Станислав НИКОНЕНКО. Прогулка с белым зайцем. (2001)
Уже вблизи остановки троллейбуса - табличка на столбе едва виднелась из-за мелкого густого снега, быстро летящего и мелькавшего в глазах искрящимися точками, но остановка точно здесь была, всегда, сколько он помнил, - Анатолий Александрович Чернов вдруг замер и покачнулся от неожиданности. Несколько секунд (или минут?) он стоял не дыша и смотрел на это чудо: здесь, почти в центре Москвы, зацепившись двумя лапами за металлический столб, на котором где-то далеко вверху, в вихрях снежинок, просвечивала оранжевая лампа, мотался белый заяц. Ветер едва не срывал его своими порывами, но заяц, изловчившись, цеплялся еще одной лапой, задней (она покрепче, сообразил Анатолий Александрович), и удерживался, инстинктивно стараясь приникнуть всем своим пушистым телом к холодному металлу (ему, наверное, не холодно, вздрогнул от усилившегося мороза Анатолий Александрович).
Ветер дул в лицо и почти останавливал Чернова в его движении к остановке (успею ли добежать, если подойдет троллейбус? - с некоторым страхом думал он). Ни троллейбусы, ни автобусы ни проходили, ни в какую сторону (совсем как в американских фильмах, где жертва может бежать от преступника десять минут по неживым улицам, брр! - лучше не думать). А заяц все так же цеплялся за столб и, казалось, не обращал на медленно подходившего к нему человека никакого внимания (чего он цепляется? спрыгнул бы, да и в кусты - сквер-то рядом). Но заяц будто и не помышлял о скачках и бегстве, и его чуть раскосые, удлиненные глаза, взблескивавшие красноватыми уголками при движении вокруг столба, будто бы даже слегка улыбались Анатолию Александровичу.
И тогда человек, приблизившись вплотную, протянул руки и взял зайца под мышки. Тот ничуть не удивился, вывернулся в воздухе и прильнул всеми лапами и пушистым животом к плечу человека и задышал теплом прямо в ухо и шею. Хорошо, что я в старой дубленке, а не в новой модной куртке, купленной в Чехословакии, - подумал Анатолий Александрович. - Ведь покарябал бы своими когтищами, стервец.
- Да, ничего бы и не покарябал, - опроверг его опасения заяц. - Что я, не понимаю, как трудно вам в вашей шкуре живется. - И засмеялся.
Анатолию Александровичу стало даже немного обидно. В смехе почудилось ему заячье превосходство.
- Послушайте-ка, заяц, я обращаюсь к тебе на "ты", поскольку ты моложе все-таки меня раз в пятнадцать. Имею право, - возмутился Чернов, а в голове пронеслось: при чем тут право и что заяц понимает в правах, обязанностях, этикете и вообще человечьих делах. Какой-то бред.
- А вообще я тебе друг и тоже обращусь к тебе на "ты". Ладно?
Чернов вдруг обмяк и согласился:
- Конечно, давай, дружище. Так ты, что ли, хочешь мне что-то сказать?
Заяц внезапно спрыгнул на землю, отчего правое плечо Чернова вздернулось кверху, сел на задние лапы и протянул свою переднюю левую лапу.
- Пошли-ка к тебе домой, по дороге поговорим.
- Давай троллейбуса подождем. Далеко все-таки идти.
- Да троллейбуса до утра уже не будет, чудак-человек. Взгляни на часы-то.
Чернов поднял голову и увидел на светящемся круглом циферблате часов, что часовая стрелка качнулась в сторону цифры три.
- Ты прав, дружище, на такси у меня денег нет.
- Какие проблемы?! - бодро успокоил заяц. - За разговором мы запросто за час-другой допехтерим.
Слова-то какие знает, удивился Анатолий Александрович.
- Да я много чего знаю, - подтвердил заяц и самодовольно прижал правую лапу к груди.
Чернова совсем не удивило, что заяц читает его мысли, что заяц разговаривает и вообще мыслит, как человек.
- У человеков и научился, за что им большое заячье спасибо. Ученье - свет, неученье - тьма. Хотя - в многознании - многие печали...
