Игорь АВЕРЬЯН. С гневом и пристрастием. Навстречу 190-летию со дня родждения М.Ю.Лермонтова.

А.А.Герасименко. Божественный певец. Изд. 2-ое. Изд-во «Три Л.»

М., Пятигорск: 2003. — 168 с.

А.А.Герасименко. Сын страдания. Изд-во «Три Л.» М., Пятигорск: 2002. — 208 с.

А.А.Герасименко. Невольник чести. Изд-во «Три Л.» М., Пятигорск, 2004. — 240 с.

Три книжки общим объёмом почти 40 печатных листов и суммарным тиражом пять тысяч экземпляров — вышли одна за другой в течение двух последних лет, одна даже вторым изданием… В наше время не часто случается такое событие в сфере высокой культуры — высокой, подчёркиваю, ибо книжки эти — о Лермонтове, о его жизни, о его трагической дуэли. Об этом в прежние времена написано множество толстенных волюмов, сотни и тысячи статей в журналах и газетах. Но нынче серьёзных книг о Лермонтове не издают. На улице бушует эпоха примитивных детективов и простеньких «дамских» якобы «романов» — а тут вдруг Лермонтов! Одно это уже рождает уважение к автору трикнижия.

Но не только это.

Сами книги в высшей степени любопытны.

Рядовому читателю, не погружённому в лермонтоведение, но любящему Лермонтова, будет просто интересно прочесть о шотландских предках поэта, об исторических параллелях в судьбах рода Лермонтова и царственных Романовых, о влюблённостях и любовях Лермонтова, о его ближайшем окружении, друзьях и родственниках. За сто пятьдесят с лишним лет исследований творчества и жизни великого русского поэта выкристаллизовалась целая мифология вокруг трагической личности Лермонтова. Нам всем приходилось читать и о вспыльчивости поэта, его задиристости и не всегда порядочной шутливости и страсти к вышучиваниям недостатков знакомых и друзей, о его неуживчивости в быту.

У А.А.Герасименко об этом — т.е. о том, чт?, как и кем писалось об этих качествах поэта — подробно анализируется, наверное, на половине из написанных им сорока авторских листов. Анализируется с искренней болью; автор показывает нам — страница за страницей, свидетельство за свидетельством, факт за фактом — как создавалась позорная мифология, грязные слухи и мнения о «неудобности» Лермонтова, о его дурной нравственности и т.д. Многие, читая такие пачкающие память поэта инсинуации, верили в то, что в своей гибели поэт «сам виноват», «нечего было задираться», «не надо было унижать Мартынова насмешками, да ещё при барышнях».

Герасименковский текст читать горько и больно. Нет прямых документальных свидетельств тому, что против Лермонтова был составлен целый заговор с целью его уничтожения (нет, например, каких-нибудь подмётных гнусных писем, как в деле Пушкина) — но косвенные доказательства этого заговора Герасименко приводит. Он сам как автор в наличии заговора, причём чуть ли не по заказу Николая I, убеждён. И дело не в том, что меня как читателя он не убедил в том, что заговор был — но картина духовного окружения Лермонтова, душной атмосферы, сгустившейся вокруг него задолго до рокового вечера в Пятигорске, воссоздана автором замечательно. Я могу себе представить уже, что ближайший друг и родственник Лермонтова Столыпин-Монго не таким уж бескорыстным и честным другом был нашему поэту; сложные меж ними были дела. Ну почему Лермонтов, мудрец и поэт милостью Божьей, в стихах и гениальной прозе предстающий пред нами как знающий людей до дна, так до дна доверился коварному, двоедушному человеку! И подобных вопросов за чтением трикнижия рождается много, едва ли не после каждой главы.

Мы много узнаём о Лермонтове. Мы много узнаём о его друзьях. Мы знаем, чем и как дышал Лермонтов.

Мы можем представить себе, как он погиб.

Я не помню, чтобы в школе нам рассказывали на уроке литературы, что Лермонтов погиб от потери крови, потому что на месте дуэли секунданты бросили его без помощи, бежали, докторов не было — отказались участвовать в запрещённом деле, — и он с открытой раной в груди лежал под проливным ледяным дождём много часов, истекая кровью (и это подтверждается документами). В этой связи, зная о дуэльных правилах, поневоле склоняешься к тому, чтобы поверить, что дуэли не было, а было убийство: Мартынов застрелил Лермонтова, а потом почему-то люди, называвшиеся друзьями Лермонтова (Столыпин-Монго, Глебов, Дорохов, Трубецкой), придумали дуэль. Но сразу мысль: если было убийство, а не дуэль, зачем Столыпину и другим взваливать на себя соучастие в выдуманной высочайше запрещённой дуэли, являющейся уголовным преступлением? Такими уж горячими, бескорыстными друзьями были они ничтожному бонвивану и глуповатому виршеслагателю Мартынову?

Как-то не верится, и вот почему.

Книжка А.А.Герасименко пристрастна. Пристрастье это рождено беззаветной любовью к Лермонтову. Это можно понять. Но если любовь может подвигнуть к высокому (в данном случае к написанию душеполезной книги), то ненависть к врагам Лермонтова, по моему мнению, сыграла с А.А.Герасименко злую шутку. Он от ненависти потерял объективность в истолковывании фактов. Он поневоле стал их интерпретировать так, как, боюсь, подсказывала ему его ненависть. А некритичность к фактам исследователю противопоказана.

