Андрей ЧЕРНОВ. История одного путешествия Алексея Кольцова
Сила природы поистине огромна. И человечество так же подвластно проявлениям природной мощи, как животные и растения. Потому и тянутся люди из городских в лесные чащи, на берег реки или моря, будто возвращаются к чему-то давным-давно давшему жизнь человечеству. И силу эту не измерить и не осознать, можно лишь почувствовать её и принять. От силы природной всходят зёрна, дающие нам хлеб насущный. От этой же силы пробуждается в душах что-то дремавшее, и всходят в человеке иные ростки, приносящие плоды нетленные, духовные. Помните пушкинское: «И пробуждается поэзия во мне…»?
Есть в русской литературе поэт, в котором природа совершенно неожиданным образом пробудила ростки творчества. Таков Алексей Васильевич Кольцов – поэт природной стихии, народный самородок, которого некоторые литературоведы называли «вторым Ломоносовым». Его жизнь – яркое свидетельство стихийно сложившегося в провинции художника, великого русского поэта, тяготившегося мещанской несвободой провинциального Воронежа. Дар победил и косность среды, и отсутствие образования, и самое время. Стихотворения Кольцова и ныне звучат, положенные на музыку Мусоргского, Римского-Корсакова, Рубинштейна, Даргомыжского, Глазунова и многих других композиторов.
В воспоминаниях писательницы Авдотьи Панаевой можно найти описание первого пробуждения вдохновения у Кольцова: «Раз Кольцов пил у нас чай; кроме него, были только Белинский и Катков. Кольцов был очень разговорчив и, между прочим, рассказывал, как первый раз сочинил стихи. «Я ночевал с гуртом отца в степи, ночь была тёмная-претёмная и такая тишина, что слышался шелест травы, небо надо мною было тоже тёмное, высокое, с яркими мигающими звёздами. Мне не спалось, я лежал и смотрел на небо. Вдруг у меня стали в голове слагаться стихи; до этого у меня постоянно вертелись отрывочные без связи рифмы, а тут приняли определённую форму. Я вскочил на ноги в каком-то лихорадочном состоянии; чтобы удостовериться, что это не сон, я прочёл свои стихи вслух. Странное я испытывал ощущение, прислушиваясь сам к своим стихам». Сейчас сложно сказать, когда произошло это удивительное открытие Кольцова – осознание себя поэтом. Первым стихотворением поэта считаются «Три видения», написанные Кольцовым в 1825 году, когда поэту было шестнадцать лет. Это стихотворение не сохранилось.
Алексей Кольцов (родился 15 октября 1809 года) – единственный сын воронежского купца Василия Кольцова, занимавшегося прасольством, с отрочества приобщался к делу отца, как сейчас бы сказали, семейному бизнесу. В ХХІ веке нужно давать объяснение, кто такой прáсол – это русское слово вышло из употребления, хотя и сохранилось в видоизменённом виде в некоторых фамилиях (увы, многие современные «Прáсоловы» не могут объяснить значения своей фамилии!). Прасол – торговец скотом, занимавшийся скупкой, забоем и продажей крупного и мелкого скота. Особенностью прасольства являлась необходимость совершать поездки, иногда длившиеся несколько месяцев, на большие расстояния. В начале ХІХ века Воронежская губерния являлась одним из крупнейших прасольских центров России. Среди значительных прасолов Воронежа числился и отец Алексея Кольцова.
Василий Петрович Кольцов считал, что его сыну не нужно образование. Зачем утруждать себя учением многих предметов, если в жизни это не пригодится? Вот и сын Алексей, научившись читать, писать и считать, по мнению отца, должен был приобщаться к практической деятельности, уготованной ему вместе с наследством. Сложно упрекнуть отца Кольцова в том, что он отнял у сына образование. Если бы не этот шаг, Кольцов бы не получил живые впечатления от соприкосновения с огромной русской степью, с народами, населяющими её, с удивительной силой природы, пробудившей в нём вдохновение. Виссарион Белинский называл степь первой «школой жизни» для Кольцова.
