Татьяна ШАБАЕВА. Совсем не Джейн Эйр
Ровно двести лет назад – 21 апреля 1816 года – родилась Шарлотта Бронте. Третья дочь в семье, где было шестеро детей, она уже в девять лет стала старшей, не имея для этого ни желания, ни призвания – ничего, кроме всеобъемлющего чувства долга.
Детство отпрысков семьи Бронте сегодня ужаснёт не только ярого защитника прав ребёнка, но и простого обывателя. Их мать, рожавшая почти каждый год, умерла от рака, когда Шарлотте было шесть. Их отец, священник, был суровым и непреклонным: дети Бронте не ели мяса, дети Бронте не имели красивых вещей, дети Бронте не общались с другими детьми. Тщеславие следовало истреблять в зародыше, и однажды он сжёг новые расписные ботиночки своих малышей, а в другой раз изрезал в клочья ни разу не надёванный шёлковый халат жены.
И всё же это был довольно счастливый брак, где муж и жена ни разу не повздорили. На свой лад, но Бронте любил своих детей и относился к ним так, как в то время было не принято: со всей серьёзностью. Он читал им прославленных авторов древности, рассуждал о современной политике, ставил с ними домашние спектакли. Это были очень послушные, очень дружные, не по годам развитые, но застенчивые и уже тогда слабые здоровьем дети.
О том катастрофическом влиянии, какое оказала на Шарлотту школа для дочерей священников Кован-Бридж, знает всякий, кто хоть немного интересовался её биографией. Едва только вышла «Джейн Эйр», как Ловудскую школу молва накрепко связала с этим местом, отчего Шарлотта пришла в ужас: она ведь не хотела никого обидеть. Она просто писала то, что помнила.
Вечный запах прогорклого жира, пудинги, приготовленные на грязной дождевой воде, молоко, которое портилось и воняло оттого, что его хранили в немытых бидонах, пирог из объедков по субботам – вот что вспоминали и другие ученицы школы Кован-Бридж даже спустя десятилетия. Здесь царила самая унылая антисанитария, и тифозная эпидемия, в романе выкосившая полшколы, не замедлила разразиться.
Никто из четырёх сестёр Бронте, которые были помещены в эту школу, не заболел тифом. Две умерли чуть позже – от туберкулёза, который без лечения и элементарного ухода быстро свёл их в могилу. Самая старшая сестра Мария – девочка очень умная и глубокая, кроткая и добрая, только не слишком аккуратная – вдобавок терпела постоянные нападки, унижения, даже побои от одной из учительниц. Когда отец приехал навестить дочерей, Мария уже едва могла подняться с постели. Она умерла через несколько дней после того, как её привезли домой. Ей было всего одиннадцать. По заверениям всех, кто её помнил, замечательно похожий портрет Марии Бронте дан в образе Элен Бёрнс – девочки, ставшей первой и самой дорогой подругой Джейн Эйр, направившей её на путь смирения перед Богом и уважения к образу Божьему в самой себе.
Ещё через месяц умерла Элизабет Бронте, и Шаротта стала старшей. Она уже никогда не забывала: она должна. Должна заботиться о сёстрах (все младшие дети Бронте тоже были слабы здоровьем). Должна хорошо учиться и как можно скорее сама начать работать учительницей, чтобы не обременять отца, чтобы он мог все скудные финансы направить на поддержку сына. Все сёстры хорошо рисовали, но Патрик Брэнвелл Бронте обещал стать выдающимся художником.
Не вышло. Ещё в юности Брэнвелл пристрастился к выпивке, потом стал вести безвольный и порочный образ жизни, сошёлся с замужней женщиной намного себя старше, воровал деньги семьи, слезливо угрожал отцу убийством или самоубийством… Увы, черты искренно любимого брата, надежды и отрады семьи, отчётливо читаются в ненавистном Джейн Эйр кузене Джоне Риде.
Она мало видела и мало знала жизнь; писала о том немногом, что видела сама и знала по рассказам ближнего круга: ужасная школа, чудесный мир воображения, радость творчества, неяркая прелесть английской природы, работа в школе, участь гувернантки в богатом доме… Её персонажи наделены чертами родных и близких – в кузене Сент-Джоне Риверсе, например, видны добропорядочность, холодная религиозная непреклонность, молчаливая, непрерывно укрощаемая гневливость натуры её отца. Жизненный опыт Шарлотты был скромен, но о том, что знала, она судила весьма трезво.
