Андрей ТИМОФЕЕВ. Современная русская литература: тенденции и задачи
 |
На фото: Андрей Антипин |
Доклад на Форуме молодых писателей России и Китая, 2015 год
Добрый день, уважаемые коллеги и друзья!
Я хотел бы начать свой доклад с вопроса, с одной стороны очень простого, а с другой стороны – чрезвычайно сложного. Что же есть настоящая литература?
Во-первых, говоря о литературе, мы должны отдавать себе отчёт, что перед нами – тайна, одно из самых сложных и загадочных явлений в мире. Эта тайна заключена и в бесконечной глубине художественного образа, и в том сильном влиянии на читателя, которое может оказать художественное произведение. И потому мы, конечно же, не можем претендовать на то, чтобы понять это явление целиком, а попробуем лишь приоткрыть отдельные грани таинственного, прикоснуться к нему с осторожностью и благоговением.
Во-вторых, многое, если почти не всё, зависит в литературе от личности автора. Виднейший русский критик второй половины ХХ века Михаил Лобанов писал так: «От глубины или, наоборот, мелкости внутреннего мира автора, органичности опыта или напротив, голых мыслительных операций зависит степень содержательности произведения, мера самой художественности». Печать личности автора лежит на всём от случайно обронённого слова до описания движений души его героев. Текст нельзя обмануть – мелкая личность может породить только мелкое художественное произведение.
В-третьих, все великие художники слова стремились не только красиво сказать, но выразить самую суть жизни и никогда не понимали литературу как красоту, но как правду. По большому счёту: словесное выражение правды жизни – вот что такое настоящая литература.
Однако разные народы в разные времена понимали правду по-своему, и даже в одном и том же событии могли увидеть разное. Приведу пример, очень характерный, на мой взгляд, именно для русской литературы. В Евангелие от Луки в сцене казни Иисуса Христа рассказывается об одном разбойнике, который висел от него по правую руку. Этот разбойник действительно был виновен в страшных злодеяниях и страдал за дело, но он смог раскаяться и разглядеть в Христе не просто человека невиновного, но самого Бога. Евангелие говорит о том, что этот разбойник первым вошёл в рай.
Зачем я пересказал вам этот эпизод? Затем, что с одной стороны, правда о распятом разбойнике заключается в том, что он был виновен и, возможно, даже убивал людей. Но с другой стороны, правда о нём заключается и в том, что он первым вошёл в рай. Какую из этих двух правд надлежит сказать писателю? Большая русская литература, глубоко религиозная по своей сути, не замалчивая о первом, всегда, тем не менее, выбирала второе.
Православное христианство, давшее силы нашей культуре, смотрит на мир предельно трезво и достоверно, не терпит искусственного обеления или очернения. Но, тем не менее, помнит, что промысел Божий стремится увидеть в человеке лучшее, в самом последнем грешнике ищет – свет и надежду на спасение. Такова и русская литература. Вспомните, какой страшный персонаж Иудушка Головлёв у Салтыкова-Щедрина, как жестоко и нахально поступает он со своими родственниками, но даже Иудушка в конце романа приходит к инстинктивному покаянию на могиле матери. Или вспомните, как Достоевский не щадит своего Раскольникова, показывая всю правду о его мыслях, чувствах и метаниях после убийства старухи-процентщицы, но в то же время приводит его к свету через страдание в сибирском остроге.
Это первое и, наверно, самое важное, что я хотел бы вам сказать.
Второе. Мы все более-менее знакомы с тем наследием, которое оставила нам русская литература от Пушкина, Толстого и Достоевского до Шолохова, Платонова и Распутина. Но каково её состояние на сегодняшний момент? Критик Игорь Золотусский в одной из своих недавних статей признаётся, что когда он от хрестоматийной литературы обращается к литературе современной, то прямо физически чувствует, как начинает заболевать. И это понятно, потому что, исследуя современный литпроцесс – тех, кто наиболее часто публикуется или получает какие-то премии – мы всё чаще вынуждены говорить об именах настолько мелких, что становится действительно как-то больно и неловко.
