Александр НЕСТРУГИН. «Живу одной судьбой – донскою…»

 * * *

Как страшно сразу быть – добром и злом…

Кремль рисовать, как вышки лагерей.

И век барачный отдавать на слом,

Не отселив отцов и матерей.

История – неужто лишь строка,

Что некто на скрижали начертал?

Не тачка, не лопата, не кирка,

Не лампочка, не льющийся металл?

Не рельсы, не плотина, не мартен,

Не вера в светлый мир и красный флаг?

Не фото, что ещё глядят со стен

Снесённых коммуналок и общаг?..

Жгут руки вертухаи и кумы,

Гулаг, половы горсть на трудодни?

А мы с тобой, а мы с тобой, а мы, -

Отрёкшиеся от своей родни?!

Развеяв прах и выкашлявши дым

Отечества - от «Раши» и до «ять»,

Победу мы оставить норовим,

А где земля? – Ей не на чем стоять!

Когда же мы построим этот храм,

Где скорбно смотрит милосердный Спас –

И смотрят фотографии из рам,

В чулан снесённых нами, - прямо в нас…

 НА ДОНСКОМ БЕРЕГУ

Здесь дубы не сведёшь, как бывало, в полки –

Редкой цепью стоят на поверке вечерней.

И окопы ожине лежачей мелки,

И ползут лишь терны по ходам сообщений.

Часовым – белый бакен, видать за версту…

Неужели резервы все вышли у Ставки?

Ночь придёт, а всех войск неуступчивых тут –

Я, мальчишка седой,

Да дубы-перестарки.

…Я сюда прихожу, виноват без вины,

Тишины зачерпнуть, что тут горше и чище.

Тут позиции те, что врагу не сданы, -

И траншеи на ощупь судьбу мою ищут.

 * * *

Жизнь – всё комфортней, всё удобней,

Но разве я подумать мог,

Что, объясняя слово «добрый»,

Поставят рядом слово «лох»…

Идти бы нам другой дорогой,

А то куда нас занесло?

Тут ладят из этимологий

Напёрсточное ремесло.

НОВОЕ И СТАРОЕ

Вместо плетней – металлопрофиль,

Зелёный, красный… А в низах

Цветут картохи – не картофель!

И луг - в кукушкиных слезах.

Асфальт: кроссовки, босоножки…

Но босиком по вечерам –

На цыпочках – уходят стёжки

К бледнеющим осокорям…

 * * *

Градов торжество престольных

И удельных строгий вид

Городок из дальних, школьных

Вёсен – застить норовит.

И босой просёлок пыльный

Крикнет облаку: «Лечу!»

И холмов рушник ковыльный

Стелет память Калачу…

Счастья ль там искать, беды ли,

Снег ли, вьюга ли свистит, -

Даже полынок Медыни

Воздух выстывший сластит…

В детство броды-перелазы,

Солнечные берега.

…Светит князю – город Грязи,

А княгине светит – Мга…

 МЕСТО ВСТРЕЧИ

 Памяти друзей-поэтов

Здесь не заказывают столик…

Здесь, где мой день ещё не стих,

Шумит листвой Ионкин Толя

В ряду осокорей донских.

Здесь всё и вечно, и мгновенно…

Здесь крайобрывный шепчет вяз

Чуть слышно, но – проникновенно,

Как мог один Никулин Стас.

Здесь вновь в гортани вязнет слово,

Что и не снилось, да сбылось…

Как взгляд Геннадия Луткова –

Свет родины сквозь чернолоз.

Они меня уже не видят –

Сквозь плеск листвы, сквозь жизни гуд.

Они навстречу мне не выйдут,

Здесь, у обрыва подождут…

* * *

Тот ледоход – оковы рвал!

Не заикался и не мялся –

Тот, что меня на кручи звал

И в сердце глыбисто вздымался.

Он журавлям кричал: «Курлы-ы!»,

Крылат от края и до края, –

Вода шарахалась в талы,

Дорог, дворов не разбирая.

И я кричал, и я бежал –

По краю, дуралей, по краю!

…А кто мне нынче сердце сжал,

Кто вывел на берег? Не знаю…

Хоть голос не похож на тот,

Я всё стою, стою и стыну:

Понурый, постаревший лёд

Волна подталкивает в спину…

 * * *

По осени, когда судьба ложится решкой –

А где пчелиный звон, а где шмелиный гуд? -

Отавный молочай задел меня усмешкой

От холода темно залиловевших губ.

Он удалью былой – по грудь мне был! – не грезил,

Он цвёл, но с делом тем к чужим в глаза не лез.

И виноватым был, что был под корень срезан,

И виноватым был, что не засох тот срез.

Он не взмывал, не вис сиреневым салютом, -

Стелился по земле, как в непогоду дым.

И виновато я ответил почему-то,

И виноватым я остался перед ним…

 * * *

О, пряха! Ты ночей недосыпала,

Но что за нить влекло веретено?

Героям – лишь немилость и опала,

За веком век – всё то же, всё одно.

А что виною – доблесть или норов?

Главнее что – Отчизна или трон?

Граф Рымникский, блистательный Суворов

В отставку «безмундирным»[1] удалён.

Среди преград они, себе на горе,

Не числили ни Стикс, ни Рубикон.

И Жуков, красных лет святой Егорий,

На четверть века стёрт со всех икон.

«Да, тяжек долг, и непомерна плата», -

Опять мыслишка жалкая скулит.

Но ей, постылой, замолчать велит

Могила Неизвестного Солдата.

* * *

Плюнуть бы, а я его жалею…

Больно уж в стихах он зол и хмур.

Всё сбивает имя с Мавзолея,

Чтобы ругань выбить: «Главный жмур».

Что ни слово – ржавое зубило,

Молоток, что на замахе слеп.

А ведь прежде, тихое, знобило –

И несло к устам вино и хлеб.

* * *

Как шуршит, шелестит, шевелится толпа!

Сердце медлит, сверяя: «Свои – не свои».

…А под кронами дней – ледяная крупа.

И опавшей листвы ледяные слои.

Жизнь моя, ты случилась судьбой, не игрой:

Ветер встречь – да секущие брызги крупы…

Как пружинит, как дышит лесной перегной,

Когда вновь ухожу от набитой тропы!

Он ещё не промёрз… Он листвою согрет –

Этой вот, ледяной… Но верней и сильней –

Той, что падала тут – там, за тысячи лет –

И упруго кружит меж тяжелых корней.

И её не собьёт ледяная крупа –

И потуги подошв моих – тяжких, литых.

Недвижима, незряча, глуха и слепа –

Та листва отогреть эти кроны летит…

 * * *

Живу одной судьбой – донскою:

Бужу туман, крючки вяжу.

И за кручиною-тоскою

На кручи сроду не хожу!

Подмоет век песок и глину

Обрывных дней – о, не грусти! –

Осокорей косому клину

И в облаках меня нести…