Людмила ВЛАДИМИРОВА. Фёдору Достоевскому

I

Мариинка... Одним – театр,

мне – с юных лет –

на Божедомке

больница нищих.

Ветер свищет,

год двадцать первый на исходе,

и – «Лекарева жонка родит!»

Доволен ли

штаб-лекарь сыном

вторым, как знать?

Тем боле – в мать...

«Вот уж не чаял! –

Нечаев...

Феодор – имя носит тесть.

Михал Михалыч уже есть.

Пусть будет Федором малец:

не промах – дед, не зря – купец».

Мария Федоровна, Императрица,

скромнейшей тезке Вашей

не приснится,

что в этот час

затмила Вас –

поступок дерзкий! –

Но... – родился

Федор Михайлыч Достоевский!

II

22 декабря 1849 года, в восьмом часу утра...

Семеновский плац – парадное место.

И – лобное: Стольный град!

Хруст шпаг, что костей,

крест к губам и – триперстьем –

сократовский лоб. Наряд

белый, смертный.

Осталась минута.

«На ка-а-ра-ул!» Лучи

от крыши собора.

И – в судорге лютой

душа. Вот сейчас: «Молчи!» –

пуля прикажет.

И – всё? И – только?!

С лучами сольюсь, травой?

Как просто, как глупо!

О, как без толку,

Господи, Боже Ты мой!

«Н-а-а прицел!» –

Все шестнадцать ружей –

в сердца троих.

Вот-вот: «Пли!»

Мертвящий ужас,

немыслимый ужас!..

Долго-то как... Не дли!..

В безмолвье студеном –

гулкий топот,

бой барабанный, и враз

стволы подъяты.

Петуший голос

выкрикивает Указ:

«Смертную казнь заменить...

В казематы... в каторгу...

В Сибирь...»

О, чудовище! Сколько матом

тебя послало, упырь!

О благородстве вы говорите,

чести Величеств? Зачем,

ну зачем, к чему, объясните,

этот спектакль? Поэм

не напишет – не даст озлобленной! –

Сценарий хотя бы такой...

А что – с душою приговоренной

навечно – вопрос пустой...

III

Он не помилует –

Стелловский – точно!

Не Николай,

ни, даже, – Свидригайлов!

Уже октябрь, третее –

ни строчки!

А перья – словно

каторжные кайла.

Три тысячи

за право «первой ночи» –

издательское! –

в глотках кредиторов.

За полное собранье,

между прочим,

и за роман,

какого нет, который –

и страсть, и мозг,

душа, надрывный труд!..

За все про все –

три тысячи! –

хоть вой!

И те вернул немедля

грязный плут:

по векселям,

чрез подставных,

с лихвой.

Познал в свой час

его «подмогу» Глинка,

и Писемский...

Ну, прям, –  родной отец!

Из «новых» – он,

из порождений «рынка»

шестидесятых,

пореформенных, подлец.

Не отпускает «Исповедь» –

огромна.

И – «окончательно мне имя

утвердит».

Пусть «Преступление и наказанье» –

скромно

название последнее

звучит.

Но если к ноябрю

не будет вещи

крупноформатной –

неустойка, крах.

А к декабрю не будет,

то – похлеще:

права издания всего –

в его руках,

Стелловского!

И – без вознагражденья...

«Нет, чтоб друзья

писали по частям

не соглашусь.

Ведь это – униженье,

как под чужим

подписываться? Срам!

Стенограф? Это – выход...

Где найти мне?..»

...Анюта Сниткина.

Четвертого, в двенадцать –

их встреча.

Ну а первого противник,

как ни хитрил, – повержен.

Расписаться

за рукопись

заставлен пристав, дата:

«Ноябрь, первое».

(Два дня искал, куда-то

Стелловский скрылся.

А в его конторе

«не знают», или просто –

на запоре...)

Так родился «Игрок».

Так сорван мерзкий

паучий замысел.

И Сниткиной впредь – нет.

Отныне вечен

Анны Достоевской

хоть отраженный,

но – бесценный свет.

8 ноября 1996