Они теперь шагали сквозь пургу и встречный ветер по проспекту Мира. Уже мелькнул магазин "Молоко" на левой стороне. В свете, льющемся с неба от полной луны, Чернов увидел справа древний акведук, памятник русского строительного и инженерного искусства. Стало тепло от быстрой ходьбы. Он сдвинул со лба шапку и почувствовал, как пар поднимаясь в воздух, тут же оседал в виде мелких снежинок на бровях и усах. Движение - залог здоровья и красоты, вспомнил он фразу с какого-то старого плаката, а возможно, так называлась научно-популярная книжка, выпущенная издательством "Знание". И такая тоска пронзила Анатолия Александровича по прошлому, что на глазах выступили слезы.
- Вижу, вижу, - сказал заяц. Он теперь, выпустив руку мужчины, шагал, или, правильнее прыгал рядом с ним, стараясь приладиться к ритму идущего человека.
- Не знаю, как к тебе и обращаться. Имя-то у тебя есть?
- Мое заячье имя все равно тебе не выговорить. Так что зови меня Заяц. С другим не спутаешь. Да и другой заяц навряд ли захочет с тобой общаться. Я гуманист, а другие - все в лес смотрят. Я вообще людьми интересуюсь. Хочу даже про них книгу написать. Гонорар мне не нужен, наберу на компьютере да и подвешу в интернете.
У Анатолия Александровича даже дух захватило от представившейся перспективы - стать соавтором Зайца. Правда, в списке авторов он будет вторым - в алфавитном порядке Чернов, конечно же, идет после Зайца. Но какое это имеет значение, если Заяц отказывается от гонорара?
- Да по фигу мне этот гонорар! - воскликнул Заяц, и его усы возмущенно встопорщились. - Шубу мне шить не надо, а виски я не пью. Так что бери себе весь гонорар.
- Но мы делим шкуру неубитого медведя...
- Ты, мужик, кочумай! Будет полный порядок! Вообще, чую, Толя, мы с тобой сработаемся.
А Заяц наглеет, подумал Анатолий Александрович.
- Ладно, Толик, - миролюбиво похлопал его Заяц по руке. - Не будем портить отношения. Лучше расскажи, что там у дяди Васи тебя расстроило.
И про дядю Васю знает, молниеносно промчалось в голове у Анатолия Александровича, и дальше он дал себе зарок ничему не удивляться: он был материалистом и считал, что мысль, обладая энергией - та же материя. Вот Заяц и схватывает все на лету.
- А расстроило меня то, что дядя Вася - ну ты же догадываешься, что он никакой не дядя, мы его так в редакции прозвали, потому что он старше всех нас лет на 15-20, он же в Отечественной войне участвовал и закончил ее капитаном, если не майором. Ну и хотя мы по работе как бы равны - почти - ну, он все же главный редактор, да мы-то тоже не лаптем щи хлебали, все творческие индивидуальности...
Заяц снова похлопал своей мягкой лапой по руке спутника, прерывая его:
- Ты, меня, Толя, извини, но хочу, по-дружески, заметить тебе: отвлекаешься ты в сторону, многословен, может, из-за этого и не сделали тебя в свое время замом главного - а ведь некоторое время исполнял обязанности, верно?
- Точно. Больше трех месяцев.
- А назначили другого? А?
- Ну, я тогда приболел, в больницу попал, а нужно было срочно утверждать, чтобы заполнить вакансию.
- Так я про то и говорю. И заболел ты - потому что место не для тебя. Ты часто витаешь в облаках. Ну, ладно, у дяди Васи что пили-то?
- А откуда ты, косой, знаешь, что мы вообще пили?
- Да попахивает от тебя. Похоже - виски.
- Угадал. Японская такая бутылка. Граненая. Ну и еще водочка была. "Смирнофф". С двумя эф.
- Всякую гадость лакаешь.
Заяц ловко сплюнул сквозь зубы и утерся лапой.
Чернова почему-то это очень поразило. Он следил за полетом плевка сквозь вихрящиеся снежинки, пока тот на растворился в темени. Его все время не отпускало чувство, что заяц ненастоящий, но плевок его убедил в обратном. Плевок был настоящий. И заяц тоже. Он остановился вместе с Черновым, повернул в его сторону морду, толстощекую, пушистую, с искрящимися глазами и белоснежной улыбкой.
- Ухмыляешься?
- Угу. - Заяц тряхнул высокими ушами, так что они завибрировали, и предложил. - Тронули дальше, а? А то еще до ремзавода не доперли.
- Да, да, - согласился Анатолий Александрович и стал растирать себе щеки перчатками. - Прохладно. Что-то будет в декабре, сейчас только ноябрь.
