Владимир СМЫК. Птицы

15 апреля 2015 года исполняется 75 лет поэту Владимиру Филипповичу СМЫКУ. Мы поздравляем нашего автора с этой славной датой!  И пусть дни его – «подарок небесного рая» – длятся ещё долго-долго в здравии и благополучии: «…Мол, приблизились к нашему краю Ни на что не похожие дни, Как подарок небесного рая Нам, беспутным, даются они».

Владимир Филиппович Смык родился в городе Ейске Краснодарского края. Окончил факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. Работал журналистом в АПН, газетах «Рабочая трибуна», «Гудок». Печатался в журналах «Образ», «Наш современник», «Москва», «Камертон» и др. Автор книг «Встречи» (1990), «Приключение в библиотеке» (2008). Член Союза писателей России.

Мы любим Владимира Филипповича за чистоту и хрустальную звонкость поэтического слова, за устойчивость публициста, за требовательность критика. Многие лета! Добра!

Редакция «МОЛОКА»

ЗВУК

Ослабил ветер свой напор,

Стих плач метели безутешный,

И стал оттаивать простор,

От долгой стужи онемевший.

Еще вчера вороний грай

Один царил по всей округе,

А нынче, будто невзначай,

Влетели к нам живые звуки.  

Хотя февраль еще вовсю,

И кромка гладкого сугроба

Остра, как нож,

(не с тем ли, чтобы

Зимы не трогали красу),

Хоть все бело, куда ни кинь, -

Морозам время ставить точку:

вон слышишь звонкое: «Синь-синь!»

идут к нам синие денечки.

Вперед других весну поет

У нас веселая синица,

И начинает небосвод

Тепло и ласково лучиться.

Деревья сонные под ним

У птиц-певуний на заметке -

Чуть солнце гребнем золотым

Расчешет спутанные ветки.

И вот уже звенит капель,

И чья-то трель в кусте рябины -

То, хохолок свой запрокинув,

Висит под гроздью свиристель.

Пернатых радостное братство,

Уж у тебя полно забот,

ты, чтобы свой продолжить род,

озвучиваешь пространство.

И скоро весь его объем

Заполнят нежные рулады

О том, что вам любить, о том

Что вам построить гнезда надо.

Что в птичьих хлопотах сквозит

Живой порядок мирозданья,

Что песню фальшь не исказит -

В ней только чистое звучанье.

Что так заведено не вдруг

В рядах пернатого сословья:

Что подражает Слову звук

И зарождается любовью.

* * *

Ворона грязная, растрепанная ель

в моем окне... Но солнце будит крышу,

и шелковую нитку вьет капель

перед лицом смущенного затишья.

В неделю, а быть может, и на днях

толпа проталин выбежит наружу.

И дятел застучит. И всю в слезах

весна однажды землю обнаружит.

* * *

Вот уже заметались по небу ветра

С головнями заката – закончится пеплом

Повесть этого дня. И лампаду затеплит,

Наверху, и займется очинкой пера

Переписчица ночь в душной келье Вселенной,

Свиток лунного света достанет земли,

И березы легчайшей стопой приведений

Закружат у селений, где спать мы легли.

Вот тогда-то из тихого майского сада

Суковатой былины ровесник живой,

Тот, кто трель серебрил и менял на разбой

У костра печенега еще, из засады

Посылает в нас очередь…

* * *

Проросли и кустятся созвездья,

Млечный Путь весь в цветочной пыльце,

Теплый ветер – весенние вести

Обдувают меня на крыльце:

Мол, приблизились к нашему краю

Ни на что не похожие дни,

Как подарок небесного рая

Нам, беспутным, даются они.

Повеление, данное свыше,

Будет оглашено соловьем:

Всем черемухам, сливам и вишням 

Вспыхнуть нежным, чудесным огнем.

Соучаствующий в  незакатном

Свете жизни, ее торжестве,

Он с огнем состоит Благодатным,

Может, дальнем, но все же родстве,

Прикоснувшихся не опаляет,

Через каждый проникнув забор,

Чистым пламенем белым пылает,

Широко заливая простор.

ИМПЕРАТОР

Как в серебряные застучишь ты свои молоточки,

И алмазный бурав повернешь в купине там, где полночь темней,

Тотчас брошу перо, не уважив строку свою точкой,

И пойду в подмастерья проситься к тебе, соловей.

А когда над лесною поляной ударишь картечью,

Далеко разнося пламенеющих звуков пунктир,

Попрошусь я тогда на родном нам обоим наречье

В рядовые солдаты к тебе, господин бомбардир.

Я люблю разных птиц, и скворца мне мелодья известна

Переливчатая - так ручей в жаркий полдень течет –

Вся она в обаянии с детства знакомого места,

У тебя, государь мой, характер и голос не тот.

