Артем ЕРМАКОВ. Ненависть, как норма. Нападки интеллигенции на Россию всегда были обусловлены не только политикой, но и мировоззрением.
«Ваше Превосходительство, я настоятельно просил бы Вас прекратить развозку по боевым позициям подарков от газеты «Биржевые ведомости». В октябре ко мне в штаб явились два молодых сотрудника этой газеты, господа Проппер и Гессен, и за 10 минут своего пребывания в штабной столовой, где им был предложен чай, успели объяснить, что в Германии в действительности никакого недостатка ни в чем не ощущается и не будет ощущаться, но наше правительство периодически заставляет газеты лгать на этот счет. Про внутреннее же состояние России и по то, что творится по их выражению, «в сферах», они частью намеками, частью фразами, выражающими сожаление «о бедной нашей родине», наговорили таких возмутительных вещей, что я вынужден был объявить, что буду сам сопутствовать им по позиции, а затем не отпускал их от себя ни на шаг до отъезда из дивизии»
Ставка Верховного Главнокомандования оставила этот рапорт начальника 19 пехотной дивизии генерал-лейтенанта Нечволодова без внимания. На дворе стоял конец 1916 года, и многие на Западном фронте уже начинали догадываться, что целенаправленная работа по разложению армии и развалу государства ведется отнюдь не только большевиками и анархистами. Между прочим, жестокая борьба всех государственных органов Российской Империи с деятельностью подпольных революционных партий, призывавших к поражению России в «бессмысленной» Мировой войне, продолжалась до самого конца этой империи. Это была неравная, но в определенном смысле, честная битва. В то же время, имперское правительство не знало, как справиться с так называемым «Прогрессивным блоком», на словах занявшим «оборонческие» позиции, и открывшим с этих позиций сокрушительный огонь по всей государственной системе.
Когда делегата ЦК РСДРП(б) Льва Каменева и еще пятерых большевиков-депутатов Государственной думы, составивших антивоенное и антиправительственное воззвание к студентам, задержали в ноябре 1914 года на подпольной конференции под Петроградом, легальная оппозиционная печать единодушно поддержала суровый приговор суда: лишение депутатской неприкосновенности и вечная ссылка в Сибирь. Не прошло и года, и те же самые газеты взахлеб цитировали и обсуждали статью депутат и кадетского лидера Василия Маклакова «Трагическое положение». Россия сравнивалась в ней с автомобилем, несущемся «по крутой и узкой дороге», и вдруг «пассажир», то есть либеральная думская оппозиция, замечает, что «шофер (Николай II и его правительство) править не может», более того, он «безумен» и «направляет машину прямо в пропасть». Имеет ли право «пассажир» перехватить на полном ходу «руль» и повести машину «правильно»? Вопрос ставился лишь для того, чтобы сочувствующие читатели ответили на него утвердительно.
Подобные публикации, как и знаменитая думская речь Павла Милюкова «Глупость или измена?», как и грязная, ставившая своей целью максимально опорочить официальное руководство страны и семью Государя кампания по распространению слухов о «всевластии Гришки Распутина», вызывали неизменное удивление, а то возмущение в стане союзников России. Англичане и французы наперебой делали запросы царскому правительству: почему во время войны, в моменты напряжения всех сил антигерманской коалиции российская печать вдруг требует коренных реформ и свободы слова? Почему, невзирая на недостаток улик и явные подтасовки, в первые же месяцы войны под давлением либеральной прессы со своего поста со скандалом снимают и судят за шпионаж военного министра(!) Сухомлинова? Почему, наконец, газеты позволяют себе столь развязную критику работы русского генерального штаба и командования отдельных фронтов, в процессе которой печатью беспечно выбалтываются совершенно секретные сведения?
Всему этому, разумеется, можно найти чисто политические объяснения. Сегодня ни для кого не секрет, что крупная российская буржуазия (как принято выражаться сегодня «олигархия»), начиная с 1905 года, вела дело не только к ликвидации самодержавной монархии, но и к захвату своими ставленниками всех ключевых государственных постов. 1917 год показал, что, несмотря на все свои либеральные разглагольствования, лидеры парламентской оппозиции Милюков и Гучков неуклонно вели Россию к установлению сильного, почти диктаторского режима, ограничивавшего права всех слоев населения в пользу небольшой группы крупных промышленников и банкиров. Между прочим, поддерживавшая эту оппозицию пресса уже через несколько недель после февральской революции сменила тон и стала требовать от самопровозглашенного Временного правительства наведения порядка, ужесточения политических репрессий и, вообще, максимально жесткого руководства. Насколько «пассажиры» оказались здесь способней «шофера», показала история.
Но у всей этой бессовестной газетной возни есть и более серьезная, неполитическая подоплека. Редакторы и сотрудники либеральных (и большинства других!) изданий с охотой взялись за проведение антигосударственной клеветнической компании не в последнюю очередь потому, что и, в самом деле, не любили и презирали Россию. Их презрение уже в начале ХХ века имело глубокие идеологические и социальные корни. «Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему», ‑ писал в 1909 году в сборнике «Вехи» бывший «легальный марксист» Петр Струве. «Эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все!» ‑ утверждал Достоевский.
Преувеличение? Художественная гипербола? А вот прочтите-ка этот пассаж.
«В России своего Форда не было. Были Менделеев, изобретший периодическую систему элементов и сорокаградусную водку, Павлов с его опытами на собаках и открытием условных рефлексов, Вернадский с ноосферой, Циолковский с ракетами, но все как-то надземно, как-то малопрагматично, кроме менделеевской водки, пожалуй. Еще были Сталин с Берией; последний ездил на западных машинах и озабочен был не автомобилестроением, а как бы украсть у Америки секрет атомной бомбы. И украл…
Одного в России так и не научились: строить дороги и по ним ездить на собственного производства автомобилях. Не движется и не работает многое другое. Сами собой разваливаются новые жилые дома, тонут танкеры и подводные лодки, падают самолеты, взрываются шахты. Но - чудо - при всем этом смертельном хаосе в соседний магазин исправно подвозят пиво "Клинское", молоко "Можайское" и пельмени "Дарья". И что уж вовсе невероятно - этими самыми пельменями вполне можно и не отравиться.
Кое-где выпекают хлеб, шьют трусы, валяют валенки, иногда приходит автобус, вполне можно по телефону вызвать такси, и часа через два оно приедет! Иногда ходит лифт, недоломанный вашими соседями-тинейджерами. Участковый милиционер подчас вежлив. И вот что самое отрадное: в ОВИРе по месту жительства вы вполне можете выхлопотать визу, скажем, в Гонолулу и - подышать деньков десять чужестранным воздухом, расслабившись, не бегая то и дело в ванную проверить: дали или нет горячую воду, не вырубился ли свет и не взорвался ли газ...»
Это не Жванецкий, не Познер, не Михаил Швыдкой, не текст передачи радио «Свобода», это отрывок очередной «концептуальной» статьи Николая Климонтовича, не так давно помещенной в одной из самых респектабельных российских общенациональных газет. Так что, традиции Пропера, Гессена и K˚ по-прежнему живы.