- А ничего, - успокоил заяц. - Все растает. Будет слякоть. Хорошего-то мало. Я по слякоти шлепать - терпеть ненавижу.
Они ускорили движение.
Разговор как будто иссяк. Анатолий Александрович мучительно думал, как его продолжить, но воспоминание о пьянке у дяди Васи не давало ему сосредоточиться.
- Ты бы, Толик, поделился своими сомнениями - вот и все дела, а то ходишь все вокруг да около. О погоде даже заговорил. Как на дипломатическом обеде.
- А разве там говорят о погоде?
- Ну а еще о чем? О погоде, о спектаклях, о выставках, о модах. О всякой муре.
- А ты знаешь, Заяц, ты - вульгарен. И речь у тебя нахальная, и изображаешь из себя этакого завсегдатая тусовок.
Заяц нахохлился, обиделся, видимо.
Незаметно, молча, они дошли до Северянинского моста. По мосту было идти трудно. Скользко. Ветер пробирал до костей. Оглянувшись налево, Анатолий Александрович увидел притихшее в эти ночные часы светло-серое здание овощной базы, вспомнил, как здесь вкалывал на субботниках, перетаскивая гнилой картофель; они разрезали огромные сетки с картофелем и раскладывали по ящикам - хорошие картофелины отдельно, гнилые отдельно; потом тащили ящики с гнилым картофелем и устанавливали на поддоны, куда они потом девались - Бог весть.
Да, так вот, дядя Вася... Он же так и не рассказал зайцу о их разговоре. А с таким смышленым собеседником стоило поделиться. Он глянул на ритмично прыгавшего сбоку зайца - тот приподымался немного, наклонялся вперед, потом приседал и совершал аккуратные высокие прыжки, причем как бы прилипал к скользкому, покрытому наледью тротуару. Анатолий Александрович двигался менее уверенно.
... Они пили за славное прошлое редакции журнала, за память ушедших, за здоровье друг друга, за великое прошлое страны и за будущее процветание обрубка, оставшегося от этой великой страны, которой выглядел на географической карте каким-то изгрызенным мышами и траченным молью половиком.
- Так вот, Толик, мы живем теперь в новой стране, как правильно заметил Меченый, вышедший из самолета, а согласно классикам марксизма бытие определяет сознание? Верно?
- Верно, Василий Иванович. Ну и что, значит, если мы оказались вдруг в воровской стране, значит нужно воровать и славить ворюг?
Лицо дяди Васи после выпитого раскраснелось и стало одутловатым. Чернов видел, как под увеличительным стеклом, крупные норы его старой кожи, покрасневший и раздавшийся широкий нос, сделавшиеся маленькими глазки, густые сальные волосы, вздымавшиеся над морщинистым лбом серо-желтой копной - видимо, дядя Вася все же их подкрашивал хной.
Они сидели за большим овальным дубовым столом, покрытым белоснежной накрахмаленной скатертью. На столе стояла высокая бутылка водки "Смирнофф", сразу видно только что из холодильника, бутылка виски, хрустальные фужеры и рюмки, тарелочки с нарезанной селедкой и бужениной, пол-литровая банка с солеными грибами, печеные пирожки, квашеная капуста... У Анатолия Александровича, с мороза и голодухи (обедал давно), из глаз потекли слезы, и рот наполнился слюной, как только он сел за стол. А теперь он согрелся и чувствовал себя умиротворенным и поминутно рос в собственных глазах. Ведь дядя Вася пригласил именно его в эту трудную годину. Сам он знал себе цену. Он, конечно же, был хорошим журналистом, он мог писать почти на любую тему, мог находить неожиданные повороты сюжета и оригинальные метафоры, мог отличить халтуру от талантливо сделанной вещи и главное - он никогда никому не завидовал, а потому мог находить хороших авторов и всячески их защищал. Но карьерного роста у него не получалось. Время от времени он исполнял обязанности то зама, то завотделом, а в основном оставался в должности редактора-консультанта.
Однажды на какой-то очередной попойке в ресторане "Узбекистан" один из его авторов провозгласил за него тост как за будущего главного (дядя Вася намечался в ту пору на повышение - кажется, его хотели взять в ЦК, но потом вспомнили о его возрасте). Анатолий Александрович тогда отшутился - сказал, что при живом, хотя и отсутствующем в тот момент главном ни за каких будущих пить не согласен.
