Евгений МОСКВИН. Рецепт сыра

Рассказ

1

 Эх, всегда я хотел написать об этой долине… об этом зеленом луге, об озере, которое так засвечено солнцем, что вода в нем похожа на молоко. Только голубые прямоугольники лежат на озере – как оконные силуэты!.. Как я хотел написать обо всем этом – только руки не доходили!

 О сыроваре, который каждый день ходит на озеро с бидоном, чтобы набрать молока… чтоб потом отнести молоко на сыроварню и сделать сыр.

 Впрочем, он чаще ленится и, принеся бидон, засыпает на полированной деревянной скамье. Сидя – и во сне так мнет ртом, что, кажется, пожевывает свои усы…

 Он здесь почти всегда один, но только упивается одиночеством.

 Я тоже ленился и спал все пятнадцать лет, никак не мог собрать в себе искры солнца из той долины, а сегодня вдруг вижу пачку молока на кухне… вот же он, сыровар! На упаковке! Сидит себе на скамье, закрыл глаза, закинул руки за голову. Он стал совсем седым за это время… Но все так же ухмыляется и отдыхает – будто уже много сварил.

 А его колпак, приправленный мукой, упирается в полку.

 Наверное, это находится где-то в Новой Зеландии. Там же варят сыр? Не знаю... Но только трава там всегда такая, что – походил по ней минуту – и подошвы сандалий остаются с салатовыми втертостями. И только под подошвами погибают сорванные хрусталики солнечного света – больше нигде.  

 А в долине не счесть зверобоя и июньских бронзовок и стоят побеленные столы, вокруг которых каждый год городские жители собираются попировать и тогда издалека в синеватом воздухе виднеются воздетые рукава пиджаков. И вот уж сыровар растревожен в это время! Хотя с другой стороны… ему это веселье как бы и на руку. Он ведь часто оставляет заказы на этих столах, чтоб не надо было приходить в твердо назначенное время. А коли столы заняты… можно вообще сделать перерыв – хе-хе!..

 Да уж, перерыв – как всегда!

 Хотя заказы он обычно задерживает только на неделю. И он всегда приветлив и пышет настроением…  

 Вообще говоря, все эти годы… думаю, его душевное состояние походит на какой-то самовосполняющийся механизм – как только сыровару начинает хотеться чего-то большего… как это может быть?.. В этом свежем, позвенивающем воздухе молочной долины – и тут же эта мысль возвращает обратно… И каждое новое утро весь луг умылся-выбелен солнцем. Свежий воздух – он только размаривает… Опять сегодня только отдыхать!....................................................................

………………………………………………………………………………………………………………..

 Не мудрено, что после обеда, когда приходит посетитель, сыровар говорит:

 -Эх, Майлес, ничего для вас сегодня не сварил. Вы уж извините… Приходите завтра. Завтра сделаю обязательно!

 -Вы меня с кем-то путаете. Я ничего не просил, - растерянно произносит гость и смеется.

 Сыровар открывает один глаз – ого! – и выпрямляется на скамье.

 -И правда! Вы не этот пудель Майлес… хорошо! Знаете, он меня просто достал. Еще и машину на прошлой неделе просил одолжить…

 -Э-э… пудель?

 -Да человек он, человек, просто похож на пуделя. И до чего приставучий!.. Ладно, раз уж вы не Майлес…

 …значит можно рассказать что-нибудь интересненькое? Сыровар так и делает, даже не спросив гостя, кто он и зачем пришел, да и гость… зашел просто так. Он недавно в этих краях, ему говорили про сыровара, и он просто однажды решил заглянуть-посмотреть, как тот живет – только и всего…

 Сыровар рассказывает, что ему всегда очень хорошо – отдыхать на этой скамье после работы. (А чаще работа этим заменяется – ха!) Но вот так, чтобы обрести абсолютное счастье… как это сделать? Нет, ему просто хорошо…

 Он зевает и принимается пожевывать седыми усами.

 -Вот мой сосед Рустам. Вот он счастлив по-настоящему… Эх, мне теперь до него совсем не докричаться… Руста-а-ам! – выкрикивает сыровар, смотря на открытую форточку над головой. – Вот видите: никакого ответа.

 -А что с ним такое? И до чего странное имя – Рустам!

