10 декабря 2016 года исполняется 195 лет со дня рождения особо дорогого мне русского народного поэта Николая Алексеевича Некрасова.

Ф.М.  Достоевский сказал, прощаясь с ним: «...это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает от насилия, от жестокости необузданной воли, что гнетет нашу русскую женщину, нашего ребенка в русской семье, нашего простолюдина в горькой, так часто, доле его» (Дневник писателя, декабрь 1877).

В то хмурое декабрьское утро (30 декабря 1877) несколько тысяч провожали Поэта в последний путь, и первым был принесён венок «От русских женщин». Разве забудешь? –

Ключи от счастья женского,
От нашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У бога самого...

Позвольте же нынче и мне сказать слово о моём первом в жизни Поэте.

Не претендуя на сколь-нибудь глубокий анализ его творчества, хочу лишь, использовав и свои публикации двадцатилетней давности в газетах Одессы, сообщений – на программах Литературной гостиной Одесского Дома учёных, ещё раз склониться в глубоком земном поклоне. Он был дан нашему народу не случайно и – навеки!

Конечно, сегодня, более чем двадцать лет тому назад, могли бы остеречь от «наивных откровений» слова Николая Алексеевича из его письма Л.Н. Толстому? Или – вдохновить? –

«Вам, верно, случалось, говоря или пиша, беспрестанно думать: не смеётся ли слушатель? Так что ж? Надо давать пинка этой мысли каждый раз, как она явится. Все это мелочное самолюбие. Ну, если и посмеются, <…> экая беда! Мы создаем себе какой-то призрак – страшилище, который безотчетно мешает нам быть самими собою, убивает нашу моральную свободу».

«Рутина лицемерия и рутина иронии губят в нас простоту и откровенность», – писал Некрасов. Ох, эти обвинения «в мальчишестве»! Но – «Не мальчишество на этом свете только лежание на пуховике, набитом ассигнациями, накраденными собственной или отцовской рукой».

А потому позвольте сперва о своих...

«О днях и чувствах пережитых»

И Я ВСПОМИНАЮ... Начало сороковых. Война. Но не бомбежками, не затемнением она входит в сознание 3-4-хлетней девочки. Первыми в жизни, выученными со слов мамы ли, бабушки – уже не узнать, не спросить! – стихами:

Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет! –
Где ж коровка наша? –
Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял её домой.
Славно жить народу
На Руси святой!

И моим: «Барин – это немец?» И ответ: «Не немец, фашист!»

Такой вот первый (и навсегда!) урок «политграмоты»...

НАЧАЛО пятидесятых. Зима. У открытой печурки, где так уютно и защищённо – с мамой! Она читает:

Ну, трогай, саврасушка! трогай!
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!..

И плачем мы вместе, и долго-долго щемит сердце, и так легко запоминаются строфы! Куда больше необходимых по школьной программе! И Русь, Россия, горькая, бесталанная, входит навеки в сердце. Откуда мне знать тогда, что Некрасов «говорил народом» (М. Цветаева)? Не о народе, не для народа – узко! – народом! И что действительно в русской литературе нет писателя, «которого бы эти слова характеризовали столь точно и всеобъемлюще». Так было дано ему одному. В Украине – Тарасу Шевченко.

1956 ГОД. 95 лет со дня смерти Т. Шевченко. И на школьном вечере читаю стихи Н. Некрасова «На смерть Шевченко». С каким-то мистическим страхом доныне:

...Кончилось время его несчастливое,
Все, чего с юности ранней не видывал,
Милое сердцу, ему улыбалося.
Тут ему бог позавидовал:
Жизнь оборвалася.

Когда в 1858 году Т.Г. Шевченко вернулся из ссылки в С.-Петербург, «Современник», редактируемый Н.А. Некрасовым, печатал его стихи, помещал сочувственные статьи о его жизни и творчестве. Некрасов проводил Шевченко и в последний путь.

