Александр НЕСТРУГИН. «Голос» и другие стихи

* * *

Стали вдруг клятвы не долгу верны - долгам,

Блюду фуршетному с голубой каёмкой.

Стали пророчества прилипать к деньгам,

Будто в столовке локти к сырой клеёнке.

Только клеёнка что: тряпкой её протри –

Чистая, и блестит, как не блестела снову.

…А деловые люди – ты посмотри! –

Вдруг с нефтяной трубы – да потянулись к слову…

Им надоело в шампанском девиц купать,

В списке толкаться любимых детишек «Форбса».

Стали ребята стишки кропать;

Вы-то, конечно, подумали: так, для форса.

Но ведь не зря, не зря им шелестит листва:

Осенью – как наличка, а по весне – безналом.

Это о них теперь: «Говорит Москва!»

И - шепоток стыдливенький по журналам:

«Слог бы чуть выправить… А по судьбе –

 Честное пионерское, нашенский он, в натуре!»

Прямо хоть рубрику открывай: «Литература - трубе».

…Или: «Труба - литературе…»

ПОСЛЕДНИЕ СОВЕТСКИЕ ПОЭТЫ

Мы в этот строй никем не призваны, -

Высоты брать, идти к вершинам.

И писарями мы не признаны,

И – головная боль старшинам.

Не проигравшие сражение,

А просто сданные вождями,

Полжизни шли из окружения,

А нас, похоже, тут не ждали.

Стать карандашной строчкой стёртою

Не страшно: нас судьба вдавила

В печаль страны рукою твёрдою,

Когда линяли все чернила.

И чьи-то перья в поздней трезвости

И в памяти скупой, но ясной,

О нас, давно пропавших без вести,

Напишут с новой строчки. С красной…

ГОЛОС

«Мiсток замшiлий i хисткий,

 I верби в березi, i мальви,

 Яку менi вiдкрили даль ви

 Давно забуту…»

 Евген Плужник

Снег кровавый межу перемёл.

«Град» по небу кидает зарницы.

…Я вчера земляка перевёл

Через эти глухие страницы.

На меня покосилась заря,

Как одесская память, сурова.

…Но не зря же, - с тридцатых, - не зря

Шёл он к нам из тумана сырого!

И дыханием выстывшим грел

Дрожь речушки и мостик дощатый.

И белел кантемировский мел,

Заслоняя цветущий Крещатик.

Тут всего перейти – только лог,

Но - расстрелянной степью донецкой…

Для того ли он смерть перемог,

Встал из тяжкой земли соловецкой,

Чтобы боль его, вздох его, взгляд,

Грусть его торопившихся книжек

Слепо ищущий «зрадникiв» «Град»

У России из памяти выжег?

Не захмарит свеченье строки

Правка чёрная века стального.

Точкой вдавлены в жизнь Соловки,

Но тому не поверило слово.

И явилось в родимом краю –

Светом горьким, не теменью схронов.

И спешащую строчку мою

Кто-то холодом за руку тронул.

Он, тот холод – он многое знал…

За межою, что встала терново,

Голос гаснущий жизнь мою звал,-

И чужой не казалась мне мова!

…Снег кровавый межу перемёл.

«Град» по небу кидает зарницы…

Я поэта вчера перевёл

Через эти глухие страницы.

 * * *

К мелодии полузабытой

Зачем-то тянется струна…

То тоненько, то басовито

В потёмках лет звучит она.

И жизнь, что в те потёмки вжалась,

Сиренью кинется цвести –

И на руках баюкать жалость,

Что не сумела подрасти.

И не отдаст решеньям твёрдым

Немыми пальцами винить

Ту, неподвластную аккордам,

Струной натянутую нить.

 ЭПОХА

То реки, на глазок, спрямляет –

То рвёт страну в площадном раже…

Кротовьи кочки – восхолмляет,

Холмы – утюжит и овражит.

То Колымою, то Уралом

Глядит … То Крымом в грудь стучится!

И всё твердит нам, числам малым,

Что так велят большие числа.

 * * *

Что я скажу теперь июлю,

Зовущему под знамя зорь?

Я сам с собой всю ночь воюю,

Поскольку сам – сплошная хворь.

То мёдом хворь кормлю, то ядом…

Но я встаю – и день встаёт.

И всё белеет по левадам,

Гляжу, - дыхание моё...

 * * *

Давно затихла речь куражная

(Хворь тянет капли: «Похмелись…»).

Давно оракулы гаражные

На лавочку перебрались.

Хоть тут и не звенят стаканами…

Молчанию теплее тут,

Где жизнь ещё алеет канами,

Что долго в затишке цветут.

 * * *

Подошли под окна Севера,

Дышат в стёкла – так, без всякой цели.

Подошла под сердце та пора –

Та, что в тёплых строчках ищет щели.

Значит, хватит в стёкла те влипать,

Соскребать, как в детстве, ногтем льдинки.

Сердце рви – и щели конопать.

В доме этом, помни, не один ты.

 ВЕЧЕРНЕЕ

И «под раму», и «на раму»

Мчал – педали воздух жгли!

Долго-долго вечерами

Докричаться не могли…

Отблестели, слившись, спицы –

Разбудили блеск луны.

Словно девичьи ресницы,

Были сумерки длинны.

А потом закатным блеском

Плёс пришёл меня пленить.

И впотьмах светилась леска,

Как вольфрамовая нить.

Мне ли нюнить, мне ли злиться –

Здесь, на свете, на свету?

…И детей светились лица,

Прогоняя темноту…

Ночь чернеет… Ночь – как нычка,

Где припрятан рваный хлам

Снов – и вредная привычка

Просыпаться по утрам.

 * * *

К чему гадать: а если бы… а мог ли я…

Ведь знают же, что нет судьбы другой,

Вот эти вот сухие травы лёглые,

Что мнутся – и пружинят под ногой.

Стеклом речным обрезана излучина,

К воде свисает нитками корней.

Трава сухая ветром перекручена,

Но нужно, нужно мне пройти по ней!

К высоким дням – распахнутым, обрывистым,

Где жгут гортань шершавых слов комки,

И жженье то берётся к людям вывести

Прощальное свечение реки.

 * * *

Не далёкий, не окольный,

Не из тех – светил и вех,

Греет ночью свет настольный

Лист, что холоден, как снег.

Свет понурый, но зряшный:

Где в глаза лишь холод тёк,

Утром серый, карандашный

Строк протает полынок.

Не зарница, не жар-птица,

Но и этого вполне

Хватит – взглядом зацепиться.

Может быть – не только мне…

 * * *

Какой ни есть, а весь я перед вами:

И гневался, и гнулся, но не лгал.

Не прятался за громкими словами,

А тихим – не клониться помогал.

Небес, взлететь пытаясь, лишь коснулся.

Равнин, уже кружась, не покорил.

…Листком под ветром стылым встрепенулся

И - бился… А казалось – говорил.