юра, то надо понять, как автор смог сохранить в себе воспоминания своего детства, то мироощущение и взгляд на окружающих людей, животных, явления.  И хотя были и другие товарищи: Юлий Ким, Юрий Визбор или Юрий Ряшенцев, например, лучшим другом со дня рождения осознанного творчества писателя оставался мальчик Юра. Теперь, достаточное количество лет спустя, мы можем сказать, что из каждого произведения Коваля смотрят на нас лучистые детские глаза, заставляя задуматься о другой реальности.

Особенно пронзительно они смотрят на нас со страниц пародийного детектива «Приключения Васи Куролесова». Ни в коем случае нельзя отождествлять Юру и Васю, так же как нельзя соединить в одно душу и образ. Вася Куролесов всего лишь персонаж, результат воображения Коваля. Он ходит на  Кармановский рынок с собакой в мешке, ловит мошенника, получает за это награду, в общем всё то, на что хватило изобретательности автора. Но вот что странно: то там, то сям читатель натыкается на фразы: «В темноте тикали настенные ходики: тик, тик, тик…». Или: «Ночь над деревней Сычи была тёмная, совсем тёмная, весенняя, когда снег уже сошёл, а земля под ним оказалась такой же чёрной, как и в прошлом году». Казалось бы, что это за детский сад! Все знают звук идущих часов, и не надо прибегать к звукоподражанию из одного только писательского пафоса. Или что это ещё за сами собой разумеющиеся выводы касательно земли весной. Разумеется, она та же, что и в прошлом, и в позапрошлом, и много сколько ещё в прошлом году.

Всё верно. И неверно одновременно. Мы забываем, что этот рассказ (да простит мне автор вольное обращение с жанром написанного) ориентирован в основном (но не обязательно) на детскую и школьную аудиторию. Это уже не то мироощущение, к которому привыкли взрослые. Коваль не просто подстраивается под этот иной мир, он видит его прямо, без надумывания и натяжек. Иными словами, мальчик Юра начинает играть. И ему, этому мальчику важно, чтобы все знали, что часы ходят «тик, тик, тик», а не «тик-так», «бим – бом» или ещё как-нибудь. А то, что земля всегда одна и та же, это только нам понятно, а он увидел это впервые и спешит этим поделиться. Это тот угол зрения, который создаёт настроение в произведениях Юрия Коваля, это его художественная деталь. Почему художественная нам более менее стало понятно. Но почему деталь?

Глава 3. Туда и обратно

Все произведения Юрия Коваля предстают перед читателями в особенном, нереальном свете благодаря авторской неповторимой художественной детали. Это та связь между индивидуальным авторским миром и аудиторией. Не всем удаётся её заметить. И всё же она есть, мы её видим и докажем, что она реальна.

Художественная деталь помогает тексту выглядеть броско, а главное, незабываемо. Юрий Коваль долгое время находился исключительно в статусе детского писателя. Так начнём же разбираться в его творчестве с так называемой "детской" (а мы бы назвали её иначе, с "не-очень-взрослой") повести "Приключение Васи Куролесова". Написана она была в 1971 году. Сразу стоит сказать, что это одна из немногих (потому как одна из ранних) повестей, которая оставляет читателя на земле. По ней даже создали мультфильм в 1981 году.

Друзья по университету не раз подмечали за Юрием его потрясающую способность всматриваться в мельчайшие подробности окружающего мира, подмечать малозаметные остальным детали. Такая способность не могла не отразиться в его разноплановом творчестве, и уж тем более в прозе. Первая разновидность детализации по Ковалю нами условно названа "добавочная". Читаем: "У ворот, на которых написано было: "Кармановский колхозный рынок", стояли женщины, толстые и румяные. Они продавали с рук цветные платки и белое бельё". Ничего необычного, скажете вы. И при этом многозначительно добавите, мол, нет плавности в изложении картины. Самое интересное, что при этом картинка в вашей голове выстроится точная. До мелочей точная. А всё потому, что Коваль открывает перед нами свой мир деталей и деталек. Ну зачем было так въедливо объяснять, как выглядели ворота и что на них было написано? Иными словами, почему бы не написать "у ворот с надписью "Кармановский колхозный рынок"..." вместо того, что там есть. И зачем это "написано было" вместо привычного "было написано". Потом женщины, и не какие-нибудь, а толстые и румяные. Этого вообще можно было не добавлять, потому что и так понятно, что примерно так торговки на рынке и выглядят. Да к тому же совсем излишне упоминать о том, что они продавали "с рук". Но самое главное что они продавали! Цветные платки и белое бельё! Не просто платки и не просто бельё. У всего этого есть вполне конкретный цвет. И упаси вас Бог назвать весь этот товар просто одеждой, вещами, шмотьем в конце концов! Нет, это цветные платки и белое бельё. И только так, нельзя спутать. Потому что это строчки Коваля, это он заметил тех женщин, а вы нет, вы не заметили, прошли мимо и не обратили должного внимания.