РАЗМЫШЛЕНИЯ у парадного подъезда, Железная дорога, «Еду ли ночью по улице тёмной...», Нравственный человек, «Я не люблю иронии твоей...», «Мы с тобой бестолковые люди...», Элегия, Сеятелям, многие отрывки из поэм: Мороз, Красный нос, Русские женщины, Крестьянские дети, Кому на Руси жить хорошо и др. – всё это в «репертуаре» чтицы в школьные, студенческие годы...

И что бы там ни говорили новоявленные «барины», но и сегодня:

Средь мира дольнего
Для сердца вольного
          Есть два пути.

Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую –
          Каким идти?..

Можно – по «торной, страстей раба» вместе с толпою, к «соблазнам жадной», а можно – по «тесной, дороге честной». Можно с презрением и к «косточкам русским», и «белоруса», и земляков поэта, рождённого в украинском местечке Немирове, и прочих...

Я – не «владельцам роскошных палат», они свой выбор сделали, и им, уж конечно, «о жизни искренней» «мысль смешна». Я просто никак не могу согласиться, что «властитель дум» поколения деятельного, энергичного и чистосердечного, не худшего из русских поколений...» (В. Розанов, выделено автором – Л.В.) сегодняшним молодым так мало известен, далёк.

Куда как легче «в годину горя / Красу долин, небес и моря / И ласку милой воспевать». Это ему было – «ещё стыдней...»

Александр Блок, ответив утвердительно на вопрос «Любите ли вы произведения Некрасова?», к тому, что «не занимался» его «стихотворной техникой», – снова и просто: «Люблю». И – об «очень большом» влиянии Некрасова на его творчество. Блок с мягкой иронией охарактеризовал мнение И. Тургенева, подчеркнул страсть и «неподдельное и настоящее народолюбие» Некрасова.

Недаром, наверное, горячие молодые головы определили его «выше Пушкина», в ответ на мысль Ф.М. Достоевского: «Некрасов, действительно, был в высшей степени своеобразен и, действительно, приходил с "новым словом". Был, например, в свое время поэт Тютчев, поэт обширнее его и художественнее, и, однако, Тютчев никогда не займет такого видного и памятного места в литературе нашей, какое бесспорно останется за Некрасовым. В этом смысле он, в ряду поэтов <…>, должен прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым».

Да, наши великие «страдальцы за народ и убогих» (С. Андриевский) знали, что говорили.

Иные пишут, что к концу жизни Н.А. Некрасов был богатым…

БОГАТЫМ – вряд ли, во всяком случае, много тратил на поддержку «Современника», нуждающихся. Но от горькой нищеты литературного подёнщика, порвавшего с жестоким крепостником-отцом, он ушёл. Напряженно работая, будучи больным, редактируя журналы «Современник», «Отечественные записки»: для одного номера только «прочел 800 писаных листов разных статей, прочел 60 корректурных листов», «два раза переделывал один роман (не мой)»; «переделывал еще несколько статей в корректурах, наконец, написал полсотни писем...»

Он поддерживал многих, тогда начинавших свой путь в литературе, в том числе Л.Н. Толстого: «...Я люблю еще в Вас великую надежду русской литературы, для которой Вы уже много сделали и для которой ещё больше сделаете, когда поймете, что в нашем отечестве роль писателя – есть прежде всего роль учителя и, по возможности, заступника за безгласных и приниженных» (3 сентября 1856) И ещё: «...Человек создан быть опорой другому, потому что ему самому нужна опора. Рассматривайте себя как единицу – и Вы придете в отчаяние. Вот основание хандры в порядочном человеке – думайте, что и с другими происходит то же самое, и спешите им на помощь...» (17 мая 1857).

...СТРЯСЛАСЬ БЕДА. Изломанная, искалеченная «тойотой», в боли – я, как и все, звала маму. И вспоминала старенький альбом её студенческих лет и строки из него. Некрасовские строки:

Великое чувство! У каждых дверей,
В какой стороне не заедем,
Мы слышим, как дети зовут матерей,
Далёких, но рвущихся к детям.

Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем –
Мы любим сестру, и жену, и отца
Но в муках мы мать вспоминаем!

И – позволившие мне заплакать после её смерти, может быть, спасительными слезами, строчки:

...День денна моя печальница,
В ночь – ночная богомолица!
Никогда тебя, желанная,
Не увижу я теперь!
Ты ушла в бесповоротную,
Незнакомую дороженьку,
Куда ветер не доносится,
Не дорыскивает зверь…

Нет великой оборонушки!..

На скромном камне над маминой могилой, кроме имени и дат, слова:

Мало слов, – а горя реченька,
Горя реченька бездонная!..

Мучительно умирая от раковой опухоли, Некрасов писал в последнем стихе, обращаясь к своей «бледной», в крови, «кнутом иссеченной Музе»:

...Меж мной и честными сердцами
Порваться долго ты не дашь
Живому, кровному союзу!..

С моим сердцем, незабвенный Николай Алексеевич, союз – неразрывен.

Однако хочу и напомнить –

 «Его послал Бог гнева и печали…»

Каждый, кому сколько-нибудь близок Николай Алексеевич Некрасов, знает, как порою он горевал, что не дано было «небесной красоты», «гармонии волшебной», «ласково поющей и прекрасной» Музы – «дочери счастья и любви».

Ни у одного русского поэта нет стольких стихов о предназначении поэта. Начиная от: Поэт и Гражданин, «Блажен незлобливый поэт…», «Чуть-чуть не говоря: Ты сущая ничтожность!..», «Замолкни, Муза мести и печали!..» (сборник 1856 г.) и до самых последних: Элегия («Пускай нам говорит изменчивая мода…»), Поэту, Пророк, «О, Муза! Я у двери гроба…»; во многих других стихах, статьях, письмах Некрасов возвращается к этой теме – поистине, одной из своих болевых точек.

В горестные минуты определял свою Музу как «неласковую и нелюбимую», рождающую «суровый, неуклюжий стих», корил себя за «звук неверный». Сам, по свидетельству Ап. Григорьева, хотел «уверить и нас всех, да, может быть, и себя, что он не поэт». Конечно, этому способствовали и критики, упрекающие в «дидактике», «натурализме», «мутной современности», «неэстетичности», «прозаичности», «публицистичности», и пр., и пр., и пр. Здесь и Тургенева: «Поэзия и не ночевала тут…»

Но почему же его, Тургенева, «совершенно с ума свело; денно и нощно твержу…» и одно ли «удивительное произведение»? Почему «1400 экземпляров (сборника 1856 г. – Л.В.) разлетелись в две недели: этого не было со времён Пушкина» (И. Тургенев)?

Почему – «я сразу запомнил его наизусть»? – Л. Толстой о стихе «Замолкни, Муза мести и печали!..»

Почему многие суровые мужчины XIX века плакали над его строчками?..

Почему (уж простите великодушно!) – в самые-самые горчайшие минуты, когда и слез-то нет, они, спасительные, приходят ко мне со стихами, ритмами Некрасова? Мозг, эстетические чувства, да и сердце, конечно, питают, спасают многие. Но вот что-то же есть ещё, чего не определишь, что и не поймет ни холодный эстет, ни равнодушный сноб, будь он хоть в тысячу раз образованнее!

То, о чём говорил, писал Фёдор Михайлович Достоевский.

То, что воспринял простой волжский крестьянин Андрей Иванов, передал своей дочери Татьяне – моей маме, а она, длинными зимними вечерами – мне…

О, конечно, я – не о всех стихах Некрасова! Но и не о 2/10 (мало!), как Василий Розанов, которые «суть вечный вклад в нашу литературу и никогда не умрут; <…> они – народны, просты, естественны, сильны <…>, а где сила, страсть, там и поэзия» (выделено автором – Л.В.)

