Олег ЛАЗАРЕВ. Матрешка
Святочный рассказ
Говаривают, друзья мои, что измельчал человек на Руси, что все, составляющее некогда его гордость и цену, обратилось лишь в забавную сказку. Да и самого человека уж нет, как нет и Руси, ушедшей под воду подобно легендарному Китежу…
История эта случилась Рождественским утром с одним моим хорошим знакомым – Иваном, человеком до крайности подозрительным, ставящим под сомнение все, на что ни падал его пристальный взор. Трудно сказать, почему он был таким – жизнь его особенно не била. Просто он знал: быть таким – единственный способ выжить. Но насколько Иван был подозрителен, настолько он был и доброй души мечтателем. Как два эти качества одновременно могли сосуществовать в нем – ума не приложу. Но это было так.
Тем утром Иван вышел с сумкой из дома и не спеша направился в сторону метро. Времени до отправления поезда было с запасом, и Иван шел по парку и прислушивался к приятному морозному хрусту снега под ногами. В сумерках неба с дерева на дерево перекатывалась круглая луна.
«Красота… − остановившись, поставил сумку на снег Иван и с минуту любовался таки-запутавшимся в ветвях большого дерева бледнеющим светилом. – Глаз не оторвать. Век бы любовался».
Но надо было идти – и вновь скрип снега, и выбралась из лап дерева луна и покатилась дальше по верхушкам высоких деревьев.
В полупустом вагоне метро Иван раскрыл на закладке потрепанную книжицу Чехова и продолжил прерванное чтение – с этого мгновения все вокруг него перестало существовать. Художник, лето, Волчаниновы, Лида, Мисюсь, дом с мезонином… Иван перенесся туда – теперь и он тоже художник, и он стоит у старинных ворот со львами против белого дома с мезонином. Иван прочитал страницу, другую, и задумчиво поднял глаза от книги – чувства наполнили его сердце, их нужно было пережить и осмыслить.
Сквозь дымку переживаний глаза Ивана заметили сидящую против него, потупив взор, девушку. Теплый цветастый платок очерчивал ее милое личико, с маленьким ртом, алым румянцем на щеках и большими выразительными глазами.
«Матрешка этакая», − промелькнуло в мыслях Ивана. Дымка начинала постепенно рассеиваться, и вид девушки все более и более забавлял его.
«Невинное существо… − продолжал думать он. – А какая смешная и нелепая, точно ребенок. Вот и братишки у меня такие же – но им-то простительно, они еще дети… Помню, сегодня в ночь мы с мамой, когда они уснули, потихонечку украсили елку фигурками белых ангелов… А братишки с утра радовались и удивлялись – мы сказали им, что в Рождественскую ночь ангелы прилетают к добрым детям, и каждый из них оставляет на праздничной елке белого ангела, на память о своем посещении и Рождественской ночи. Как радовались и удивлялись братишки!.. Пожалуй, только некоторые дети и подобны белым ангелам… и всё. Они наивны. Я вижу других детей, и понимаю, что мои братья очень наивны и простодушны. И все это родительское влияние – мама и папа наивны тоже, словно с луны свалились. Но ничего, − все пристальней и решительней впиваясь взглядом в девушку, продолжал размышлять Иван, − приеду в следующий раз, и расскажу братьям, и научу их жить. Пора им уже и знать, что нельзя доверять людям, нельзя доверять никому! Да и вообще…»
Девушка подняла голову, посмотрела на Ивана, и глаза ее юркнули снова вниз. Мысль Ивана была прервана.
«Смешная матрешка», − заключил он, поднял книгу, и вместе с художником вошел в дом с мезонином…
Рядом с вокзалом на площади раскинула ветви большая новогодняя елка. Проходя мимо, Иван заметил под ее сенью ковыряющего лопаткой снег ребенка и стоящих подле, взявшись за руки, счастливых родителей.
«И они ничего в жизни не смыслят. O tempora, o mores![1]» − подумал Иван и с пренебрежением отвернулся.
«O tempora, o mores!.. O tempora, o mores!.. – склонившись под тяжестью сумки и оглядываясь налево и направо на пассажиров, медленно шел по коридору вагона Иван. − Homo homini lupus est![2]»
Пройдя почти до конца вагона, он заметил, что давно уже миновал свое место и, развернувшись, пошел обратно, сталкиваясь с идущими навстречу пассажирами. Наконец Иван добрался и, забросив сумку под боковое сиденье, уселся и стал смотреть в окаймленное льдом окно. На столике лежал кем-то брошенный теплый цветастый платок. Время не заставило ждать долго – вскоре подошла и расположилась против Ивана его хозяйка.
«Матрешка! – не отрывая взгляда от окна, воскликнул про себя Иван. – Но почему она на меня смотрит?»
Действительно, опустившись на сиденье, девушка с алым румянцем на щечках принялась любопытно разглядывать большими выразительными глазами своего забавного соседа.
«Почему она так на меня смотрит? – продолжал с беспокойством думать Иван. – Это начинает переходить всякие нормы приличия… Что все это означает?.. Нет, я ошибся: это не ребенок – это мегера какая-то!»
Иван резко повернул голову в сторону своей вынужденной спутницы. Глаза ее снова юркнули, а юное личико украсилось прибывшим ярким румянцем.
Внезапно как будто что-то упало у Ивана в груди, и на мгновение он забыл обо всем – о Волчаниновых, о доме с мезонином, о том, кто он, куда и зачем едет. Девушка вновь подняла взор, губы ее вздрогнули, и она улыбнулась – легко и почти неслышно.
− А я Вас помню, − против воли с неожиданным красноречием расплылся в улыбке Иван. – Вы ехали со мной в метро. Но как Вы здесь оказались?.. Меня Иван зовут. А Вас как?
− Маша, − тихо проговорила девушка.
«Матрешка… − подумал про себя Иван. – И вовсе не смешная, а настоящая».
На этой ноте и разрешите мне закончить историю, вернее малую ее часть, поскольку сама история широка и бесконечна. Ведь там, где не понарошку встречаются два человеческих сердца, начинается глубокое и неизмеримое. И не заканчивается уже никогда.