Может, дяде Васе кто-то когда-то об этом сообщил?
- Толик, вы давайте-ка налегайте быстрее на закуску, а то скоро буду подавать горячее! - вырвал его из воспоминаний голос дяди Васи.
- Еще и горячее!! - на самом деле изумился Чернов. - Да вы просто волшебник!
- Не льстите, вам это не идет, - похлопал его по плечу дядя Вася, вставая из-за стола и поправляя одной рукой вылезшую из брюк рубашку. - Просто удачно заглянул сегодня в кулинарию и отхватил котлеты по-киевски. Они, наверное, уже готовы. Сейчас принесу.
- Вам помочь, Василий Иванович? - встрепенулся Чернов.
- Только за столом. Можете пока открыть пепси-колу и боржом. - И Василий Иванович удалился на кухню, тяжело и твердо ступая.
Анатолий Александрович глянул на себя в заднюю зеркальную стенку серванта и поправил галстук. "А рожа еще ничего, - подумал он. - Сияющие глазки. Уши только слишком красные. И усы неровные, правый вроде пошире. Надо будет завтра подравнять". Сколько они уже успели выпить? Ого! Почти половину виски! Между прочим, когда бы он ни приходил к дяде Васе домой - а почти за тридцать лет такое случилось по крайней мере дюжину раз - его жены не было дома. К чему бы это? Прячет он ее? Да, пока не забыл. Чернов поднялся из-за стола и прошел в угол комнаты, туда, где поставил свой неустойчивый дипломат (во время давки в метро отскочила одна ножка). Вот она, еще пахнущая типографской краской книжица, Анатолий Александрович даже не надеялся, что ее так быстро выпустят, но - выпустили, да еще таким тиражом! Для научно-популярной, да еще на набившую оскомину тему - тираж при нынешнем бумажном голоде - фантастический - 20 тысяч.
Появился со сковородой в руке дядя Вася, в левой руке он держал легкую решетчатую подставку, на которую поспешно опустил сковородку.
- Ч-черт!.. Ручка так раскалилась, едва донес. Даже рукавичка не спасла. - Он поморщился и стянув стеганую рукавицу с руки, подул на покрасневшую ладонь. - О, да вы, я вижу мне сюрприз приготовили? - Дядя Вася взял со стола книжку. - Обложка веселенькая. Молодой парень. Грудь нараспашку. Ветер гуляет в кудрях. Ну и название соответствующее: "Молодые - вперед!" Кажись, у какого-то поэта украдено. А? В суд не подаст?
Анатолий Александрович махнул рукой:
- У него было "Коммунисты - вперед!" А у меня - молодые. К тому же придумал не я, а редакция.
Они оба расхохотались.
От румяной золотистой котлеты тянуло нежным ароматом каких-то специй и жареного мяса. И не только. Внезапно Анатолий Александрович вспомнил, как в не слишком сытой юности в конце пятидесятых водил свою будущую жену обедать в кафе "Националь", на первом этаже, столик у окошка на Манежную площадь: бульон с яйцом, котлеты по-киевски, чашечка кофе - стоило это почти двадцать рублей (при стипендии - двести девяносто - сумма крупная)... Но тогда они чувствовали себя королями - хрустящие белые скатерти, накрахмаленные салфетки, блестящие ножи, вилки, ложечки, позвякивание посуды, тепло - а за окном снег и стынь, как сейчас, только тогда - все было впереди, а сегодня - дочь и внуки, и больная теща и новые квартирные заботы, и какая-то длившаяся целую пятилетку дурацкая перестройка, с дурашливым человеком с коричневой блямбой на плешивой голове и бессмысленной улыбкой: "Вам нравится перестройка?" Как будто это девушка или собака. Вам нравится ли сыр?
Они с дядей Васей дерябнули еще по рюмашке, и тот, казалось, окосел. Раньше такого Чернов за ним не замечал, и понес такую околесицу, как Ильич в том анекдоте ("скинемся по рублику, позовем с собой девочек, но не этих проституток - Троцкого и Зиновьева"...), что Анатолий Александрович даже подумал: ну, все, кажись, недалеко до белой горячки. А именно: журнал прекращается, а открывает он, дядя Вася, частное издательство и приглашает его, Анатолия Чернова, главным редактором.