Может быть, дело в том, что «не торговал я лирой» и «ни в чём середины не знал»? Что не робел «перед правдой-царицею»? Что – «…чуть ничего не болит и на душе спокойно, приходит Муза и выворачивает всё вверх дном; <…> – начинается волнение, скоро переходящее границы всякой умеренности, – и прежде чем успею овладеть мыслью, а тем паче хорошо выразить её, катаюсь по дивану со спазмами в груди, пульс, виски, сердце бьют тревогу!..» (И.С. Тургеневу, ноябрь 1853)?

Но ведь узнаю я это потому что люблю, плачу и читаю его, о нем! Узнаю, что «…никогда не брался за перо с мыслью, что бы такое написать или как бы что написать: позлее, полиберальнее? – мысль, побуждение, свободно возникавшее, неотвязно преследуя, наконец, заставляло меня писать» (Л.Н. Толстому, апрель 1857; выделено мною – Л.В.) Вот оно! –

Я призван был воспеть твои страданья,
Терпеньем изумляющий народ!

«Ни стихов, ни детей у Бога не заказывают, они отцов», – М. Цветаева (выделено автором – Л.В.)

Народный поэт! Призванный! Конечно, отсюда и «новый тон стиха, новый тон чувства, новый тон и звук говора» (В. Розанов, выделено автором – Л.В.); особая несравнимая и несравненная некрасовская лира! Щемящая, печальная, родная.

И потому провидчески! –

…Не русский – взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную музу,.. –

последние строки последнего стиха.

О, только не надо – о национализме! Это настолько глубже и выше, что не понять может только нелюбящий, непонимающий своего.

Сегодня, когда вновь

…Разнузданы страсти жестокие.
Вихорь злобы и бешенства носится
Над тобою, страна безответная..,

когда

…На труп великана убитого
Кровожадные птицы слетаются,
Ядовитые гады сползаются..,

и снова «человек до ужаса бездушен, слабому спасения не найти», а «Кому на Руси жить хорошо» – вечным безответным вопросом – в Н.А. Некрасове (как и в Ф.М. Достоевском, А.А. Блоке – надо же, как совпадают юбилеи!) ищу спасения.

Поистине:

Его послал Бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе…

«Кнутом иссеченная Муза...»

Не могу совладать с желанием привести подборку некрасовских строк, в шутку задав вопрос: о каком времени, его реалиях, нравах, написано?.. Но прежде – небольшое вступление.

Давно ли Вы читали поэму Некрасова «Современники» (1873)? Рекомендую.

О, какие аналогии, ассоциации вызывает коллективный портрет «героев времени», «эры Капитала», захлестнувшей Россию, этой поэмы! Сотворённой пером яркого сатирика, ведомого любовью, болью – к народу, за народ!

...И кого здесь только нет – в многочисленных залах модного ресторана Дюссо в Петербурге, где их обнаружил герой поэмы! Пируют юбиляры, триумфаторы, «тузы-акционеры».

Здесь и – «почетные лица / В чинах, с орденами»:

Они посвящают досуг интересам
Коммерческих фирм на паях.

И – «плебеи, из праха и пыли. / Достигшие денег, крестов»,

И рядом вельможи тут русские были,
Погрязшие в тине долгов
(То имя, что деды в безумной отваге
Прославили – гордость страны –
Они за паи подмахнут на бумаге,
Не стоящей трети цены)...

Разнонациональные и равнопреданные «его препохабию – Капиталу». Мерзопакостнее и горше всего – мнимые «демократы», представители продажной «интеллигенции»... Так чётко определённые: «говорильная машина»!

Однако ограничусь. Хочу привлечь внимание не пересказом, не анадизом – верю в возможности читателя. Но – авторским текстом, предложив прочитать, сверяясь с нынешним, нашими, увы, современниками... Поэт начинает:

Я книгу взял, восстав от сна,
И прочитал я в ней:
«Бывали хуже времена,
Но не было подлей».