Как мы видим, "добавочная" деталь потому так и называется, что она проясняет, добавляет красок в повседневность. Это некий детский взгляд на вещи, самое элементарное, что может увидеть ребёнок. Это мальчик Юра смотрит на этих женщин и тут же замечает, что они румяные, в руках у них цветные платки, а за их спинами виднеется название рынка. И ему это как раз совсем не очевидно. Это то, что он в первый раз увидел и спешит нам рассказать.

Вот ещё пример: "Вот это фамилия! – подумал Вася. – Болдырев! Как будто самовар в воду упал. Наверно, начальник!" Спешим напомнить, что Вася Куролесов в повести далеко не маленький мальчик. Он простой, но не маленький и не мальчик. Разве может взрослый человек вообразить себе такое сравнение? Ну а если и может, то неужели сможет сделать вывод о положении носителя фамилии. И даже если всё это у взрослого человека вдруг вообразиться, то скорее всего в шутку. А наш герой повести делает такие выводы совершенно всерьёз. «Зачем человеку шуршать? Человек топает. Он не мышь. Он большой. Плечи – огромные, глаза – фонари, в кармане – нож. Сейчас подкрадётся, вытащит нож и…» Коваль заставляет читателя поверить, что так думает Вася Куролесов. Именно за такие лексические приёмы автора и поставили в ряд детских писателей. И тем, кто поставил, видимо было не очень заметно, что Коваль это не придумывает, он и вправду так видит, наивно, по-детски, просто. А кто же может поделиться с миром своими мыслями искреннее, чем ребёнок. Это его, Коваля, авторский стиль, это его детализация происходящего. Это мальчик Юра рассказывает нам, что он видит и чувствует, глядя на этого чёрного человека в ночи. Но при всём при этом автор хитро сбивает  критиков с толку.

И так во всей повести: "На столе стояла сковородка, в которой имелись остатки жареного мяса", "в неё сунулся заскорузлый палец", "на стене шевелилось рыжее пятно чая" и ещё много чего. Эта категория художественной детали, пусть и названная "добавочной" условно, играет немаловажную роль  в художественной системе писателя. Благодаря ей произведение получает «атмосферность», какой обладают фильмы о девятнадцатом веке, например. А вот наполняет эту атмосферу смыслом уже другая деталь: "оценочная". Опять же название условно и имеет довольно широкий круг значений. «Но колея Васе не очень-то нравилась. Ему хотелось, чтоб была она с каким-нибудь вывертом, с загогулинкой. Однако откуда было взяться этой загогулинке, если с утра до вечера приходилось ему учиться на механизатора, часами сидеть над книжкой с мощным названием «Трактор»? и если он видел какую-нибудь загогулинку, так только в руках тракториста Наливайко, который ковырялся ею в тракторном моторе». Как легко и незатейливо автору удаётся расширить привычную реальность. И не просто расширить, но и перевернуть её с ног на голову. Ведь по смыслу этот фрагмент можно разделить на две части. В первой части главный герой, то есть Василий Куролесов, размышляет о жизни, о свой жизни, которая для него стала неинтересной. Коваль даёт понять, что его герой – серьёзно мыслящая личность. И тут же во второй части пробегает мальчик Юра, сшибает все установившиеся понятия и домыслы, и вот уже смысл жизни превратился в «загогулинку» в руках Наливайко. Невероятно, как из большого, значительного, весомого автор  делает маленькое, мелочное, холодное, как гаечный ключ. Весь мир меняется, снижается до ничтожного всего в четырёх предложениях.