 -Да уж, это имя… оно как ваза дребезжит, точно? – смеется сыровар. – Та самая ваза, которую он теперь все время видит.

 Сыровар рассказывает, что у его соседа однажды разбилась ваза. Он заказал себе новую в городе, а как ее прислали, он счастлив после этого всю жизнь! Он так и застыл от счастья посреди комнаты, с вазой в вытянутых руках, а рядом на полу – скомканная оберточная бумага лежит. Сосед застыл – левая нога чуть отставлена в сторону. Он смотрит на вазу и улыбается, а в его глазу – остановился солнечный свет. А угол зеркала позади затерт солнечным зайцем, который, кажется, повторяет Рустамову позу… водоворотом – фьюи-и-ить!.. Господи, что за чепуха!

 И все ж таки соседу счастливо – так стоять… ведь больше нет ни боли, ни дребезгов. И до его уха частенько долетает деревянный шелест, с которым его жена перекладывает деревянные карты. А потом уютное шкворчание, потому что она отправляется на кухню готовить сардельки и омлет. Шкворчание нарастает и уют! Уют! – а что еще нужно человеку, кроме уюта и счастья!

 Впрочем, Рустам, конечно, ничего уже не ест. Ничего ему не нужно, кроме этой счастливой вазы. А его жена… наверное, она просто хочет приблизиться к этому счастью, поддерживая домашнюю теплоту, но пока не выходит. Вообще Рустам до сих пор единственный, с кем это здесь произошло.

 -Неужто он так стоит долгие месяцы? – у гостя пораженная улыбка.

 -Да какие месяцы… Пять лет!

 -Не может быть!

 -Еще как может. Он обещал мне вернуть мою «Кулинарную феерию», но так попробуй от него теперь добейся.

 -А вы у жены попросите.

 -Ее никогда нет дома, если я захожу… - махает сыровар рукой; снова зевает.

 -Слушайте, я хочу взглянуть!

 -…А впрочем, книга мне все равно не нужна. Я помню все рецепты наизусть, - сыровар ухмыляется, откидывается назад, беззаботно закидывает руки за голову…

 Он просто не хочет признаваться, что только и отдыхает на скамье. И сыру он опять сегодня не сварил. И ему всегда так нравится – полулежать, уперев подбородок в шею. И выпятив живот в белом фартуке. И с колпака на усы падает мука.

 -Пойдемте посмотрим на него! – не унимается гость.

 -А чего смотреть? Он все равно не пробудится.

 -А может, нам удастся пробудить!

 -Да зачем его пробуждать… Никто и не пытался. Он ведь счастлив.

 Эх, ну зачем говорить неправду! Ведь сначала все только и старались, что разжать Рустаму руки, забрать вазу – да он так крепко ее сжимает, что это трудновато сделать. Ну и потом… ну да, действительно решили – раз человек счастлив, зачем его беспокоить?..................................................

………………………………………………………………………………………………………………..

 И все ж таки сыровар поднимается со скамьи, и они с гостем идут к Рустаму.

2

 Они выходят из сыроварни на травяной луг…

 Как же восхитителен этот луг, эта поляна! Я слишком погряз во всей суете и иногда здорово завидую всем, кто там живет. Чаще я представлял ее как будто чуть сверху. И озеро похоже на огромную каплю. Оно заковано в зеленый луг, и трава кажется совсем короткой… Будто на газон смотрю! Но ничего нельзя ясно разглядеть, а только это чувство – что ты на всех концах поляны разом! Сквозит через тебя. А это молочное сияние – так обволакивает… ты вязнешь… а потом… как будто вот сейчас подпрыгнешь!.. Как на замедленном батуте - вве-е-е-ерх…………………..

 А после…  передо мной вдруг мелькают сливочные ромбики на воде. Они совсем сливаются.

 Но вот я схватил четко… на секунду! – трава! Резкая свежесть, и каждая травинка луга!.. Будто отделилась перед глазами – успею ли сосчитать? Или хрусталики солнечного света? И я чувствую, что раз я подумал об этом, кто-то из местных жителей уже пытался это сделать…

 Значит… надо отложить, отложить на потом и расслабиться…

 А что, если этих хрусталиков не так много, как может показаться?