- Все в порядке, все схвачено, Толя, я все просчитал. Деньги подписчикам мы вернем... - Дядя Вася хохотнул и лукаво улыбнулся, отчего обнажился провал в нижней челюсти - некогда было сделать протез. - Через полгода. Я их уже обратил в доллары, а на доллары купил небольшой бумкомбинат в Карелии. Так что бумагой мы будем обеспечены вот так... - И он провел себя рукой по горлу. - Ну, а бумага, как понимаете, и раньше кусалась, а нынче вообще как бешеная. И будем мы, Толя, выпускать книжки про святых, религиозных философов - на них мода пошла, переводные бестселлеры про Христа и его спутников...
Лицо дяди Васи раскраснелось еще больше, а нос уже превратился в спелую грушу, нависшую, над пухлой верхней губой.
Чернов уже ничего не понимал, не знал - смеяться или изумляться.
- Василий Иванович, да ведь направленность-то у нас иная. Мы же все время пролетарскую идеологию толкали, а тут вдруг...
- Эх, Толя, Толя. Вы что - всерьез? Да пролетариат давно пролетел со свистом, как пролетка какого-нибудь Чичикова...
- У того, кажется, была бричка.
- Один хрен. Я сразу смекнул, как только наш вождь заговорил про общечеловеческие ценности - значит все: надо рулить в другую сторону. Что мы потихоньку и делали в журнале. Но журнал кончился, мы вели как бы диалог - человек - экология - строительство новой жизни - мировоззрение - сотрудничество верующих и неверующих. Двусмысленности подпускали. А сегодня нужно резко менять курс. Только так можно выжить. Жить. А мы должны жить. И жить хорошо...
Да, вот чего он не договорил Зайцу. Вот, что его покоробило в сегодняшней встрече с дядей Васей. Быстро меняются люди. Причем Чернов не ожидал, как старый коммунист с маленьким значком "50 лет КПСС" в петлице в мгновение ока станет рыночником и подпевалой такого перевертыша, как Егор Гайдар, пытавшегося еще вчера возвеличивать в журнале "Коммунист" экономику развитого социализма. А теперь и дядя Вася... Общечеловеческие ценности... Где они - общечеловеки? Они у всех разные, эти ценности. Да разве Заяц поймет?
- Все, все пойму, - заяц фамильярно потрепал Анатолия Александровича по плечу. - Мы, зайцы, не лыком шиты. Я в вашем марксизме секу не хуже лектора по распространению. Бытие определяет сознание. Из чьего корыта хлебаешь, тому и песни подпеваешь.
Экстрасенс. Явно экстрасенс, подумал Чернов.
- Да не экстрасенс я, - поморщился Заяц, и усы его встопорщились, как иглы на испуганном еже. - Просто мы, зайцы, да и некоторые другие звери, понимаем друг друга без слов. Потому и не говорим. Это вы, люди, венцы творения, ни фига не можете понять, если не произносите вслух слова, да и когда произносите - все равно с трудом до вас доходит смысл. А!! - Заяц досадливо взмахнул лапой и сделал очередной прыжок, опередив спутника на пару метров...
За разговором незаметно миновали мост. Вот и высокое здание общежития полиграфического техникума осталось позади слева. Справа среди метели и лунного света поднимались знакомые маленькие коробки.
- Наконец притопали, - проговорил Заяц и уселся возле знакомого подъезда: двери были изрезаны и исписаны общеизвестными словами из трех букв (по-русски) в сочетании с английскими - fuck и т. д.
- Открывай, - сказал Заяц.
Они потихоньку вышли из лифта на третьем этаже, и Анатолий Александрович на ощупь вставил ключ - свет на площадке, естественно, не горел. Пахло кошками, тянуло помойкой от мусоропровода, откуда-то сверху доносились звуки пианино - музыкант-алкоголик с шестого этажа по ночам наигрывал классику. Хорошо хоть жена оставила в коридоре свет. Анатолий Александрович, на ходу снимая пальто, указал зайцу на табуретку, тот послушно вскочил на нее.
- Посиди, я сейчас.
Стоял в туалете над унитазом, в котором, как всегда, бежала вода - сколько ни меняли грушу в бачке, толку никакого. Потом в ванную, вымыл руки пахнущим турецким мылом, сполоснул лицо. Вроде слегка очухался. Вышел в коридор. Ни слова ни говоря увалился с зайцем на диван, не раздеваясь, лишь отбросив галстук и скинув ботинки.
- Завтра поговорим, - шепнул зайцу в ухо и провалился в сон. Заяц доверчиво положил ему лапу на бок и, кажется, даже чуть слышно захрапел.