Знакомо, не правда ли? И далее – многое, очень многое... Совпадающее, неотъемлемое от «формации» – капиталистического строя, лукаво навязанного нам под личиной: «рынок».

Да, «нет глупей несчастья / Потерять последний грош», / Ни пропажи, ни участья, / Хоть повесься, не найдёшь!» В то время как:

А украдут у банкира
Из десятка миллион –
Растревожится полмира...

...Уж терять – так миллионы,
Царь вселенной – куш!..»

А как вам вот это предложение: основать «Центральный Дом Терпимости»? –

Лишь бы нам разрешили концессию...
Учредим капитал на паях
И, убив мелочную профессию,
Двинем дело на всех парусах!

Но следует предложение... подождать, хоть и – «доходное дело»:

«...Двинув раньше вперед спекуляцию,
Чем прогресс узаконит ее,
Потеряете вы репутацию
И погубите дело свое.
Подождите! Прогресс подвигается,
И движенью не видно конца:
Что сегодня постыдным считается,
Удостоится завтра венца...»

Дождались, удостоилось... А вот – ещё «Неотёсанный болван / Содержатель кассы ссудной»:

Этот тип безмерно гнусен.
Современный Митрофан
Глуп во всем, в одном искусен:
Залезать в чужой карман!
И на нем дух века виден,
Он по трусости – скупец,
По невежеству – бесстыден,
И по глупости – подлец!

Вот уж – верно: нашествие! Вспоминаю из интервью П.В. Палиевского газете «Кубанские новости» 26 сентября 1998 года: «В нашествии "этого дня" главное, наверное, то, что под ноги налаженной, изощрённой в грабежах мировой денежной машине брошены миллионы давно отвыкших от её ухищрений и обманов совершенно беззащитных людей. Машина дает займы и возвращает их кровью облагодетельствованных, да еще получает право безнаказанно орудовать на всём этом пространстве, перерабатывая в своих интересах всё, что плохо лежит».

Но читаю дальше. Ещё один современник:

Слыл умником и в ус себе не дул,
Поклонники в нём видели мессию;
Попал на министерский стул
И - наглупил на всю Россию!

И как же не увидеть сегодня на Украине? –

Вот - сыноубийца!
...Дети в бой идут,
А отцы подряды
На войска берут...

Берут, наживаются. Правда, своих не посылая на бойню. А другие – «Гибнут в каждом бое / Не поймут никак»:

Дети! вас надули
Ваши старики...

А далее – особая подглавка:

Неразлучной бродят парой
Суетливый коммерсант
И еврей, процентщик ярый,
В драгоценных камнях франт...

«Бродят парой» и в «святая святых» – образовании, литературе, прикладывая «губы / К полуграмотным строкам». Ау, «инженеры человеческих душ»! – неужто прав коммерсант:

«...Нынче – царство подставных,
Настоящие-то редки,
Да и спроса нет на них.

...Не у нас – во всей Европе
 Прессой правит капитал...

...Прессе нужны коммерсанты.
Поспешив на помощь ей,
Как направим мы таланты,
Как устроимся!»

Еврей, свидетельствует герой поэмы, рад бы, но:

«Если нужно просвещенью
Руку помощи подать,
Я готов, но – бог свидетель –
Я от грамоты отвык...»
– «Тут нужна лишь добродетель!» –
Восклицает биржевик...

О, разумеется, особая – по-украински – чётче: «особиста»! – добродетель...

А вот вам и обвешенный разными «жетонами», неуёмно восхваляемый лизоблюдами, с лицом... «странней всего, / Как не высекли ошибкой / По лицу его!» Хорошо сказано? Однако:

Говорят, у него никаких
Дарований, богатство фиктивное;
Говорят, он – игрушка других,
Нужен он для одной декорации;
Три-четыре искусных дельца
В омут самой шальной спекуляции,
Словно мячик, бросают глупца.

