Лидия СЫЧЕВА. О возрасте
Меня попросили рассказать о возрасте, о том, что я чувствую, перешагнув пятидесятилетний рубеж.
Давным-давно я написала рассказ «В старости» – про Петра Семёновича, пожилого человека, пытающегося шагать «в ногу со временем». И – понимающего неизбежность скорого ухода из жизни. Там есть такое рассуждение: «Старость освободила ему время для размышлений, и он иногда радовался: как здорово устроен мир, что есть старость! Время это приближало его к разгадке главной тайны человеческой жизни и мысли эти были не только мучительны, но и сладостны, и в них было столько же радости, прелести, что и в юношеских любовных мечтаниях, или в зрелости работы, успеха; и в них временами было столько же горя, беды, что и в потере близкого, любимой, в предательстве друга».
Сейчас, перечитав этот рассказ, я порадовалась за себя: как хорошо, что я его написала! Вовремя. Чтобы рассуждать о старости, надо иметь большой запас сил, энергии и любви к жизни. И наоборот: Иван Бунин написал свою «Жизнь Арсеньева» почти в 60 лет, а между тем, проза эта – о молодой любви. А сколько в этой драме цвета и света, ярких и чистых чувств, энергии, дерзости! Браво, Иван Алексеевич! В «Жизни Арсеньева» он молодее молодых. Вот так надо стареть: чтобы плоды жизни были зрелым, пьянящим виноградом, а не бесплодной смоковницей!
Мне могут возразить, что у творческого человека больше возможностей для самовыражения. Это не так. Не бывает никаких «простых людей» – у каждого есть дар, право на счастье. Главное – дети и внуки. (Бунин, кстати, был несчастным человеком – единственный сын его умер в пятилетнем возрасте. Писатель до конца жизни не расставался с портретом ненаглядного Коли.) Большой художник всегда острее чувствует боли и токи времени, трагичней переживает потери, а счастье находит в самой жизни: «…А счастье всюду. Может быть, оно – / Вот этот сад осенний за сараем / И чистый воздух, льющийся в окно».
Я говорю о литературе, потому что слово – самый верный и древний спутник человечества, и служить, принадлежать ему – большое счастье и огромная опасность. Слово – как море: сегодня – штиль, а завтра «девятый вал», грозящий гибелью; как огонь – можно у очага согреться, а можно погибнуть в пламени; как пчела – и жалит, и мёд приносит. Всю жизнь нас сопровождает слово. У меня было деревенское детство, и я очень любила слушать бабушку, старух-соседок, дедушек на завалинке, их рассуждения, поучения. Любила песни наши – в застолье, на свадьбах. Весь мир взрослых был дивом, а жизнь – чудом. Тогда я была уверенна, что не постарею никогда!
А теперь, теряя с годами возможность «летать», замирать перед тайнами мира, вдохновляться неведомыми чудесами жизни, я думаю: неужели есть люди, лишенные этой способности?! У которых восторг вдохновения умирает вместе с детством? И остаётся только радость удовольствия – от хорошей еды, комфорта, денег и пр. Что ж, это немало, но радоваться чуду жизни – драгоценней.
*
Старики не могут работать в полную силу. Но они – думают, переживают, молятся за своих детей, внуков, близких. И это остаётся в мире! Такое чувствование действует как отдельная, невидимая нами духовная сила. Вот для чего нужны старики! Это наша сила. Не зря говорят, что мы молоды до тех пор, пока живы наши родители.
Мне было 37 лет, когда моя мама скоропостижно ушла из жизни. Она умерла от инсульта. Это был страшный удар для меня. Оказывается, мама – это не просто родной человек, не просто дом, не просто тепло и понимание, не просто «гостинчик». Мама - это глубинная и, может быть, единственная связь с вечностью, со всем миром, со Вселенной, со всем счастьем и радостью. И что происходит с человеком, когда умирает мама? Неужели эта нить рвется навсегда? И видят ли души умерших нас своим духовным оком?
У моей мамы был большой интерес к людям, к новостям – не для праздности, а для размышлений и выводов; большой интерес к траве, к дереву, к поросенку, к Библии, к неуклюжему стихотворению в районной газетке. И – малый интерес – к себе, к своему здоровью и самочувствию.
И вот прошли годы, эта рана вроде уже зарубцевалась, заросла. На кладбище я приходила с миром в душе. И вот как-то я была за городом и купила яблоки у старушки в Пушкино, у платформы. Ну, она мне их с таким достоинством продала, будто не я её бюджет на 80 рублей поправила, а она мой… А поздним вечером, почти ночью, кусая жёсткое, плотное, полудикое яблоко, я чуть не заплакала, вспомнив маму – она-то у меня и старушкой не побыла!..
*
Почти каждый день я вспоминаю Есенина, его стихи. Его слово живёт во мне, и я не устаю удивляться: как такой молодой, в сущности, человек, мог так точно сказать о том, о чём я стала думать, пожалуй, только после пятидесяти: «Я теперь скупее стал в желаньях, жизнь моя, иль ты приснилась мне?»
В детстве, весной, когда цвела черемуха, цвели сады, как грустно мне вдруг становилось – будто вся жизнь прошла!.. Будто мне – умирать завтра. Будто я уже всё прожила, и всё знаю.
Вот у поэтов это чувство чаще приходит, она, эта мудрость красоты, – всегда с ними.
Многое в моём возрасте видится по-другому. Словно я поднялась на вершину и оттого «Вот и кажется у́же дорога, / Горы круче и дали темней». Это стихи Валентина Сорокина. Его творчество тоже сопровождает меня с юности, и я счастлива тем, что меня судьба одарила знакомством с этим выдающимся русским поэтом.
С возрастом меньше становится суетных желаний, но зато усиливается интерес к главным смыслам бытия. Когда мне перевалило за сорок, я, например, полюбила историю. (Это при том, что в юности я училась на истфаке, но это было лишь «образование», эрудиция, информация.) Лишь будучи зрелым, состоявшимся человеком, я поняла, какое наслаждение «двигать эпохами», народами, континентами. Думанье даётся единицам, но каждый из нас может повлиять на ход истории. Это удивительно! История – роскошь для думающего человека. Как и литература, классическая музыка, и, особенно, поэзия.
Лимонные, грустно-трепещущие березы. Клёны в багрянце. Трогательный танец листопада. Рябиновые ягоды на опавшей листве. Прощальная синь неба. И вот я иду по улице в пору листопада, Есенин звучит в моей душе, и вдруг тебя захватывает такой восторг жизни (может быть, это ложное чувство, может быть, это обман, но слёзы бегут из глаз): как же красиво и хороша была задумана жизнь, сколько в ней чудных образов, идей, мыслей, сколько великих людей в книгах (и даже в жизни!) она посылала тебе (да и каждому из прохожих), так что же мешало тебе выразить этот восторг и красоту жизни?! И почему потребовались страшные испытания и потери, чтобы понять это?! Не знаю, не знаю…
И теперь, уже многое растратив в себе, я, прислушиваясь к душе, думаю: как сберечь эту светящуюся, юную энергию жизни? Плохо, что обыденность заслоняет чудо, но иногда… Особенно на родине… Иногда бесцельный взгляд на дальнее небо, на молодые листья тополя, на материнскую яблоньку вдруг пробуждает чувство, то, старое, которое, наверное, и есть моя сущность (и сущность многих-многих) – надежды на чудо жизни, которое впереди. Удивительно! Да что же может быть впереди?! Но – может…