Юрий СЕРБ. В последний раз о так называемой «значимости»

Курьёзные словечки, эти «значимость» и «значимый».

Я с малых лет внимательно вслушиваюсь в произносимые кругом слова, но не помню, чтобы прежде эти слова звучали в нашей действительности. Не замечались они и в печатных текстах советского времени, а поражать мой слух стали при недоброй памяти Горбачеве.

И это при том, что в словарях они значились уже с начала 30-х гг. прошлого века; но языковая культура пишущих и даже говорящих с трибуны отторгала эти слова-новоделы (не в последнюю очередь, благодаря образованным редакторам и референтам).

Ушаков и Ожегов снабжали  эти словечки пометами: нов., книжн. Я бы снабдил их пометой: иск. (то бишь искусственное нечто).

Почему неестественны эти слова для русского словообразования?

Давайте сравним глаголы люби́ть, носи́ть и знáчить.

Мы можем сказать я люблю (тебя, вас, то или это); то же самое возможно с глаголом ношý, но когда говорим я значу – то значу я сам по себе: ни я не обращаю своего действия на кого бы то ни было, ни тем более, условно говоря, кто-то «значит» меня, делая меня «значимым». «Если бы ты знала, как много ты значишь для меня!» – ты значишь, но это не её отношение ко мне, а моё к ней.

Дело в том, что люби́ть и носи́ть – переходные глаголы, а знáчить – это глагол непереходный.

Переходные глаголы требуют после себя прямых дополнений* (существительных или местоимений в винительном падеже): кого/что люблю? – тебя, Родину, музыку и т.д.; кого или что ношу? – ребёнка, рюкзак, цветы... Отсюда и причастия  любимый, носимый, которые легко становятся прилагательными.

Но с глаголом  значить такого не получится.

Произвольно пришпилить к корню знак- (знач-) чужой суффикс -им- получилось у горе-лингвистов революционной эпохи. На выходе из словесной цепочки, приведенной выше (где слово «значить» чувствует себя безучастно и неуместно – чужаком), этот глагол всё же получает у «языковедов» бирку (или бэйджик, если вам это больше нравится) полноправного, законного участника.

Поскольку я родился на стыке т.н. Украины с Белоруссией, то воспринимаю слова-батарды «значимость» и «значимый» как склепанные по образцу белорусского диалекта – какой-нибудь «магчымасцi», например, означающей возможность.

Местечки Белоруссии дали мiру не только первых премьеров Израиля, но и когорту «русских языковедов», «развивателей русского языка» во главе с составительницей словарей Брониславой Зиновьевной Букчиной.

Но зачем и кому нужны эти утверждённые в кабинетах словеса? Только ли для того, чтобы резать слух чутких к слову филологов?

Это станет понятнее, если понаблюдать за журналистами и политиками сегодняшнего дня. Вместо соцветия точных и выразительных слов, предполагающих собственный органичный контекст: значение, важность, значительность, существенность, серьёзность, величина, масштаб и т.д. – всюду внедряется внеконтекстное и безцветное «значимость». Аналогично обстоит дело и со «значимым».

Итак, обогатился ли русский язык в результате этой подмены – или обеднел? Не говоря уже о том, что это не простая подмена, но ещё и порча  языка, извращение законов словообразования, а стало быть – и нарушение нашего с вами языкового слуха и восприятия родной речи.

Для себя я сделал следующий вывод: у события, явления всегда есть собственное, ему присущее значение, но в чьей-то воле существует ещё иное – то значение, которое явлению приписывают, присваивают, но которое вовсе ему не присуще; тогда это и есть та самая «значимость», «значимая» (кем?) букчиными, бархударовыми, «гайдарами», познерами и дикторами РБК.

Другими словами, серьёзность вопроса – это одно, а его «значимость» властными и полномочными головами – совсем  другое.

Ну и возьмите напоследок блеющее словцо «значимый», только в краткой форме... Вам по-прежнему хорошо?

_____

* Современные журналисты и писатели детективов норовят сочетать прямые дополнения с непереходными глаголами («боюсь Вику» вместо Вики, «они боятся Россию» вместо России), но это другая тема.