 Трава довольно высокая и уже сложная… нет, это совсем не газон…

 А вот теперь я вижу глиняный кувшин, из которого льется солнечное молоко.  

 Господи, такой кувшин… Он же во всех рекламных роликах! Я, верно, их и насмотрелся!

 Да, нечто подобное живет в моем прошлом – и каждый раз, когда я видел новый ролик… этот коричневый кувшин и белое полотенце подстелено… я ощущал отголосок из этой долины. Но написать о ней… нет. Потом лучше соберешься – нужно еще, чтобы время прошло. И это ведь такое восхищение – у тебя сейчас нет столько сил!.. И зелено-солнечных, молочных красок… Ты не на полной волне…

 И я будто растворяюсь – да… Надо еще вызреть. Но тотчас мелькает эта нотка неудовлетворенности – что ты так и не сделал.

 И так все годы…

 Но наверное, нотку можно почувствовать и когда оказываешься в долине. Проникнут всей ее неторопливой свежестью. Поэтому это не абсолютное счастье?.. Все правильно говорит сыровар.

 Что-то случилось сегодня! Эта пачка молока у меня на кухне… Думаю, все дело в том, что мне нужно было увидеть сыровара воочию – хоп! Вот же он! Я узнал!

 И больше нельзя ждать – пора!..

 Итак, они выходят из сыроварни…

 Белый, умытый свет. Он так ярок за изгородью, а здесь, в полуметре притуплен до таинства, и золотистые сережки играют. Наверное, это карнизный козырек, слева, на другом доме, делает такой переход тона?.. Но козырек же совсем тоненький!

 Там, вдалеке!.. Колесо, перегоняющее воду. Прозрачные, текучие шнурки спадают вниз, блестят между деревьями. Я вспоминаю, как пару месяцев назад представил себе колесо совсем близко. А потом… вода остановилась под ним, и силуэт сыровара на глади – и как всегда его мучные усы. Эта вода… она из озера – откуда еще? Но она уже бирюзово-хрустальная и соленые блики на дне – совсем не похожа на молоко. Может, поэтому вид у сыровара такой сосредоточенный и смотрит он очень внимательно? Ему же все равно надо варить сыр – а как это сделать, если нет молока?

 -Вы, конечно, правы… - говорит гость; облизывает губы, но все не перестает озадаченно улыбаться. – Что не стоит его трогать, раз он счастлив. Но… 

 -…что?

 Гость ничего не отвечает. Но лицо у него рдеет от предвкушения чего-то необычного.

 Участок Рустама – позади сыроварни. Когда они уже подходят к деревянной калитке, сыровар вдруг говорит:

 -А еще раньше распускали слух, что это я повинен, что Рустам так замер… - уже очень серьезно, тихо. – Что я, мол, не выполнял заказы, и его очень сильно огорчало. Что я его вообще всегда гнобил. А тут еще и ваза разбилась…

 -И он ушел в счастье?

 -Что-то типа такого… Господи, да ведь в этом каждый мог поучаствовать! И ничего я ему дурного не делал, поверьте… У меня всегда задержки – что в этом особенного?..

 -Вот, оказывается, чем он занимался… - они вступают в царство гравилата и пиальных лилий. - Это ведь не его жена разводит?.. – гость видит, что точь-в-точь такие лилии, только керамические, прибиты на деревянные стены дома между окнами и на дверь – на место подковы.

 -Ни один не завял с тех пор, - кивает сыровар.

 Смотря только на сад.

 Потом, когда он толкает незапертую дверь, и они входят в дом… внутри на полированных стенах тоже прибиты керамические цветы, только здесь они походят на четырехлистники.

 -Вот видите, его жены нет. Она опять ушла, - объявляет сыровар, еще никуда не посмотрев.

 Они проходят через гостиную, а под подошвами у них уже погибли хрусталики солнца – там только салатовые втертости. Которые совсем не красятся.

 С кухни доносится шкворчание.

 -Она ушла и оставила сковороду, - у сыровара появляется беспечная улыбка на лице. - Наверное, просто масло кипит!

 -Так наверное же она здесь.