Смешит, право же, и нынешнее, каркающее: «Коррупция! Коррупция! Все – на борьбу с коррупцией!» Николай Алексеевич, помогай! –

...Чу! песня! Полные вином,
Два инженера ликовали
И пели песенку о том,
Как «непреклонного» сломали:

Я проект мой излагал
Ясно, непреложно –
Сухо молвил генерал:
«Это невозможно!»

Я протекцию сыскал
Всё обставил чудно,
Грустно молвил генерал:
«Это очень трудно!»

В третий раз понять я дал:
Будет – гривна со ста,
И воскликнул генерал:
«Это – очень просто!»

В общем, – «Взятку, взятку-невидимку / Ловит каждая душа!»

Прорывается время от времени голос князя Ивана, приведу хоть разок:

На уме чины да куши
Пассажиров бьют гуртом:
...До пределов незаконных
Глуп, а денежки гребёт...
Всё равно что резать сонных –
Обирать народ!

Опуская, для уменьшения объема, ряд строк, интересных, актуальных, дающих картины запустения, разорения сёл, деревень – следствие реформ, «проектов», «опытов» и пр., обращаю внимание на «шалости» «интеллигенции», прыгнувшей в «омут биржевой»:

Под опалой в оны годы
Находился демократ,
Друг народа и свободы,
А теперь он – плутократ!
Спекуляторские штуки
Ловко двигает вперёд
При содействии науки
Этот старый патриот...

...Он машинным красноречьем
Плутократию дивит;
Никаким противоречьем
Не смущаясь, говорит
В интересах господина.
Заплати да тему дай,
Говорильная машина
Загудит: поднимет лай,
Будет плакать и смеяться,
Цифры, факты извращать...

...Нынче счету нет артистам,
Что таким путем пошли
И на помощь аферистам
Силу знанья принесли.
Всякий план, в основе шаткий,
Как на сваях утвердят:
Исторической подкладкой,
Перспективами снабдят!
Дело их - стоять на страже
«Государственных идей».
Нет ещё идеи даже,
Есть один намёк о ней, –
Уж бегут они к патронам,
Выговаривают пай.

И что же? –

...Из пяти одна затея
Удалась – набит карман!
А гуманная идея
Отошла на дальний план.
Новый туз-богач в итоге,
И сказались барыши
Лишней гривною в налоге
С податной души...

Ах, стоит ли сожалеть? –

Прежде Русь стихи писала,
Рифмам не было числа,
А теперь практичней стала:
На проекты налегла!
Предприимчивостью чудной
Переполнились сердца,
Нет теперь задачи трудной,
Каждый план найдёт дельца.

...Да, постигла и Россия
Тайну жизни наконец:
Тайна жизни – гарантия,
А субсидия – венец!

Читая поэму, не пожалеете, узнав «героя» по имени Эдуард Иваныч Грош, что – «Из породы самых близких / К человеку обезьян»...

Угадайте, о каком (каких) воспеваемых «удалившихся дельцах» (у Некрасова – фон Руге, в Италию) подумала я, читая? –

...Ухватив громадный куш,
Он ушёл – на светлом юге
Отдыхать. «Великий муж! –
Говорят ему витии, –
Не пугайся клеветы!
Предприимчивость России
На такие высоты
Ты вознёс, что миллиарда
Увезённого не жаль!..»

А главное, у этого «великого мужа»: «девиз: я не делюсь ни с кем!» И, дабы сосед не наслаждался тем же прекрасным видом, настроил развалин; «срыл сады», спрямляя путь. В общем, живёт, «Всем жертвуя комфорту своему...» И вызывает... зависть у «экс-писателя бледнолицего»: «вот жизни идеал!..» Не встречали таких сегодня?

Эпилог поэмы начинается стихами:

«Я – вор!» - вдруг громко прозвучал
Какой-то голос исступленный.