Великий русский критик Белинский, позже ставший одним из ближайших друзей Кольцова, так охарактеризовал роль степи для молодого Кольцова: «…Его юной душе полюбилось широкое раздолье степи. Не будучи ещё в состоянии понять и оценить торговой деятельности, кипевшей на этой степи, он тем лучше понял и оценил степь, и полюбил её страстно и восторженно, полюбил её как друга, как любовницу… Почти во всех его стихотворениях, в которых степь даже и не играет никакой роли, есть что-то степное, широкое, размашистое и в колорите и в тоне. Читая их, невольно вспоминаешь, что их автор – сын степи, что степь воспитала его и взлелеяла».
С 1820-го года (Алексею Кольцову всего лишь 11 лет!) будущий поэт сопровождает отца в деловых поездках, учится видеть степь, слышит напевные русские и малороссийские песни. С 1825-го юноша начинает писать стихи. Пока это только пробы, но в них разворачивается русская напевность, то, что через несколько десятилетий назовут «русской песней». Многое в этих первых пробах взято из народных песен, многое подслушано, подсмотрено в книгах, случайно попадающих ему в руки. С 1829 года поэт входит в литературный кружок воронежских семинаристов, бывший в то время объединением всех любителей словесности в Воронеже. Благодаря знакомству с одним из участников кружка, В. И. Сухачевым, в 1830 году появляется первая публикация стихотворений А. Кольцова, правда, пока анонимная, без подписи (это было повсеместным явлением в русской литературе начала ХІХ века).
В 1830 году Кольцов много пишет, это время ученичества, поиска себя. Сохранилось множество стихотворений поэта, датированных этим годом, годом первой публикации юноши (ему 20 лет). Среди этих стихотворений есть цикл, написанный на территории современной Луганщины. К сожалению, сохранилось очень мало свидетельств его поездок на юг от Воронежа. Поездки же в Старобельский и Славяносербский уезды известны лишь по циклу стихотворений, отмеченных авторской пометкой, указывающей на место написания данных стихотворений.
В Старобельске Кольцов оказывается, скорее всего, по делам отца – Старобельск в ХІХ веке был крупным торговым центром, в котором проводились четыре ежегодные ярмарки. Сохранилась статистика, согласно которой на этих ярмарках продавалось до 2 тыс. голов крупного рогатого скота, 25 тыс. овец и до 1 тыс. лошадей. Такой крупный скотопромышленный центр, вероятно, посещался Кольцовыми неоднократно. Однако лишь 1830 год сохранил документальные свидетельства того, что Алексей Кольцов был в Старобельске.
20-м августа 1830 года отмечены два стихотворения, написанные в Старобельске: «Вечер» и «Земное счастье». Эти стихотворения наполнены философскими размышлениями лирического героя. Образы природы здесь чередуются с размышлениями «О смерти, вечности, о жизни…» («Вечер»). В стихотворении «Земное счастье», в котором ощущается перекличка с думой Рылеева «Волынский», лирический герой размышляет о преходящем и вечном, также не минуя тему смерти. Что это? Дань романтизму? Вовсе нет. В стихотворениях – отражение реальной, а не призрачной смерти. 1830 год – год распространения холеры в России, в отдельных регионах (например, Старая Руса) вспыхнули холерные бунты, повлёкшие за собой убийства. Эпидемия заставляла видеть жизнь и смерть как очень близкие, с тонкой гранью категории. Тонко воспринимающий мир поэт не мог этого не заметить. Вспомним, что 1830 год – это год «Болдинской осени» Пушкина, также ощутившего всю зыбкость человеческого бытия.
Русские и малороссийские песни, живое общение с новыми людьми, веселье и деловой торг – так встретила старобельская ярмарка молодого Кольцова. И над всем этим – тревожные слухи о невиданном бедствии – холере. Не так страшна была холера, как распространившиеся слухи о ней. Гибель людей, испивших воду из отравленных некими таинственными «злоумышленниками» колодцев, волновала Кольцова. А слухи были не только безобидными «сказками». Так, к примеру, в народе было убеждение, что таинственными «злоумышленниками», отравляющими колодцы и родники, являются врачи, чиновники и помещики. Что это? Злой наклёп? Или в народе столько лет копилось неприязненное отношение к привилегированным угнетателям? Историки об этом спорят до сих пор.