Но герои Юрия Коваля никогда не бывают однобокими. В каждом из них таится бездна неординарных мыслей и замыслов. Вот и здесь, двумя страницами позже читатель видит уже другую картину. «Всю ночь Вася неровно спал. Ему казалось, что Курочкин подглядывает неприятным взглядом. Вскакивая с кровати, он вглядывался в тёмное окно, ожидая увидеть наглые курочкинские скулы, но видел только крышу собственного сарая, а над ней – Малую Медведицу». Герой Коваля сумел возвыситься над обыденной жизнью и что самое главное – над собственным страхом – до неба, до звёзд. От мелкого до большому, от узкого и скорчившегося до широкого и необъятного, от низкого до высокого. Но Коваль не был бы Ковалём, если бы не изобразил Малую Медведицу вместо Большой, хотя именно Большая  первая заметна человеческому глазу.

–Ты опять за своё? Переверни книгу! Сколько раз говорить!

Юра выглянул из-за книги под названием «Перевёрнутый мир», потом опять спрятался за неё и продолжил читать.

– Ты же не понимаешь ничего! – сетовала Ольга Дмитриевна.

– А чего я не понимаю? Написано же: «Перевёрнутый мир». Вот и перевернул. Так удобнее же.

Дело в том, что когда Юра начинал учить алфавит, у Ольги Дмитриевны зашумела кастрюля: «шшшшшшшшш». Букварь выпал из рук мальчика и перевернулся. Но обратно его перевернуть Юра, конечно, даже не подумал. Так и выучил перевёрнутые буквы! А потом научился по слогам читать перевёрнутые слова. И когда он изредка читал вслух, все только удивлялись тому, как чисто и с каким выражением Юрочка умудрялся передать написанное.

– Ну-ка почитай! – затребовала Ольга Дмитриевна.

– ɐɯɔņʎvɐжоu! – и Ваня начал быстро прочитывать страницу за страницей.

Часть 2

Глава 4. Внутри всего

 
Арсений Тарковский познакомился с мироощущением мальчика Юры в 1984 году – сразу распознал его проделки на страницах повести «Самая лёгкая лодка в мире». А когда познакомился, сказал: «Самая легкая лодка в мире» – вещь необычного жанра. В ней есть мечта, в ней есть сказка. А сказка, которая живет в нас с детства, никогда не умирает».
Да, это повесть – абсолютный вымысел. Да, это хулиганское обращение с языком и синтаксисом. Да, это очень уж похоже на сказку, потому как серьёзности в этой повести маловато, и да, её можно читать детям. Но только ли детям? Будьте уверены, Юра сможет перевернуть любую реальность любого взрослого с лёгкостью той самой лодки, о которой пойдёт речь. В несерьёзной повести раскрываются серьёзные проблемы. «Сумерки опускались на Москву и приносили с собой запах моря. Мне казалось, что в соседних переулках шумит прибой, и в бронзовых красках заката я видел вечное движение волн».
По сравнению с предыдущей повестью «Самая лёгкая лодка в мире» легка, но вовсе не легкомысленна. Атмосфера этого произведения наполняется символами, знаками и следами неизведанного. Частенько повторяется «оценочная» деталь: «Море было всюду, но главное – оно было в небе, и ни дома, ни деревья не могли закрыть его простора и глубины. В тот день, когда я пришил к майке треугольный кусок тельняшки, я раз и навсегда почувствовал себя морским волком». Снова от большого к маленькому, но главное «оценочная» порождает новую, «образную».
– Мама, скажи, – спрашивает Юра из соседней комнаты, – как выглядит косточка в центре нашей планеты?
– Что это тебе такие странные мысли в голову лезут? – ворчит Ольга Дмитриевна, – да и нет там никакой косточки. Ядро это называется.
– Как это ядро? Ведь Земля похожа на яблоко, а внутри яблока есть косточка?

