Ирина КУДРЯВЦЕВА. Своими словами
О новой книге Александра Нестругина
Поэт Александр Нестругин живёт в сельском районном центре Петропавловка Воронежской области. Читатели главной библиотеки города Россошь знают его лично. Он не однажды встречался с нами. Привозил свои новые книги, читал стихи. Вместе обсуждали услышанное. Недавно я прочла изданный в Тамбове сборник и открыла для себя Нестругина – прозаика, литературоведа и критика.
Книга называется просто – «Своими словами». Написана она, действительно, собственным незаёмным словом. Жаль, но сборник выпущен даже по нашему времени «копеечным» тиражом, мало кому попадёт в руки.
Открываю начальную страницу. Рассказ «Гуси-лебеди».
«Парадокс: воспитывают нас сказки, а жить-то приходится в жизни, которая так мало похожа на сказку. Но это так, к слову – уж очень сказочное оно, заметное – то, что в заголовке…
Рыбачил этой осенью на Дону, под Монастырщиной. На высоком правом берегу испуганные домишки повдоль обрыва, дальше элеватор, широкими каменными лапами ухвативший крепко этот самый обрыв. Напротив элеватора, у выхода из ямы – мелководье песчаное, переходящее в заросшую кувшинками заводь. На мелководье том гуси домашние гоношатся, плавают кругами, кугыкают возмущённо. А в заводи, метрах в двадцати от гусиного шаюгана, гляжу, - лебеди!..»
Не читаешь, а слушаешь интересного собеседника. Речь не отпускает тебя, завораживает.
Первый раздел называется – «Если вглядеться…» Здесь собраны крохотные рассказы о мгновениях нашего бытия.
Вместе с писателем всматриваешься в текущую повседневность.
Вагонное купе. Случайные попутчики. У каждого своё «необходимое». Газета, чтобы уединиться за раскрытыми листами. Книга, чтобы сразить модным именем на обложке. А соседка взяла вязание. У неё в руках «серая нить текла и текла, похожая на дорогу». Вот она-то, нить, будто волшебного клубка увела тебя полем, степью, через луг «в самое детство», в начало жизни.
Любимая автором древняя страсть – рыбалка. О чём только не передумаешь, глядя на спокойную, а порой и не очень, водную гладь в ожидании клёва. Но нередко встреча с природой не столько радует, сколько огорчает.
«Поехал я на рыбалку, далёконько забрался, под Белую Горку. Там-то думаю, хмельного люда, матерком сыплющего да швыряющего на лёд пустые бутылки, не будет. И точно – никого».
Обратный путь домой - через озеро Немереж, «оттепель, вдруг подлещик пошёл?». «На льду бутылки, окурки, пакеты, бумага намокшая – смотреть противно, не то, что ловить. Как же, популярное место отдыха. Нельзя разве убрать за собой? А ещё проще – не свинячить, тогда и убирать ничего не надо будет».
В рассказе «Русская рулетка» мы задумаемся и поразмыслим: почему человек так любит испытывать свою судьбу? Борис, земляк, решил ловить «на той стороне Дона, под кручей». Нипочём ему трещины на льду, сильное течение в промоинах на средине реки, донные родники. Заскользил-засеменил навстречу гибельной опасности. Пронесло. Беды в этот раз, к счастью, не случилось. «Вот дурень…» – только вымолвил автор, а вслед за ним и читатель. И тут же схожая картина на озере: безумные мотогонки. Разве не знали местные ребята, какие с хмельной головы выехали с разгону на тонкий лед на мотоцикле, что на той речной яме вода замерзает только в самые сильные морозы. Утопили свой старенький «ИЖ» с коляской, благо, сами выбрались из полыньи. Тоже повезло. Хоть пешком, но живыми домой вернутся.
«Значит это и есть русская удаль: револьвер, один патрон, крутануть барабан вслепую – и дуло к виску?
Или - с разгону на тонкий лёд?
Нет, не удаль это и не дурь даже, а подлость, предательство… Уже потому хотя бы, что нас, русских, с каждым годом чуть ли не на миллион меньше становится.
Русская судьба…»
Кто из нас не встречался со схожей ситуацией? Повседневно, не на озере, а на городской, скажем, улице. Где водитель лихо нарушает все правила движения, а пешеход кидается под колёса.
Небольшие повести «Донские сазаны», «Стерляжий мыс», «Поклон охоте» - окно в природу, о которой Нестругин пишет с такой искренней любовью, что веришь ему, она и есть наше диво дивное. Погружение в природу, согласимся с автором, есть постижение родины.
Во втором разделе книги «От Москвы до самых до окраин»: имена, книги, литературные события» нас ждут новые открытия. Даже среди тех, кто любит книгу, бытует мнение, что сегодня нет «хороших и разных» русских поэтов, прозаиков. Александр Гаврилович доказательно отвергает эти утверждения обзором современной литературы. Он рассказывает о жизни и творчестве поэтов – уральца Алексея Решетова, Светланы Сырневой из Кирова – Вятки, Евгения Семичева из Самары, сибиряков Юрия Перминова, Владимира Макарова, прозаиков Любови Ковшовой из Сарова Нижегородской области, Сергея Филатова из Бийска Алтайского края и иных.