Владимир Кораблинов, автор биографического романа «Жизнь Кольцова» (1956), ввёл в роман эпизод, когда Кольцов становится свидетелем расправы крестьян над помещиком Славяносербского уезда Свентицким. Сложно установить, имел ли этот эпизод историческую основу или это лишь художественный вымысел, но дух времени он передаёт точно. Среди всех этих страстей, вымышленных злодеяний и абсолютно реальных смертей, путешествовал Кольцов по айдарским и донецким степям.
Из Старобельска Кольцов отправляется, очевидно, на юг. Степные просторы Старобельщины, и ныне радующие наш глаз, не оставляли безучастным молодого поэта. Степь, так любимая Алексеем Кольцовым, предстала перед ним во всю свою ширь. Она отвлекала от смерти, уводила в безбрежные дали, когда-то видевшие орды скифов и сарматов, печенегов и половцев, боевые дружины русичей, сражавшиеся с извечными врагами-кочевниками. Небесная синь, золотистая августовская степь, тучные стада. И где-то там – за краем неба, в ближайшем селе – смерть и любовь идут рука об руку.
Красота природы просила отклик. 21-м августа отмечено стихотворение «Первая любовь» (в рукописи – «Любовь души»), написанное, как следует из авторской подписи, «близ Мур-могилы». Сейчас, пожалуй, лишь местные знатоки окрестностей Старобельска могут установить современное название этого топонима (возможно, курган). «Первая любовь» проникнута тоской по утерянной безвозвратно любимой. Это стихотворение посвящено возлюбленной Кольцова – крепостной девушке Дуняше, с которой он был разлучен насильно. В стихотворении не упоминается смерть, но некоторые метафоры явно ассоциируются с обращением лирического героя к умершей возлюбленной. Этой же теме посвящено стихотворение «Мука», написанные 27 августа в Кирчинской слободе. Увы, современные карты и справочники по истории Луганской земли не раскрывают нам местонахождение этой слободы.
Теме внезапных утрат и жизненных поворотов посвящено стихотворение «Сирота» («Когда мне шёл двадцатый год…»), написанное 4 сентября возле неизвестного ныне Кокенского поля. Стихотворение построено в виде монолога лирического героя, повествующего о внезапных утратах благополучия и семьи. Кокенское поле, скорее всего, должно находиться недалеко от Славяносербска, потому как следующее стихотворение «Песня» («На что ты, сердце нежное…»), помечено «Близ Славяносербска. 5 сентября 1830».
Указанные Кольцовым в подписях к своим стихотворениям топонимы могут быть искаженными, местными вариантами названий каких-либо объектов. Например, в 1830 году (но без указания числа и месяца) А. Кольцовым написано стихотворение «К реке Гайдаре». Сейчас напрасно искать на картах России или Луганской Республики реку с таким названием – такой реки попросту нет. Гайдарь – одно из старинных названий хорошо известной жителям нашей Республики реки Айдар. Возможно, это поэтическое обращение к Айдару написано Кольцовым во время его поездки в августе-сентябре 1830 года.
Гайдарь! Все теми ж ты волнами
Катишься вдаль, как и всегда,
Такими ж светлыми водами
Поишь людей, поишь стада…
Замечу, что указание на место написание стихотворений – вовсе не обычная практика Кольцова. Чаще всего его стихотворения отмечены лишь годом написания, без указания точной даты и места написания. Именно потому южная поездка августа-сентября 1830 года стоит особняком. Можно лишь гадать, почему молодой поэт счёл нужным отметить для потомков и «Мур-могилу», и «Кокенское поле» и «Кирчинскую слободу». Но остаётся бесспорным фактом – этим забытым сейчас топонимам Кольцов подарил бессмертие, навеки запечатлев их в русской литературе.