Да-да, пробил Час, и чуть ли не главный герой (главный-то, наверное, – Князь Иван), нувориш Григорий Зацепин – немало «подвигов» у него на счету! – кается. А прежде-то «старец» «стяжал / В коммерческом мире великую славу / И львиную долю себе выделял / Из каждого крупного дела по праву». И всякий знал: «Придёт вам охота в афёры пуститься, / Старайтесь его к предприятью привлечь – / Пойдёт как по маслу!..» И вот – кается:

Я – вор! Я – рыцарь шайки той
Из всех племен, наречий, наций,
Что проповедует разбой
Под видом честных спекуляций!..

Гибель сына на дуэли, сына, пытавшегося защитить честь отца, давно замаранную, подвигла.

И Некрасов наделяет его исповедальным словом, где – и такие строки:

Горе! Горе! хищник смелый
Ворвался в толпу!
Где же Руси неумелой
Выдержать борьбу?
Ох! горька твоя судьбина,
Русская земля!
У мужицкого алтына,
У дворянского рубля
Плутократ, как караульный,
Станет на часах,
И пойдет грабёж огульный,
И – случится крррах!

Крах! Интересно, что тут же бывшие «любопытные евреи» «Его почти не понимали; / Они подумали, что он / Свершил в России преступленье, / Украв казенный миллион, / И – предложили наставленье». Поэт назвал его «Еврейская мелодия». Стоит послушать. И впрямь, может быть:

Денежки есть – нет беды,
Денежки есть – нет опасности...
...Преодолейте истерику.
Вы нам продайте паи,
Деньги пошлите в Америку.
...Вы на корабль... под крыло
К нашей финансовой матери.
Денежки – добрый товар, –
Вы поселяйтесь на жительство,
Где не достанет правительство,
И поживайте как – царрр!..

Олнако Зацепин – им:

Прочь! гнушаюсь ваших уз!
Проклинаю процветающий,
Всеберущий, всехватающий,
Всеворующий союз!..

Князь Иван понимает получше, сочувствуя: «На миллион согреша, / На миллиарды тоскует!» Хотя –

…Нынче раскаянья нет.
Как ни зацапай наличность,

Мы оправданье найдем!
Нынче твердит и бородка:
«Американский прием»,
«Великорусская смётка!»

Грош у новейших господ
Выше стыда и закона;
Нынче тоскует лишь тот,
Кто не украл миллиона...

Похоже, и впрямь и сегодня «Бредит Америкой Русь». Не секрет: слишком многие –

Что ни попало – тащат,
«Наш идеал, – говорят, –
Заатлантический брат:
Бог его - тоже ведь доллар!..»

Князь Иван соглашается, но с оговоркой:

Правда! но разница в том:
Бог его - доллар, добытый трудом,
А не украденный доллар!

Как сказать...

Может быть, стоит дать слово и оратору Леониду? Да, он – циник, вполне «дитя времени», его «идеалов», мечтаний, но... Ему Николай Алексеевич «подарил» дорогие сердцу слова: «Самобичующий протест – / Российских граждан достоянье!»; «Русской души не понять иноверцу...»; «Неисчислимы орудья клеймящие! / Если кого не коснулись они, / Это – не Руси сыны настоящие, / Это – уроды!» И не так-то просто убить идеалы душ и сердец – настоящих.

Вместо заключения

Завершая, хочу попросить ещё раз: читайте Некрасова! И не верьте, пожалуйста, огульным наветам. «Клеветников ничтожных» всегда хватает. А что до грехов, то – кто без греха? И Николай Алексеевич за свои строго судил себя. А мне хочется вспомнить Шекспира:

...Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.

Вспоминаю и опровержения, понимание многих достойных современников поэта. В том числе – государственного и общественного деятеля России, литератора (Почётного академика Санкт-Петербургской академии наук по разряду изящной словесности); видного юриста, судью (доктора уголовного права, профессора) А.Ф. Кони, близко знавшего Некрасова, оставившего воспоминания о нём. Он же донёс до нас горькие слова Некрасова, сказанные при последней встрече: «Вот я умираю – а, оглядываясь назад, нахожу, что нам всё и всегда было некогда. Некогда думать, некогда чувствовать, некогда любить, некогда жить душою и для души, некогда думать не только о счастье, но даже об отдыхе, и только умирать есть время...»

