Семён КАРЕЛИН. Не справился с управлением

Иннокентий Платонов, главный герой романа «Авиатор», просыпается в больничной палате и оказывается в обществе плоских персонажей: себя и доктора Гейгера, который вроде как немец, а точнее heucheln, что он немец, вставляя в своей речи то и дело что-нибудь из словаря. Иннокентий был заморожен злыми Советами в лагере на Соловках, сам он родился в 1900 году, а на дворе – 1999 год. Wahnsinn.

– Доктор, я родился в 1900 году? – спрашиваю у Гейгера.

– Да, – отвечает. – Вы – ровесник века.

 М-да…

Как утверждает сам автор, фантастика здесь играет второстепенную роль («Но «Авиатор» — роман не фантастический. Фантастика может быть чем угодно — каркасом, шуткой... Ведь никого не смущает фантастика в «Собачьем сердце», не в ней там дело») и главное это история человека, его почти метафизическое перевоплощение в этом новом мире, так сильно изменившимся за последнюю сотню лет.

Почему вообще «Авиатор» заслуживает внимания? А не заслуживает. Его появление обеспечено удачным «Лавром» и сравнивать последний с новым романом Водолазкина не стоит. И мы не будем. Случилось так, что «Авиатор» не справился с управлением, провалился на стадии задумки. Евгений Адамович хотел написать роман о Соловках, но к несчастью автора Захар Прилепин действительно написал роман о Соловках, который по сути целостен и исчерпывающ. Как говорит сам Водолазкин, об этом он знал еще до выхода «Обители» и хотел даже вырезать части о Соловках. А стоило вырезать  – весь роман.

Но вернёмся к героям и к здешней фабуле. Платонов пишет дневник, чтобы восстановить утраченные воспоминания. Иннокентий как бы рассказывает о том, что вчера/сегодня что-то произошло, делает он это сумбурно, субъективно и вяло. Записи его сопровождаются тривиальным Понедельник, Вторник. И хотя порой читатель проникается стилистикой романа, попадая на красивые фразы, разбросанные по роману, всё же после прочтения от всего этого не остаётся ни следа. А всё от того, что автор вдаётся в такую простоту, что создаётся впечатление, будто все его герои не только не живые, а еще и форменные идиоты.

Мир вокруг наших героев не менее глуп: разморозили, значит, человека, живого человека, первый в своём роде – просто Лазарь. И вот этот размороженец рекламирует замороженные продукты (смешно) за копейки из-за того, что государство его не обеспечивает, а единственный чиновник отказался от содействия по причине того, что Иннокентий не вступил в его партию. Незаменимым элементом романа является то, что Водолазкин при помощи воспоминаний главного героя то и дело перемещает читателя на сто лет назад. Элемент быть может и незаменимый, но выполнен плохо. Никакого начала двадцатого столетия не чувствуется, хотя сам автор весьма красиво об этом говорит. Якобы он передает чувства, мимику, эмоции, жесты. Нет, Евгений Адамович, нет!

Итак, Иннокентий вспоминает начало века, затем революцию (причем революция самая обычная, бесхарактерная и будто её и вовсе не было), доносы и наконец – лагерь. В котором было плохо и люди умирали. Примерно так это описывает Иннокентий. А зачем в общем-то нужны были Соловки? Если начать задаваться такими вопросами, то окажется, что их намного больше. А зачем «Авиатор»?

Об Авиаторе. О лётчике. Нет, Иннокентий не авиатор. И даже Водолазкин не авиатор. Никто в этом романе не авиатор и даже в любых переносных смыслах, которые любит автор – никто не авиатор, а вся чепуха с полётами, взлётами и падениями – всё это самые примитивные belles lettres, а возможно даже – самая обычная графомания.

– Что вы всё пишете?

– Описываю предметы, ощущения. Людей. Я теперь каждый день пишу, надеясь спасти их от забвения.

– Мир Божий слишком велик, чтобы рассчитывать здесь на успех.