Анатолий Александрович спал и думал: то-то удивится завтра жена, увидев зайца в квартире, ну и, конечно, устроит ему взбучку. Он, во сне, вдруг стал ясно соображать и понял, что, разумеется, немыслимо дожидаться утра. Тамара скажет: вот напился, зайца привел, в следующий раз притащишь козу или корову. Надо, право же, расстаться с зайцем. Он встал, оделся, поднял полусонного зайца и поволок вниз по лестнице. Поведу его к дяде Васе (он пошарил в пиджаке в коридоре и наскреб там несколько десятирублевых и полусотенных бумажек), поймаю такси. Но такси Анатолий Александрович не успел поймать. Он вышел почти на середину проезжей части, но машин не было. Внезапно, прорезав яркими огнями мутное бело-молочное месиво метели, вынырнул как из-под земли грузовик. Чернов едва успел отступить в сторону. Но грузовик замедлил движение, почти пополз, поравнявшись с ним. Из-за заднего борта выглядывали солдатики в серых ушанках и телогрейках, двое из них наклонились к Чернову и со смехом стали тянуть за лапы его зайца. С трудом, скользя и чертыхаясь, Анатолий Александрович вырвался вместе с зайцем и бросился обратно домой.
Дальше он ничего не помнил.
Утром (а может днем?) он проснулся на диване. С кухни доносился оживляющий аромат кофе, шум воды (жена мыла посуду?), громкий разговор по телефону.
А где же заяц? Чернов лежал под клетчатым пледом, купленным в универмаге в Одинцове еще в начальные брежневские времена за 25 рублей. А в руках у него была грязная, неизвестно откуда взявшаяся наволочка без пуговиц, мятая и местами рваная.
Он отбросил на пол эту рвань. В голове стали всплывать фрагменты предыдущего вечера и минувшей ночи: дядя Вася как бизнесмен, Заяц, бредовые с ним беседы. Анатолий Александрович вспомнил, что где-то читал, будто Пушкину перед дуэлью перебежал дорогу заяц. Да, а вот что в соннике (если то был сон)? Он протянул руку к полке над головой и почти не глядя взял маленькую книжечку - сонник. Там тоже про зайца вычитал что-то нехорошее. Приснится же такая чушь! Во рту горчило. Скорей бы почистить зубы.
Анатолий Александрович поднялся, скинул штаны, кальсоны и натянул домашние спортивные штаны сына (тот их носил еще в девятом классе, а потом отверг как немодные). Стянул рубашку, мятую и пропотевшую. Скорей в душ!
Но тут телефонный разговор на кухне стих и в дверях комнаты появилась жена в ситцевом старом платье, бледная и взволнованная.
- Ты где вчера шатался?
Неожиданный вопрос. Риторический.
- Да ты же знаешь. У дяди Васи. Надо было старика уважить.
Чернов не оправдывался. Констатировал.
Жена тоже. Пытливо на него глядя, она проговорила севшим голосом:
- Только что звонил Быков...
Ну и что? Быков был давним замом и дружком дяди Васи по рыбалке. Только что ему вдруг понадобилось в воскресенье?
- Я сказала, что ты спишь...
- Ну и правильно. Не дадут отдохнуть.
- Жена дяди Васи позвонила ему утром, а уж он по ее просьбе нам. Василия Ивановича сегодня ночью убили, застрелили, - уточнила Тамара. - Как протрезвишься - звони Быкову.
Чернов, быть может, впервые в жизни ощутил физически старинное выражение "обухом по голове". Он опустился обратно на диван и тупо смотрел на жену.
Все только начиналось.
Наступала заря Новой России.
За окном средь серых облаков показалась розовая полоска. А потом ее затянуло серым. Заря медленно угасала.
На кухне из "спидолы" лился сочный бас Штоколова: "... заря моя вечерняя..."
... Чернов вновь протянул руку над головой и не глядя нащупал на полке за спиной книжечку - сонник. Чушь, конечно. Ну-ка, ну-ка. Посмотрим. Итак: "Заяц - благополучный выход из опасного положения". А что же он читал совсем недавно? Может, та книжечка ему приснилась? Может, он тогда просто не очухался? Он еще раз перечитал фразу и задумался. Стало как-то не по себе, неприятно заныло где-то в центре живота: то ли он избежал опасности, то ли выход из опасного положения только впереди...