…Заметались вороны, пугаясь колес перестука,

поезд крикнул – и все, что вдоль насыпи, бросило в дрожь.

Ты же, доблестный мой, на секунду труда не прервешь:

Пусть его пошумит, тебе надо работать над звуком.

Камертоном твоим – луч высокой Полярной звезды.

Не чужой ты под чашей луной осененного свода.

Император ты мой, голос твой покоряет народы.

Собирай же Россию, воздаст тебе Бог за труды.

Над излуками рек, над изгибами долгих путей

Воцарись, самодержец, в цветущих весенних хоромах,

Посылай по зеленым волнам в белой пене черемух

Свою трель, мореплаватель.

Труженик.

Царь.

Соловей.

* * *

Майский день догорел,

Но свежа простыня,

И чужда мне постель.

Звездный ковш, наклонись

И пролей на меня

Соловьиную трель.

Эту тайну старинный мой друг

Соловей мне открыл:

- Я беру, он сказал, -

свой сверкающий звук

У небесных светил.

- Если с неба твой звук,-

 возразил я ему, -

Почему же в ночи

Так пульсирует песня твоя, почему

Она дробно звучит?

- Как начну свою трель,

посмотри в эту высь, -

Попросил соловей. –

И представь, что ты звук,

и пойди дотянись

До дубравы моей.

Быть услышанным много стоит труда.

Потому и пульсирует в небе звезда.

* * *

Как фотовспышки, сполохи зарниц

Из темноты выхватывали рощу,

Будя уснувших жителей станиц,

Пошла гроза, своей пугая мощью.

Он был в ударе южный этот дождь,

Горстями щедро вниз швыряя струи,

По крыше барабаня: не пойдешь

Из дома никуда, пока иду я.

Красу садов задумав разорить,

Тяжелый ливень розы бил жестоко,

По вспененным стремительным потокам

Неслись гурьбой лихие пузыри.

Ручьи тащили вниз песок и щебень.

Гроза гремела - кто поспорит с ней?  

Но меж раскатов вдруг... сначала щебет,

А вот и трель. Бесстрашный соловей,

Он не поддался общему смятенью,

Не испугался пушек громовых.

Певец любви бесстрашно вел сраженье

С грозою. И смутился гром - затих.

Хвала тебе, хвала, отважный лирик,

Лирический, поистине, - герой.

И да звучит в жестоком этом мире

Как весть любви - прекрасный голос  твой.

* * *

Источала, как ладан, свой запах сирень,

Солнце грело весеннею лаской

Обелиски могил. Майский радостный день

Он и здесь - и на кладбище – майский.

От  вершин тополей до травы, до корней

Ликовала природа родная

Под лазурью небес. И свистал соловей,

Песней вечный покой оглашая.

Только чистому звуку доступен певец,

Что любовь проповедовал в чаще,

И взывая к Тому, кто всей твари Творец,

Горячо отпевал «зде лежащих».

И когда соловей в роскошь майского дня

«Безобразна, бесславна, не имущего вида»

Принесут в домовине сосновой меня,

Отслужи и по мне панихиду.

А когда все следы мною прожитых дней

Смоет Стикс окаянная речка,

Прилетай и на Страшном Суде, соловей,

За меня ты замолви словечко.    

РОЗА И ГРОМ

Сад, что душа чужая, был потемки:

где звезды, кроны, где стволы дерев?

Ночная птица начала негромко,

но тут же замолчала, оробев.

Когда над ней нет ни крупинки света,

ни зернышка – какой уж тут мотив...

Но вот, сначала дуновенье ветра,

еще мгновенье – и уже порыв.

На каменную кладку под ногами

упали капли, листья теребя –

гроза! Сверкнули плиты зеркалами –

толпа дерев увидела себя.

С рождения не знающие стрижки,

живя вокруг стволов своих кривых,

сиятельной захваченные вспышкой

себя застали в искрах золотых.

За что такая милость им нескладным,

признанием каких таких заслуг?

Огонь, небесный пощадил – и ладно,

но небо их озолотило вдруг.

Ах, вот что: угол осветив ограды

и старую корзину на шесте,

явленье розы происходит саду,

явленье желтой розы на кусте.

И гром с небес, могучих, грозных, дробью,

Чугунных ядер покатился к ней

и, посмотрев на розу исподлобья,

сказал угрюмо:

- Я твой соловей.

И смысл ее прекрасного явленья

растолковал его чугунный слог:

о жизнь моя, в минуту озаренья

так щедро ли тебе отпустит Бог,

как тем деревьям? Грозный час нагрянет,

и молния, чертя наискосок,

во все углы души моей заглянет –

хотя б один найдет ли там цветок?