После развала Советского Союза, наша страна вступила в тяжёлую фазу обрушения ценностей и полного релятивизма – не только советское, но и любое другое сколько-нибудь целостное мировоззрение подвергалось осмеянию. Художественные ценности, наработанные веками, также утратили силу. В литературе наступил разгул постмодернизма с его отрывом от реальности, литературной игрой, паразитировании на искусстве прошлых лет. Кто-то из авторов делал это сознательно, получая наслаждение от художественного разрушения, например, Владимир Сорокин. У кого-то это были вполне искренние попытки осмыслить изменившийся мир в категориях отвлечённых концепций и неорганичных метафор. К таким авторам можно отнести Виктора Пелевина. Но в любом случае состоялся разрыв с традицией, и внешний постмодернистский литпроцесс целиком вышел из пространства настоящей литературы.
Однако к началу 2000-ых годов ситуация в стране более-менее стабилизировалась, а читатели и критики стали уставать от абстрактной литературы. Начал происходить постепенный возврат к тому, что можно было бы назвать реализмом, и даже появился такой зыбкий термин, как «новый реализм», объединивший молодых авторов, выступающих под лозунгами отказа от постмодернизма и ориентации на традиционные художественные ценности.
Впрочем, этот самый реализм был по большому счёту понят ими как публицистическое осмысление важных для общества явлений или как бытовое изображение жизни. Он стал лишь неловкой реакцией на постмодернистский разгул прошлого десятилетия. Представители «нового реализма» оказались либо авторами талантливыми, но не углублёнными в духовно-нравственные вопросы, плавающими в мелкости политической и идеологической борьбы, как например, Захар Прилепин. Либо авторами, по своему произволу изображающими мир неестественно жестоким, нарочито сгущающими чёрные краски, как например, Роман Сенчин. Если вернуться к нашему примеру с распятым разбойником, то такие авторы походили бы на летописцев, взявшихся во всех кровавых подробностях описывать, как тот самый разбойник убивал людей, и ни слова не сказавших о его входе в рай, собственно самом важном, почему этого разбойника знают и помнят вот уже две тысячи лет. На мой взгляд, эти авторы так же далеки от русской литературы, как и постмодернисты, несмотря на все их слова о возврате к традиции.
Что же будет дальше? Что ждёт многострадальную современную русскую литературу? Мне кажется, прямолинейные изображения реальности должны уступить место углублению в проблематику, движению в сторону поиска нравственной целостности, в сторону того, чтобы «в быте постигнуть бытие». И ростки этого я вижу в направлении, которое подспудно формируется у нас, в России, без лозунгов и манифестов, без громких криков о себе. Я называю это направление современной русской школой и отношу к ней таких молодых и, наверное, почти неизвестных в Китае авторов, как Андрей Антипин, Ирина Мамаева, Дмитрий Филиппов, а в потенциале и некоторых из тех, кто сидит сегодня в этом зале.
Что это за явление и каким оно должно быть? Попытаюсь изложить некоторые основные, на мой взгляд, моменты. Во-первых, русская школа сохраняет ясную живую связь с классической литературой, причём связь эта заключается не в подражании, а в ощущении общего корня творчества – и национального, и нравственно-бытийного. Во-вторых, время безумного релятивизма прошло не только в морали, но и в художественной образности. Образность, основанная на рассудочности, отвлечённой метафористичности и игре, недопустима в русской прозе, в которой всегда ценились ясность, точность, органичность. В-третьих, постепенно мы начинаем приходить к существованию объективных критериев художественности. Драгоценные места литературного произведения объективны – они могут быть связаны с красотой и точностью образа, с теплотой тона, с глубиной проникновения в характер героя, с «ударами», прорывающими плёнку бытия и открывающими нам как бы самую суть жизни, – но ценность их не зависит ни от жанра, ни от политических убеждений автора.
Но грош цена тому направлению, которое существует лишь в голове критика и не имеет воплощения в реальных художественных произведениях реальных авторов. И потому коротко остановлюсь на одном из перечисленных прозаиков. Это Андрей Антипин. О нём сейчас особенно много говорят в контексте его густого языка, отчасти наследующего языку Валентина Распутина. Но Антипин это не просто язык, это внутреннее следование той правде, на которой всегда держалась русская литература.