 -Да нет ее. Даже и смотреть не стоит… Только не подумайте, что мы с ней в ссоре – это просто так всегда получается. Я прихожу, а ее нет. Пойдемте, лучше взглянем на него…

 Как только они входят в Рустамову комнату… да, все так, как говорил сыровар! Рустам стоит посреди комнаты – замер. В наклоненной позе, одна нога на мысу и чуть-чуть как бы повернута – как можно так стоять пять лет!  

 -Вот это да! – обомлевает гость.

 …Руки вытянуты, сжимают вазу. Одна согнута в локте… И солнечный заяц на зеркале позади… и впрямь водоворот! - повторяет позу Рустама.

 Ваза такая чарующая! Серебристо-топазовая. Рустам смотрит на нее, и она сияет от света. Вот только улыбка Рустама… скорее, просто зубы виднеются в приоткрытом рту, за растянутыми губами? Да нет, и впрямь улыбка… И ни единой морщинки на эклерных щеках!  

 И одет Рустам в садовый фартук, на котором отпечатался лилейный лепесток.

 Так гладко и сияюще на полу… и оранжевые искры света позади…

 Осели на плинтусе…

 Меж солнечных зон………………………………………………………………………………………..

………………………………………………………………………………………………………………..

 И так чисто и радостно-просторно – только оберточная бумага лежит!

 Уже пять лет.   

 -Не надо его трогать. И вазу тоже, - предостерегает сыровар.

 -Но почему? Если я к нему прикоснусь…

 -Да все равно ничего не произойдет, - махает рукой сыровар и чуть морщится. Как когда говорят, мол, «не надо отвлекать человека».

 -Но почему… ну ладно, хорошо. Но это… невероятно!..

 Гость просто обходит Рустама кругом и очень внимательно осматривает, как музейный экспонат… да Рустам и есть.

 -Не ожидали увидеть такое?

 -Поразительно!

 Вся эта комната… когда в ней находишься, такое впечатление – как в деревянной коробке. А мебели очень мало. И стены и потолок точно такие, как пол. Все полированное – прям как та скамья, на которой всегда отдыхает сыровар… а солнечный свет и есть политура.

 -Он жив – посмотрите в его глаза. Они совсем не остекленели.

 -Нет?

 -Конечно, нет! Естественно… - говорит сыровар. Будто приводя последний довод, что Рустама надо не тревожить.

 -Глаза и впрямь горят… - гость рассматривает лицо Рустама совсем близко… - Ого!

 -Что случилось?

 -Нет-нет, ему не так хорошо. Посмотрите в его глаз! Зрачка невидно. И веко увлажнилось. Может, от слез?

 -Наверное, это слезы счастья! Ей-богу, он должен был прийти в восторг, как эту вазу получил. Она ведь так похожа на ту, что он разбил, а заплатил почти в два раза меньше.

 Но сыровар потом убеждается, он вынужден признать… Он смотрит Рустаму в глаз и, когда видит силуэт вазы… это так выглядит… Рустам совсем ослеп!

 -Ваза… она увеличилась в глазу, - констатирует сыровар.

 -Вот я и понял, что что-то не то.

 Да, силуэт вазы в глазу Рустама совсем не солнечный. А похож на пористый уголек… кажется, он даже малиновый, «горячий». А если нет, наверное, сделается таким постепенно – сколько еще Рустаму стоять! Ведь каждая ночь здесь очень короткая, а сияющий водоворот на зеркале – вообще не исчезает!

 -Интересно, почему этот силуэт в глазу такой красный...

 -Я не знаю, вы же говорили…

 -Я помню, помню, да… но ваза никогда так не отсвечивала, - сыровар причмокивает, качает головой.

 -Но она… Она же просто освещена и…

 -Может, под каким-то особенным углом? - сыровар оглядывается и смотрит в верхнее окошко, из которого падают лучи – на вазу. Интересно, что же все-таки создает такой эффект? Или от него нельзя избавиться?..

 И тут гость не выдерживает:

 -Давайте попытаемся разжать руки!

 -Да пытались уже тыщу раз. Ничего не вышло… У меня есть идея получше. Давайте, я поймаю солнечный свет, а вы посмотрите, изменится что-нибудь в глазу или нет.

 -Поймаете свет?

 -Заслоню окно руками, - поясняет сыровар.

 В комнате всего небольшое квадратное окно – позади Рустама. И столько полированного сияния!  