Главное – определить разницу между сравнениями из первой упомянутой нами повести и «образными» деталями из второй. Любой ребёнок начинает познавать что–то новое, сравнивая с уже известными ему вещами. Этот приём и перенимает Коваль. В его «Приключениях Васи Куролесова» часто натыкаешься на подобные вещи: «Носы были, конечно, гораздо разнообразнее – и свистулькой, и репкой, и фунтиком». Или: «…усы над грозными губами стояли грозно и торжественно, как радуга над рекой». Так в этой повести можно встретить человека «с лицом неспелого цвета» или глаза «с серой мутью, голубой чепухой». И всё это не выбивается из канвы повествования, но выбивает читателя из обычного восприятия вещей. Но уже в «Самой лёгкой лодке в мире» эти сравнения, «оценочные» детали  перерастают в «образные».  Лодка для главного героя становится символом свободы. Ему нужен выход к морю, без которого, по его мнению,  он задыхается. Чтобы обрести дыхание – желанную свободу, сам не понимая от чего, ему нужно что-то столь же значимое. И он придумывает самую лёгкую лодку в мире – то, что расширит границы личного мира главного героя до мира в глобальном смысле. Лодка становится образом свободного моря, бескрайнего простора и такой же бескрайней мысли.

Ещё более значимое действие после изобретения чего–либо важного  – дать этому чему-то название. Момент, где герои придумывают название для самой лёгкой лодки в мире, является в повести Коваля едва ли не кульминационным. С этого момента начнётся настоящее приключение для главной команды «Одуванчика». Именно такое название даётся лодке. И это после вариантов «Пепел», «Бабочка», «Ласточка», «Эхо», «Ау» и даже «Привет» – что может быть легче таких названий. Но лодку назовут «Одуванчиком». «Трудно из миллионов слов выбрать одно-единственное, а если выбрал – держись!»

Смотреть на события этой повести с рациональной точки зрения бессмысленно и неинтересно. Так же как и Юре наскучил привычный образ жизни, подчинённый расписанию и строгим выговорам Ольги Дмитриевны. Поэтому он придумал новый способ обращения с окружающими вещами и явлениями. Он стал смотреть не на них, но сквозь них, стал искать иные значения помимо известных. Так появилось мистическое создание Папашка, дед Аверя с летающей головой, сердце тумана и прочая небыль. И всё это имеет значение порой весьма глубокое и неповторимое.

Символично и последнее плавание «Одуванчика». В лодку уселись почти все персонажи повести, и та отплыла от берега, и это при том, что лодка могла выдержать только двоих пассажиров. От того и такое глубокомысленное замечание главного героя: «И он (Одуванчик) держался. Когда все уселись, отошёл потихоньку от берега, вышел на середину. В лодке, конечно, обязательно должен кто-то сидеть, неважно, тонет она или плывёт».

Иной порядок рассуждений выявляют и сами названия глав повести: «Бамбук или граммофон?», «Идея зарастает мхом», «Отрезанная голова Орлова», «Бейте и топчите», «Самое лёгкое название в мире», «Опасайтесь лысых и усатых», «Пашка и Папашка», «Мутное сердце тумана» и дальше в таком же духе.

Когда Ольга Дмитриевна увидела на столе у своего сына листочек с этими названиями, то спросила, не рассказ ужасов ли собрался писать её непоседливый Юра. На что сын гордо ответил, что это список его новых воображаемых соседей по мечтанию, и что это самое мечтание у него запланировано на каждый второй четверг каждого полуторного месяца.

Часть 3

Глава 5. Золотые символы

Любой человек мечтает отправиться в путешествие, даже если он и не признаётся в этом желании. Куда сильнее хотят приключений дети. Конечно это дело тонкое, не каждому дано стать настоящим путешественником. К счастью Юра путешественником родился! После плавания на самой лёгкой лодке в мире он решил покорить мировой океан. И в 1998–м году корабль под названием «Лавр Георгиевич»  наконец–то в полном составе начинает свой путь к Острову Истины. Это о произведении Юрия Коваля «Суер – Выер». Написано оно было в 1995-м и до 1998-го издавалось отдельными главами. Сразу стоит разобраться с жанром. Сам автор определяет его как «пергамент»: «У нас была такая иногда игра... вот, какое–то слово вдруг приходит в голову, и его как–то можно остро почувствовать и обыграть это слово. И вот как-то совершенно непонятно откуда у меня в голове возникло слово «пергамент», просто так. И я спросила Юру немедленно, я спросила его: «Послушай, Юра, а вот есть ли у тебя пергамент?» Он сделал небольшую паузу и тут же сказал: «Да, есть. Вот он!» И показал на «Суера», черновик «Суера», который лежал на столе. Вот так вот... а до этого жанр ещё не был определён... вот так он стал «пергаментом» (из воспоминаний супруги автора Натальи Дегтярь).