Поясню эту мысль на примере одной из его ранних повестей «Соболь на счастье». В этой повести описывается жизнь обычной российской семьи в 90-ые годы. Отец и мать постоянно ссорятся, хотя и живут вместе. Отец зарабатывает больше и не разрешает матери брать вкусности, которые покупает на свои деньги. Их сын, главный герой повести, так же не берёт отцовскую еду, потому что ему обидно за мать. Мальчик мечтает когда-нибудь поймать в лесу соболя, чтобы продать его дорогу шкурку и разрешить семейные проблемы. Страна рушится, денег постоянно не хватает. Одна хваткая подруга-предпринимательница предлагает матери героя заняться «бизнесом» и перепродавать по знакомым то жвачки, то посуду. Мать, никогда не умевшая вести коммерческие дела, не только не получает доход с сомнительного бизнеса, но и «прогорает». Теперь она должна своей якобы подруге большую сумму денег. Та требует долг и, наконец, приводит в дом бандитов, чтобы они забрали причитающееся ей силой.
Как закончил бы такой рассказ условный «новый реалист», например, Роман Сенчин? Наверное, самоубийством матери или ещё чем-то более жестоким. Антипин не может сделать так. Впрочем, не может он пойти и против достоверности и искусственно выдумать хороший конец. Рассказ заканчивается пронзительным по напряжению чувства сном мальчика, где он всё-таки ловит соболя и помогает своей матери. В свете этого заключительного эпизода трагедия семьи ощущается читателем даже острее. Но в то же время в художественной плоскости происходит то самое торжество светлого гармонизирующего начала, которое не могло победить в жестокой реальной жизни.
Это лишь один пример, которым, конечно же, не исчерпывается творчество молодого талантливого прозаика. Но этим примером я хотел показать, как Андрей Антипин наследует самому духу великой русской литературы, пытается сказать ту самую правду, к которой стремились привести своих героев Пушкин, Достоевский и Толстой. Вот почему я верю в этого автора и во всю русскую школу как в наше будущее.
И последнее. Конечно, литература говорит о вечном. Но в то же самое время она осмысливает и проблемы того времени, в котором создаётся. Крупнейший русский критик и историк Вадим Кожинов писал так: «Искусство всегда призвано выражать, воплощать, осваивать живую современность, быть насквозь современным, если даже тематически оно захватывает прошлое». И если мы взглянем на творчество наиболее крупных русских писателей ХХ века, таких как Шолохов, Платонов, Леонид Леонов, Распутин, то увидим, что при всей бережности сохранения духа литературы ХIХ века, эти авторы были ещё и яркими выразителями своего времени.
Какие же вопросы и задачи ставит перед нами мир сегодня?
Первая проблема, на мой взгляд, это окончательный крах западной антропологии. Обычный страстный человек запада, погрязший в нравственном релятивизме, уже не может быть авторитетом для всего мира, и в особенности для представителей таких больших культур, как российская и китайская. Чрезмерный акцент на внешних свободах привёл его к постмодернистскому выхолащиванию и в духовной, и в общественной, и в политической сферах. Таким образом, в современном мире есть глобальный запрос на новый антропологический идеал. Где, как ни в недрах наших культур и религий можем мы черпать силы для его создания?
Вторая проблема, связанная с первой, это отсутствие глубокого и целостного мировоззрения. Никогда антропологический идеал не формировали люди с разорванным сознанием. Воспитание целостного мировоззрения наших соотечественников, обретение в каждом из них глубокой целостной личности – вот о чём мечтаем мы в России и что, по нашему мнению, может уберечь нас от глобальных катастроф будущего или по крайней мере позволит с честью их пережить.
Конечно, просто сказать «нравственная целостность», «антропологический идеал» и т.д. катастрофически мало, необходимо потрясающее внутреннее сосредоточение и работа над собой. И литература играет здесь первостепенную роль. А тот, кто освоит и, может, отчасти решит эти проблемы во всей их сложности и глубине, на мой взгляд, и будет крупнейшим писателем начала XXI века. Может быть, это будет Андрей Антипин, а может, кто-то другой.
Но я меньше всего хотел бы, чтобы у китайских читателей сложилось впечатление, что наша литература сегодня это такие авторы, как Сорокин, Пелевин, Улицкая, Быков, Сенчин и т.д., что их проза хоть сколько-нибудь соответствует традиции русской литературы и что комплекс тех мелких проблем, которые пытаются решать эти авторы, отвечает тем задачам, которые стоят сегодня перед нашими странами и всем миром.
Спасибо!