Джейн Остен, «первая леди английской литературы», отделена от Бронте всего одним поколением (она умерла через год после рождения Шарлотты), но психологически – целой пропастью. Тоже дочь священника, тоже перенёсшая в детстве тяготы английской школы – от деспотизма учителей до эпидемии сыпного тифа – Остен росла в семействе, более открытом миру. У неё были братья, делавшие успешную карьеру. Она была совсем не богата, но никогда не была настолько бедна и преисполнена тревог о куске хлеба. По сравнению с книгами Бронте, романы Остен кажутся изящными карандашными набросками. В них есть всё что нужно – в них есть даже остроумие и наблюдательность – но вы не найдёте там глубины Бронте, её зачарованной и страстной интроверсии, пафосных и многословных отступлений, рассуждений о чувствах, которые в детстве кажутся нудными, но при более позднем прочтении внезапно обретают смысл и значительность.
Недаром «Гордость и предубеждение» экранизировали восемь раз, и телесериал 1995 года так хорош, что оригинал рядом с ним кажется поблёкшим. Мало того: сюжет Остен с лёгкостью подвергается деконструкции – будь то перенос действия в современность (американский фильм 2003 года) или ироническая пародия Сета Грэма-Смита «Гордость и предубеждение и зомби».
«Джейн Эйр» экранизировалась десять раз. И ни разу – удачно. Можно взять хороших актёров, можно отнестись к книге бережно и заставить их с чувством произносить все положенные речи… Но нельзя – до сих пор не получалось – снять душевные переживания, метания, мечты и молитвы, которые на первом – да и на втором – прочтении пробегаешь глазами, а в третий раз с удивлением замечаешь их уместность и точность.
А потом, попробуйте-ка снять фильм о дурнушке. О девушке, которая хорошеет и вся преображается лишь тогда, когда озаряется светом мечты или любви, - в книге этому просто веришь – веришь тому, как написано, – а сыграть в кино – ну, бросьте, это практически невозможно.
Такую Джейн Эйр Шарлотта Бронте написала из принципа: взялась доказать сёстрам-писательницам, что героиня не обязательно должна быть красавицей, чтобы увлечь читателей. «Я докажу, что вы не правы. Я выведу героиню такой же маленькой и невзрачной, как я сама, но она покажется вам обеим интересной», - заявила Шарлотта. Потом ей пришлось отбиваться и доказывать, что «Джейн Эйр – это не я, совсем не я» - но было уже поздно. А ведь она говорила правду: Джейн Эйр – это не Шарлотта, это её мечта о себе и своей судьбе.
Это, конечно, очень женская книга. Более женская даже, чем «Гордость и предубеждение», которая стала хрестоматийным примером сентиментальной литературы, над которой скучают мужчины (вспомните фильм «Вам письмо»). «Джейн Эйр» - прообраз женского романа, где главный герой становится идеальным мужем лишь тогда, когда физически зависит от жены, его свобода ограничена. Впоследствии эта нива заколосилась, производя экземпляры вычурные и отталкивающие, но в истоке не было никакой грязи. Другое дело, что и большой убедительности не было. Мужчины всё равно не видят себя такими.
И всё же знаменитый поэт Роберт Саути, за десять лет до триумфального рождения на свет «Джейн Эйр» написавший Шарлотте, что «литература не может, да и не должна стать делом жизни для женщины», - ошибся. Литература стала единственным, что спасло от забвения не слишком счастливое семейство Бронте, обеспечило их посмертный триумф, сохранило память о горькой участи Марии и несбывшихся мечтаниях Шарлотты. Все молодые Бронте умерли, не достигнув сорока лет, не оставив потомства. Отец семейства, Патрик Бронте, дожил до восьмидесяти четырёх, пережив всех шестерых своих детей. Он ещё успел прочесть первую – посмертную – биографию своей дочери Шарлоты, написанную её подругой Элизабет Гаскелл. Он успел и выразить своё возмущение этой книгой, причём общественное мнение того времени его поддержало. Но уже ничего нельзя было повернуть назад. Семейство Бронте ушло в вечность и стало частью истории.
Иллюстрация: Картина, где беспутный брат Патрик Брэнвелл Бронте нарисовал себя и сестёр, а потом закрасил себя. По одной версии – чтобы не загромождать композицию, по другой -- потому что отец, после ссоры с ним, затёр в этом месте картину скипидаром. Если судить по характеру отца, такое вполне возможно. Гаскелл уверяла, что, несмотря на посредственную технику, сходство портрета с оригиналом велико. Слева направо там Энн, Эмили, колонна, которая была Патриком, и Шарлотта. Стоят по старшинству, от самой младшей к самой старшей.