 -Здесь где-то был маленький табурет… надо табурет найти. Он точно тут, я только не помню…

 Они принимаются ходить по комнате в поисках табурета… но где он – все так гладко вокруг! А Рустам замер. Нога отставлена. Они ходят то позади, то впереди него, туда-сюда, почти как без дела… Нет-нет, сейчас и заходят по стенам и потолку! Солнечная коробка-каюта. Полированный пол и один керамический цветок выступает! Четырехлистник. Именно к полу приделан, надо же! Рядом с ножкой деревянного шкафа – к чему там цветок? Запинаться об него?

 Зеркало, тумбочка, шкаф, цветок… они ходят прямо как потерянные и ни разу не задевают обертку на полу…

 -Ага! Совсем забыл! Табурет же в шкафу стоит. Рустам всегда его ставил… - сыровар отворяет шкаф…

 И тотчас в глубину ложится солнечная зона…

 Как будто навсегда.

 -Вот он! Хорошо, так… я заберусь, заслоню, а вы…

 -Да-да, хорошо.

 Сыровар подставляет табурет, встает на него… как вдруг замечает чуть выдвинутый ящик; в тумбочке, справа, внизу.

 -Это что такое?.. – удивляется сыровар; еще не понимая…

 -Что случилось?

 -Не может быть! – он уже спрыгнул вниз и трясет над головой желтым листиком. – Это же рецепт «альмена»!

 -Что?.. Вы что-то нашли?

 -Рецепт сыра!.. «Альмена»… Это невозможно! Как он тут очутился?

 -Вы нашли рецепт сыра?

 -Да! – резко выкрикивает сыровар. Будто даже раздраженно. Но он только поражен. И держит листок бумаги обеими руками. – Это же просто... нет, я не понимаю, откуда он тут взялся?

 -А что такое? – гость подходит и становится рядом.

 -Да потому что я его… лет тридцать не видел! Да не в этом дело… я его бросил в воду!

 Сыровар быстро идет в другой конец комнаты на прямой свет. Читает – в замешательстве. И между этим – невольно – бросает взгляд на Рустама.

 -А что такого особенного?

 -Да все особенное! Но… - сыровар снова читает.

 Да, это тот самый рецепт. Старый пожелтевший листок, исписанный крупными буквами… сыровар узнает свой почерк.

 -Это та самая бумажка! Но как такое может быть?.. Да, тот листок! И все написано мной!.. Я его кинул в колодец, знаете, сколько лет назад? И водой залил по тыщу раз.

 -Кинули в колодец?

 -Ну да.

 Много лет назад, в молодости он бросил листок на дно колодца… Сыровар тогда жил на другом конце озера! А Рустам, будучи еще совсем подростком, канючил сыровару, чтобы тот приготовил ему этот сыр.

 Гость и сыровар стоят, склонились над рецептом как над заветной картой сокровищ. Обсуждают наперебой.

 Сыровар так и не верит глазам. Его брови вздернуты вверх. И отфыркивается, будто обнаружил великую глупость.

 Листок перед ним. Он старый, но плотный и совсем не тронут водой. И чернила… так хорошо сохранились!

 -А что произошло? Расскажите.

 Что тогда нашло на сыровара! Даже непонятно… Да, Рустам очень сильно злил его своими канючениями – но чтобы выбросить рецепт. И еще напоказ – зачем? Но Рустам так вел себя… Ему было пятнадцать, но не ныть же как ребенку, а он так и делал – чтобы сыровар ему сыр приготовил, за который ничего не мог заплатить. И не стыдно! Сыровар, в конце концов, просто в ярость пришел. Он после не жалел, но всегда удивлялся – зачем выбросил рецепт. Ему хотелось, в конце концов, закрыть тему и унизить, унизить, его тоже понесло, и Рустам… все плакался, и сыровар решил зло потешиться – сначала оговорился, будто случайно, что не помнит рецепта наизусть (хотя помнил все до единого); а потом, через месяц, когда Рустам опять пришел выпрашивать, на глазах у него кинул рецепт в колодец – не смотря на все рыдания и протесты…

 Но Господи, это все было так давно!.. Этот лист… Сколько лет прошло!..