Поэтому тайна роковой дуэли Лермонтова осталась непрояснённой. В наиболее интересной по представленным материалам и суждениям о дуэли третьей книге — «Невольник чести» — присутствуют такие резкие, наотмашь, оценки и выводы, что сразу видно, что они сделаны в увлечённости, под влиянием страсти и гнева. Признаюсь, такого мне не приходилось читать в книгах, посвящённых давно прошедшей истории. А ведь давно известно, что судить надо «без гнева и пристрастия».

И эти гнев и пристрастие резко снижают уровень работы.

Остановлюсь на двух примерах, показывающих, как нельзя писать в такого рода работах.

А.А.Герасименко ненавидит Николая Первого. И приводит такую, например, деталь: когда император 11 марта 1830 года неожиданно нагрянул в Московский университетский пансион и нашёл там шум, беготню и беспорядок, которого не любил (хотя понятно: никто не ждал императора, и, естественно, жизнь в школе в промежутке между занятиями шла своим детским чередом), он был этим беспорядком разгневан. Отчитал, как водится, нерадивое, по его мнению, начальство. И автор приводит такую деталь — от себя, заметим: «Глядя на беснующегося (курсив мой. — И.Б.-А.)Романова, юный Михаил Лермонтов вспомнил древнюю русскую пословицу: «Не из тучи, а из г…. кучи», и усмехнулся.» И далее: «Царь… даже не мог предположить, какой оппонент его «государственных дел» (кавычки автора. — И.Б.-А.) находится среди этой «толпы» молодых людей».

От этакой детали о воспоминании Лермонтова, который «усмехнулся», пахнуло вдруг таким замшелым духом советской большевистской пропаганды! Надо совершенно не понимать и не чувствовать духа эпохи, чтобы выдумать этакую мысль по отношению к русскому монарху в голове тогдашнего пятнадцатилетнего юноши. 17-18 летний ещё мог так подумать, хотя вряд ли, а уж 15-летний — никогда! Это — выдуманная деталь, Анатолий Андреевич, в каких бы воспоминаниях Вы её ни вычитали! А что означают кавычки вокруг «государственных дел»? Любезный Анатолий Андреевич, русский царь именно государственными делами занимается — во всякую минуту своей жизни! Сейчас, слаба Богу, минула пора, когда имя Николая Павловича сопровождается автоматически такими эпитетами, как «Николай Палкин» и т.п. И «триаду» о православии, самодержавии и народности перестали поносить, одумались. А уж если вспомнить, что Золотой век нашей культуры вырос из николаевской эпохи и при Николае! Всё совсем не просто и не одноцветно. Я понимаю, что Вас не переубедишь, но всё же, всё же… Уж коли Вы выходите на читающую публику, надо бы соответствовать высокому званию писателя. О Николае уже в наше новое время выходят серьёзные историко-культурные исследования — людей, которых в конъюнктуре политической никак не заподозришь; пример тому — двухтомник «Николай Первый» профессора Б.Н.Тарасова; или книга из серии «Русские мемуары» «Николай I — муж, отец, император», составленная Н.И.Азаровой и Л.В.Гладковой; или подготовленная М.Д.Филиным монография «Император Николай Первый». Это всё основательные работы, и в них облик императора предстаёт не таким ходульно чёрным, каким его хотели видеть враги России и либералы-большевики.

И второй пример — с В.В.Розановым. В цитате, приведенной Вами на стр. 186 «Невольника чести»— «Бедный, бедный Мартынов…» — звучит вовсе не жалость к Мартынову как к человеку, которого в могилу сопроводило всеобщее презрение и поношение, а жалость о том, что он, христианин, так страшно, так смертно согрешил; жалость о его погибшей душе выразил Василий Васильевич; как Вы, Анатолий Андреевич, можете не понимать, не чувствовать этого!

Вот всего два примера, когда Вы раздаёте свои размашистые оценки от души, сплеча (Розанов даже «Ваську-дурака» заслужил от Вас, хотя и с оговоркой).

Ругня не есть аргумент. От такого стиля комментариев — снижение уровня книги. А жаль, потому что — из этого же трикнижия я вычитал — Лермонтова в самом деле надо защищать от клеветников, уже новых, уже выросших в наше время! И защита эта должна быть безупречна, выстроена продуманно и с тщанием: мы знаем, как много сейчас вокруг нас людей, рядящихся в искателей истины, а на самом деле — клеветников всего лучшего, что есть в России.

Я знаю, что А.А.Герасименко собирается на основе этих трёх брошюр издавать один том, который бы объединил их. Но механическое объединение не даст нового качества. Книги, составленные таким увлечённым человеком, как А.А.Герасименко, требуют, прежде всего, тщательной научной редактуры, а следом — тщательнейшей литературной редактуры. Ибо, к сожалению, отсутствие должного редактирования привело к значительной перегрузке книжек разного рода дополнениями, приложениями и проч. Уровень этих дополнений, которые автор не совсем правильно назвал «эссе», тоже, увы, не того. Одна только невыносимо пошлая зарисовка под названием «Чаепитие в доме писателей» (стр. 213 «Невольника чести») чего ст?ит!.. И пошлые пародии нашего записного пародиста А.Иванова в такой книге — ни к селу ни к городу. В книге — много хаотического, лишнего, непродуманного.

Автору следует серьёзно поработать, прежде чем выпускать новое издание. А оно нужно русскому читателю, ибо работа, проделанная А.А.Герасименко в лермонтоведении — значительна, интересна, полезна.