Сергей БЕН-ЛЕВ. Сыновья завета. (2001)
В тринадцать лет он потерял отца. В тринадцать у него из жизни увели того, с кем он рос и воспитывался, того, кто читал ему книги, того, кто строил с ним планер, радиоприемник и буер. Старший брат смотрел на отца, которого уводили из дома, широко раскрытыми глазами и в этих глазах отражался ужас, который будет преследовать братьев всю оставшуюся жизнь. Эта маленькая квартирка, которую снимали родители, эти люди в форме, деловито производившие обыск, мать, схватившаяся за голову и припавшая к печке... Никогда, никому, ни при каких обстоятельствах он не рассказывал об этом. Ведь он потерял отца. Мать еще долго посылала посылки, писала прокурорам и в прочие инстанции. Но он... он твердо знал, что отца нет в живых. И пришедшая незадолго до войны казенная бумага лишь подтвердила то, что он понял в тот самый миг - он потерял отца.
Ему некому было открыться, старший брат переживал, что его не взяли в авиационный институт, мать, постаревшая и не выпускавшая из рук папиросу, не вызывала в нем желания поделиться горем, искать сочувствия, ведь в первую очередь в этом нуждалась она сама. Они жили вдали от родственников, а потому опереться на плечо мужчины он не мог. Это чувство потерянности он испытал еще раз, когда в свои девятнадцать, призванный на войну и отбыв два месяца в лагерях, он в составе маршевой роты шел по ночным улицам родного города. У него не было девушки, и единственной женщиной, кого он хотел бы сейчас увидать, была мать. Он проходил по центральной улице, а за два квартала отсюда, совсем-совсем рядом спала в своей квартире ничего не подозревавшая мать. Слезы наворачивались на глаза, - в двух шагах! - топот сотен пар ног, обутых в сапоги, рокотал и гремел, отражаясь от закрытых окон и ставен, слышны были негромкие команды, подаваемые офицерами, с находившегося неподалеку вокзала доносились свистки паровоза и лязг тормозов подаваемых к перрону вагонов...
Он вернулся с войны, закончил прерванную войной учебу и уехал по распределению в другой город. У него появилась семья, миловидная жена, дети - серьезная кареглазая девочка и толстяк сын. Он часами возился с детьми, помогал дочери, с трудом одолевавшей премудрости школьной математики, строил вместе с сыном модели и клеил воздушных змеев. Потом увлекся рыбалкой. Пропадал на рыбалке все свободное время. Лишь на День Победы он надевал медали - их было немного, и среди них самая дорогая - "За победу над Германией". Вместе с фронтовиками шел на парад, возвращался пьяный, но никогда не рассказывал детям о тяготах войны. Во всех его рассказах присутствовал лишь отец. Отец, которого он так рано, так безжалостно потерял в тринадцать лет.
Последние слова, которые он произнес в больнице, были - "Больно!" Приехавшая за ним в больницу жена все не могла поверить в его смерть, теребила за руку сына, боялась зайти в морг и просила того посмотреть, отец ли это лежит. Никто не знал, о чем он думал в последние часы, лежа на больничной койке. Говорят, что он шутил и слушал радио, так выходило со слов больных, лежавших с ним в одной палате.
В наследство сыну осталась фронтовая ложка, записная книжка и медали, потускневшие, с потертыми планками от частого ношения на парадном пиджаке. Больше всего переживал внук. Ему не хватало деда, не хватало любви и понимания, которых не могли ему дать отец и мать. Впервые внук почувствовал, что он мужчина, и от него ждут помощи и опоры.
Флейта! Ах, флейта, флейта... Волшебные звуки твои влекут нас за тобою, ноги сами идут по долинам и горам, рука моя сплетена с твоею, плечо твое - опора мне, гляжу я вдаль, а орел парит над долиною, ищет себе добычу, ах, флейта...
В тринадцать лет он потерял отца. В тринадцать у него из жизни ушел тот, с кем он рос и воспитывался, тот, кто читал ему книги, тот, кто забирал его из детского сада, водил на музыку, заставлял играть на скрипке и решал с ним задачи. Нет-нет, он не ушел, его вынесли санитар и врач скорой помощи. Отец был тяжелый, и его помогал выносить из дома сосед, так кстати оказавшийся дома. Отец лежал на носилках с запрокинутой головой, лицо бледное, чужое, губы серые, глаза закатились от боли, рвавшей грудь. Скорая помощь тронулась, водитель включил сирену, и они отправились в свой поспешный путь в реанимацию. Мать сидела с детьми на откидном сидении, молчала, ничего не говорила, да и так было все понятно, трещала рация, усталый врач говорил в микрофон, - "Я - аптека-18. Готовьте одно место в мужском." Потом они долго стояли в коридоре, мать плакала, беззвучно давясь слезами, ожидала врача, жадно выспрашивала, а он уже все понимал, что у него забирают отца.
Отец лежал в больнице. Он ездил проведывать отца. В школу идти не хотелось, и он часами бродил по городу, торчал в залах игровых автоматов, курил со школьными дружками, мать его не ругала, а лишь смотрела пустыми глазами. Жизнь остановилась.
Ему пришлось уйти учиться в интернат. Там он долго не мог привыкнуть к новым друзьям. У каждого из этих подростков в жизни случилось горе. Об этом никто не рассказывал, да и как об этом можно было рассказать. Он увлекся музыкой, часами играл на гитаре, отрастил длинные волосы, ходил на дискотеки, начали пробиваться усики... На праздники он приезжал домой. Его встречали мать и сестра. Наскоро расцеловавшись и бросив сумку с грязными вещами, он бежал к старым дружкам и часами сидел у игровой приставки. Об отце напоминали книги, стоявшие в шкафу, пианино, на котором никто не играл, и воспоминания.
Струны арфы трону я трепетно, струны арфы моей... Зарокочут и запоют, жалобно стеная и радостно рассыпаясь аккордами. Не ищем доли мы своей в стране далекой, не ищем радости с людьми незнакомыми. Крыло орла над долиною, крыло орла, лишь гордый взгляд, брошенный с небесных высот, лишь с высот озирая родину, милую сердцу родину...
В тринадцать лет он потерял отца. В тринадцать. В тринадцать...