Каждый мореплаватель должен иметь средство для этого самого мореплавания – корабль. Весь пергамент Коваля представляет из себя судно: три части, «Фок», «Грот» и «Бизань», которые развеваются над богатой писательской душой как самые настоящие фок-мачта, грот-мачта и бизань-мачта соответственно. Первая небольшая главка совсем не имеет нумерации и названа она «Бушприт», так же, как самая передняя мачта на судне. А дальше идёт сквозная нумерация глав. И весь этот рассказ о скелете произведения был начат, дабы показать рождение самой значимой детали в творчестве Коваля – «деталь – символ». Уже на странице «Содержание» перед читателем не голый набор глав и номеров страниц, а силуэт гордого корабля с не менее гордым названием «Лавр Георгиевич», который готов отправится на поиски. Чего? Острова Истины? Да. Но только ли?

Самой первой строчкой автор погружает нас на «Лавра» и уже не даёт с него сойти до самого конца: «Тёмный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана». Нам только и остаётся, что свеситься за борт и искать глазами это самое тело океана. Искать до тех пор, пока взгляд свинцовым дождём не упадёт на какой-нибудь остров, который вот–вот откроет Суер и его команда. И так от острова к острову. От острова Валерьян Борисычей до острова Посланных на... От острова посланных на… до острова  особых веселий. И всё это минуя острова Тёплых щенков, Голых женщин, Высокой нра…, Кратий, Злато- Серебряных людей и много чего ещё до самого желанного – Острова Истины. А заканчивается путешествие так же неожиданно, как и началось. Ведь что может быть неожиданнее, чем сама жизнь. Читателя просто ссаживают на берег, предоставляя ему самому вспоминать как он попал на «Лавр» и куда теперь после такого приключения ему податься.

Все эти острова не случайны на маршруте капитана Суера. Чтобы добраться до истины, иногда и в четвёртое измерение нужно залезть, чтобы поговорить там с девушкой с персиками, которая только и делает, что ест эти самые персики. Иногда надо и на четыре метра ниже уровня моря опуститься, чтобы понять, каково там людям живётся. А на острове Самовоспламеняющихся камней нужно увидеть страстную живую любовь, когда неживое становится живым. В каждом из островов, как и в каждом из членов команды прославленного капитана Суера–Выера  кроется символ настоящей, живой жизни.

Практически каждое слово Коваля в этом пергаменте можно понимать двояко. Но никогда нельзя забывать о том смысле, великом и неповторимом, который вложил в свои строки автор. Весь роман при всей его «нечеловеческой» обстановке настолько человечен, что каждый персонаж надолго запоминается читателю своей неповторимостью.  Удивительно, как фантасмагоричный образ Лизы Золотарёвой на одном из последних островов произносит слова с самым что ни на есть душещипательным смыслом: «Мы – золотые, пока живём, а как помрём – превращаемся в обычных людей. Неживых только». Вот так. Золотые мы и всё тут.

Заключение

Можно любить творчество Юрия Коваля, а можно не любить. Но не заметить его особенного мировоззрения нельзя никак. У вас просто не получится. Из каждой строчки, если не из каждого слова, Коваль делает нечто, что врезается в память своей необычностью и неожиданностью. Его художественная деталь (а бывают они, как мы выяснили, разные)  это результат соединения авторского задора, остроумия, фантазии, умения подмечать и выявлять, короче говоря – его особого видения мира. Коваль не забыл себя, он остался верен своему внутреннему детскому голосу, настойчивому голосу мальчика Юры, благодаря чему его произведения кажутся потрясающе притягательными и сегодня. Он и читателя, в каком–то смысле, заставляет пойти по тому же пути. И нельзя не пойти за ним. Туда. В страну вечного переполоха и фантазёрства.