– Знаете, если каждый опишет свою, пусть небольшую, частицу этого мира… Хотя почему, собственно, небольшую? Всегда ведь найдется тот, чей обзор достаточно широк.

– Например?

– Например, авиатор.

Автор постоянно твердит о неких «жизнеописаниях», якобы его главный герой – художник, который «…предметы, ощущения, людей», вот это вот всё. А на деле любые описания у Водолазкина просто-напросто отсутствуют. Это будто какие-то обрывки, пародии на реальные описания (а если снова зарекнуться о «…предметы, ощущения, людей», то совсем страшно становится).

При всём при этом у автора на самом деле вышла весьма красивая и наивная история о любви. Анастасия – еще одно действующее лицо романа. Она и есть объект обожания Платонова. И в этой линии присутствует что-то детское, чего не хватает в современной русской литературе. У Водолазкина любовь оказалось чистой и по-настоящему красивой. Можно сказать, что только здесь, в этом моменте в «Авиаторе» сошлись правильно карты. Эта линия держит читателя, заставляет интересоваться дальнейшей судьбой героев. Но все это продолжалось половину романа. По задумке автора, Платонов, сохранивший в криогенной камере свой возраст, должен встретиться с Анастасией, которая уже состарилась и находится буквально на смертном одре. Так вот чистая любовь сменилась грязными памперсами и челюстью в банке. А потому что Евгений Адамович показывает вам, как жизнь расправилась с Платоновым. И вот читателя оставляют один на один со второй частью романа, которая в отличие от первой представляет собой дневниковые записи сразу трёх действующих лиц (Гейгер, Настя, Иннокентий). Настя же – внучка Анастасии, которая впоследствии забеременеет от Иннокентия. И всё здесь понятно, и та же история «НЕНУЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК, НЕЗАМЕНИМОСТЬ ВРЕМЕНИ, ПОТЕРЯ ВСЕГО». А помните, роман ведь о Соловках был?

«Я тут прочитал, что календарные даты принадлежат к линейному времени, а дни недели – к циклическому. Линейное время – историческое, а циклическое замкнуто на себе. Вовсе и не время даже. Можно сказать, вечность. Получается, что история, излагаемая нашей тройкой, никуда не стремится. Самая надежная история. Может быть, даже и не история».

И вот Настенька совсем не Анастасия, у главного героя начинаются проблемы со здоровьем, записи становятся настолько примитивными, что всё что мелькает перед глазами это: «Понедельник Гейгер Настя Иннокентий Вторник Настя Среда Гейгер». В конце концов, Иннокентий летит в самолете, рассуждает о вечном. Водолазкин ставит точку и отправляет рукопись в издательство. Чем закончился «Авиатор»? А тем же чем и начался – нечем. Создаётся впечатление, будто нашёл старый пыльный компьютер и уже несколько часов читаешь чужие записи. Записи эти чем ближе к концу, тем хуже с технической стороны: то отметки дней недели пропадут, то и вовсе – имена; лишь многоточия в квадратных скобках.

Отдельно стоит упомянуть второстепенных персонажей. Тут создаётся впечатление, будто Водолзакин действовал по пресловутому шаблону: «Добавил героя – это не просто так. Ты должен завершить линию, это важно» –  фраза будто из учебника по литературному творчеству, которой, в общем-то, и следовал автор. Был в произведении некий Терентий Осипович. Сказал он как-то герою, когда тот в детстве стеснялся читать стишок: «Иди бестрепетно!», а потом Иннокентий, конечно же, должен найти его могилу на кладбище. А потом откопать. А потом еще раз процитировать: «Иди бестрепетно!». Была хромая девушка, которой Иннокентий как-то раз заносил книги, так её обязательно должны изнасиловать на Соловках. И эти герои появляются в романе на два абзаца, а под конец произведения они снова появляются на абзац и… всё. Warum? – мог бы спросить один из картонных героев того же произведения.

P.S. Обложку «Авиатора» украсил рисунок М. Шемякина. По-хорошему – ради этого лишь и можно приобрести книгу. Обложка имеет больше художественной ценности, нежели начинка. Такая вот литература.