С теплотой сердечной читает Нестругин тех, кто близок ему по духу, по слогу.
«В журнальной публикации (кажется, это журнал «Юность») обозначено имя, которое мне ничего не говорит – Николай Дмитриев. Наверное, мы с ним чем-то похожи – иначе откуда бы взяться при первом знакомстве с текстом чувству родственной вовлечённости, радостного узнавания?»
То было первое знакомство. В начале семидесятых. Как говорит сам Александр Гаврилович, даже для него, начинающего тогда «стихописца», все нестыковки, которые звучали в том, впервые попавшемся на глаза стихотворении этого автора, – откуда старая прялка, которой разжигали костёр, и что это за место, где не было ни щепки на сотни вёрст вокруг, и кто те самые люди, которые откуда-то возвращались усталые и злые, – были очевидны. «Но странное дело: при явной условности созданного в этом стихотворении художественного мира, во взгляде автора я не видел и крохотного отсвета фальши: он действительно видел это. Как Александр Грин, писавший об алых парусах, о несуществующих городах и странах».
Для Нестругина - Николай, Коля, как его по праву ровесника ныне называет автор книги, - был всегда впереди в поколении тех, что «в пятидесятых рождены». «Труднее всего идущему впереди. Не только потому, что он приминает снег, приминает плечом, смиряет самый яростный порыв ветра. Он идёт впереди, и потому должен знать, куда торить путь, должен – вывести. Остальные идут за ним, зная одну заботу: ступать след в след».
Сборник стихов Николая Фёдоровича Дмитриева неразлучно под рукой.
«Как близко, как дорого мне всё это было… Через несколько месяцев, окончив университет, я, молодой - зелёный, уехал работать следователем прокураторы в отдалённый сельский район. Осень, глушь, ранняя темнота, съёмный угол в чужом доме, ни друзей, ни знакомых. Но потянешься таким вот неласково-долгим вечером к стопке книг на столе, найдёшь на ощупь заветную – и вот он, Коля Дмитриев, перед тобой, с чуть виноватой своей улыбкой.
Он не утешает, он просто рассказывает тебе о жизни – разве о своей только?
За окном просёлок хмурый
Да кротами взрытый луг.
Я – полпред литературы
На пятнадцать сёл вокруг.
Много теми, много лесу,
Всё трудней приходят дни,
А в дипломе что там весу –
Только корочки одни!
И становится легче, ведь ты уже не одинок.
Так пережили мы с Колей те тёмные ночи и трудные дни…»
Николай Дмитриев был другом, он «стал всё чаще заходить в гости – публикациями в альманахе «Поэзия», новыми книгами. Так и идём вместе по жизни – и теперь, когда его уже нет на этом свете…»
О близких по духу соратниках, своих земляках - поэтах, прозаиках, литературных критиках - о творческих трудах и жизненных вехах пишет Нестругин в третьей части книги – «Воронежские зарницы».
Речь о классиках нашей литературы – Алексее Кольцове, Егоре Исаеве, Алексее Прасолове.
«…Алексей Кольцов принадлежит не только литературе. Это явление народной жизни, причём не усреднено-абстрактной европейской, а именно русской. С присущей ей необъяснимой для человека иной культуры неотстранённостью от всякого страдания, широкой натуры, прочной укоренённостью в земном – и неистребимым порывом к небесному. И всякий, кто осознаёт себя частью русского имени, не может не осознавать, не чувствовать сердцем своего кровного родства с поэтом».
Ёмко ведь сказано и, главное, «своими словами». Как и о поэтах – наших современниках.
«Нынче он стоит там, на высоком холме, рядом с известными, знаменитыми. Но когда я вновь пытаюсь разглядеть его силуэт на фоне вечереющего простора русской литературы, то замечаю, что стоит он по-прежнему в стороне от других, особняком. Так жил, таким решил остаться и в посмертной славе.
Прасолов… Алексей Прасолов…»
«Егор Исаев о своей жизни сказал так:
Как человек, я не свалился с полюса.
Имею право собственного голоса,
Имею право собственного шёпота.
Дружу с мечтой и поклоняюсь опыту.
А если что – иду с копьём на змея.
Я – человек, Я с детства честь имею.
В сенокосную июльскую пору 2013 года ушёл от нас поэт в небесные луга-покосы, ушёл навсегда. Но в строках этих и сегодня ничего не нужно менять, в них всё – и судьба, и голос, и время – настоящее, не прошедшее. И никто их, строки эти, не сможет оспорить».
А ещё – читателя ждут встречи с Геннадием Лутковым, Станиславом Никулиным, двумя Юриями Бобоней и Доброскокиным. Кто-то, возможно, числит их книги по разряду «уездной, провинциальной» литературы. Но настоящая поэзия, проза в географических определениях не нуждается. У неё всегда столичный уровень.
Россошь,
Воронежская область