 Сыровар тогда стоял над колодцем – с каменным лицом. Скрывая злобную улыбку – от великого удовольствия. Что называется, втоптал – как хорошо!

 Ну, Рустам развернулся, пошел домой… уже не рыдал, но был как в шоковой камере.  

 После сыровар уже только извинялся, и они постепенно помирились. Но по поводу «альмена»… нет уж, тут сыровар остался неколебим – рецепта он не помнит, а из колодца тоже спасти никак нельзя.

 И не то, что сыр было так необыкновенно трудно сделать! Сыровар просто… он в ужас приходил, что может начаться то же, что раньше – Рустам совсем извел его. Никак было нельзя, чтобы это повторилось!

 Теперь сыровар рассказывает, они посматривают на Рустама. А рецепт… буквы такие наведенные. Будто кисточкой. Совсем не потеряли четкости! И кажется, столько ингредиентов и приготовлений и других рецептов таится за ними.

 -Но вы же после этого продавали ему сыр! Все время!

 -Вот именно. Позже я уже продавал всегда. Но это были другие сорта – и мы сдружились. А об “альмене” больше никогда не говорили… А вот еще посмотрите… он, кажется, тут что-то приписал внизу.

 -Неужели?.. Действительно!.. Это его почерк?

 -Да, да, его! Он что-то нарисовал! Но что это?

 Рисунок не сразу заметен… розовым карандашом?.. Маленькая рожица – под нижними цифрами граммов муки. Овал лица, «глаза» – две точки, и черточка рта. А вправо отходит длинная волнистая линия… Черные чернила сочные, а этот рисуночек… его розовый цвет наоборот будто тонет в чайной желтизне бумаги.

 -Я не знаю, что это… - говорит сыровар. – Похоже на детский рисунок.

 -И главное, с правой стороны… как подпись!

 -Но это ж не подпись…

 -А как же волнистая линия? Будто рука ослабла… как будто он был уже не в силах…

 Они смотрят то на рисунок, то на Рустама. И во взглядах – беззвучный вопрос. Что он такое хотел написать и не закончил. Но Рустам… как он может ответить – в таком положении?.. Но в то же время сейчас… что-то переменилось? Рустам стоит посреди комнаты… сейчас он так обычно выглядит. Будто просто замер на несколько секунд. И вот отомрет и пойдет по комнате. Просто поставит вазу на тумбочку.

 Но нет. Не двигается.

 Оранжевые искры – на полу, позади. Заклинательные и тихие. В тенях, меж солнечных зон. Они похожи… на кристаллики соли…

 Сияют.

 Почти как электрические лампочки? Только совсем-совсем маленькие…

 Остановились.  

 Очень-очень давно…

 -Это точно его почерк? – опять спрашивает гость.

 -Уверен настолько же, насколько, что все остальное написано мной. Но я же говорю: не-может-такого-быть.

 -Так наверное, он вытащил рецепт, - говорит гость.

 -Из воды? С семиметровой глубины? Такая бумажка… ну да, она довольно плотная, но все равно размякнет за  две минуты.

 Они посматривают на Рустама… кажется… вот сейчас он шелохнется!

 А рецепт… его матовая желтизна будто вобрала в себя часть света, и комната выглядит немного темнее.

 -Ну если он только подделывал, копируя… - сыровар тут останавливается в нерешительности. – Но зачем? И он не мог тогда стянуть у меня рецепт – это точно… Эх, сколько воспоминаний!.. – наконец, говорит он. - Ладно, я беру это себе. Сохраню как реликвию.

 -А вы приготовьте “альмен”.

 -Не знаю… его трудно сделать – редкие ингредиенты… Ладно, можно как-нибудь попытаться, - и голос у сыровара такой мягкий, мечтательный – давние времена… - Понимаете, он тогда хотел, чтобы я ему чуть не каждый день готовил… совсем с ума спятил! Но все же… не стоило мне выбрасывать.  

 Они медленно уходят, а Рустам остается посреди комнаты. Смотрит на вазу… Зоны света… нет, они не померкли. И даже не изменили положения… Или это только кажется?

 Но лилейный лепесток на рустамовом фартуке… как будто уже не отпечаток – совсем как настоящий. А увлажнившийся глаз… это такая живая слеза.