Пожалуйста, ищите и находите время. Для главного. И хотя бы в юбилейные дни – читайте наших поэтов! Сегодня – Н.А. Некрасова. Не сможете не согласиться:

Да! были личности!… Не пропадет народ,
Обретший их во времена крутые!
Мудреными путями Бог ведет
Тебя, многострадальная Россия!..

Но, всё-таки, вопреки всему, народ её

Вынесет всё – и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только – жить в эту пору прекрасную
Уж не придется – ни мне, ни тебе.

Неистребима наша вера, как и печаль… И, как ни горько временами, лелею надежду:

Над Русью оживающей
Святая песня слышится:
То ангел милосердия,
Незримо пролетающий
Над нею, души сильные
Зовёт на честный путь.

Зовёт, отчаянно зовёт вступающих в жизнь, верных заветам: непредающих, непродающихся –

Иди к униженным,
Иди к обиженным –
    Там нужен ты.

Верь, вооруженный неувядающим: ядрёным, хлёстким, но, прежде всего, – страдающим, тоскующим о Правде и Справедливости, участливым, добросердечным, любящим Словом Н.А. Некрасова, ты – непобедим!

Ноябрь - декабрь 1996, 3 - 7 декабря 2016, Одесса.

Людмила Владимирова

НИКОЛАЮ АЛЕКСЕЕВИЧУ НЕКРАСОВУ

1

То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть.

Н. Некрасов

«То серлце любить не сумеет,
Что, ненавидеть устав,
Простит подлеца, пожалеет,
Седины его сосчитав.

Седины – не ровня сединам,
И годы – не ровня годам…
Для всех счёт один-раэъединый:
По добрым словам и делам», –

Так думала, что ж отрекаться?
А нынче… Пора уж прощаться –
Прощать. Не себя – разных, многих…
Но… всё же… – не подлых двуногих.

3 декабря 1985

2

Услышишь песенку свою
Над Волгой, над Окой, над Камой...

Н. Некрасов

И над Свиягой, Карлой... Было!
За полстолетья не забыла
Буинск и домик над рекой.
По горенке – шажок, другой
Русоголовое дитя
Ступало, падало, кряхтя
Вновь поднималось, – не стреножишь!
И песню – «веселей» не сложишь:

«Кушай тюрю, Яша,
Молочка-то нет.
– Где ж коровка наша?
– Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял её домой.
Славно жить народу
На Руси святой!»

Запарен хлебушек водичкой:
– Ешь тюрю, мамина синичка,
Под песенку ладнее, споро,
Конец войне приходит, скоро
Вернётся папа... – И Буренка!
У, барин – немец! – Несмышленка!
Не «немец» говори, «фашист»!
Трёхгодовалый – не речист:

От смущенья носиком –
В мамину душистую
Повторяла в косыньку:
– Барины – фашисты!

Истина – отроду.
Вынут с головой.
Славно жить народу
На Руси святой!

3 декабря 1996

3

Ах ты, жизнь моя, – беспросветная!
Ах ты, боль моя, – несусветная!
Родилась в годину военную,
Ухожу в «эпоху»! – растленную.

О, хотя бы искорка Божия
В мерзопакостном бездорожии!

Затоптали родимое полюшко,
Запродали задёшево волюшку,
Оболгали всё, что завещено,
Поразодрана, обесчещена.

За надеждою, верой, хоть зёрнышком! –
К Вам тянусь, как подсолнух за солнышком.
Отступает боль. Слышу, верится:
«Переможется, перемелется.

Не погибнет Русь: запорукой – мы!
А Возмездие грянет! – внуками».

5 декабря 1996