Владимир ТЫЦКИХ. Чтобы не плакать, потерявши
От редакции: Ввиду важности затронутой темы, мы перепечатываем очерк писателя Владимира Тыцких из дальневосточной газеты «Утро России» №23 (5183) от 1 апреля с.г. в нашем журнале. Мы хорошо знали Джона Кудрявцева не только как художника, но и как активного общественного деятеля. Он много раз принимал участие в автопробеге, посвященном Дням славянской письменности и культуры на Дальнем Востоке – акции, на которую Москва и по сей день не сподобилась! Кудрявцев – легенда Владивостока, человек, сумевший в эпоху безвременья и смуты выразить себя оригинально и ярко. Считаем, что его музей городу – необходим. Тем более, что никаких препятствий (кроме чиновничьих капризов) для этого нет.
Мы будем следить за развитием событий.
КАК РОЖДАЮТСЯ МУЗЕИ?
С народом и страной происходят события, забыть о которых непозволительно. Нечестно и опасно. Как обеспечить непрерывное их сбережение в народном сознании, в истории государства?
Человек проживает выдающуюся жизнь. Совершает бессмертный подвиг. Привносит новое, небывалое в науку, в технику. Создаёт великие произведения искусства… Пример исполнения гражданином долга. Эталон профессионализма. Нравственный образец. Как обеспечить их преемственность, заставить работать в новых поколениях в грядущих временах? А есть ещё – должна быть! – память живых сердец, простая благодарность тем, кто её заслужил. Без этой памяти, без благодарности этой народ как народ не существует, и нормальный человек невозможен в принципе.
Речь – о национальном достоянии, о ценностях непреходящих, составляющих основу нашего духовного здоровья и подлинного богатства отечественной культуры. Без чего любое материальное благополучие ровным счётом ничего не значит. Без чего у народа нет будущего. Потому, что нет и самого народа.
Как не растранжирить великое наследие, трудами и подвигами умножаемое от поколения к поколению?
Формы, средства, механизмы многообразны. Раскопки… Хорошо, когда можно ещё обойтись без них. Научные исследования, монографии, диссертации. Книги. Документальные, художественные. Учебники… Документы, свидетельства современников-соучастников-знающих людей. Неоценимы материальные артефакты… Это мы найдём, прежде всего, в архивах и музеях. Если они есть, архивы и музеи. Да хорошо бы собранные и открытые своевременно!
Особенно ценны – своей полнотой и самой атмосферой – персональные архивы и мемориальные музеи. Возникшие там, где имярек жил, работал, творил. Но именно они зачастую рождаются трудно. А то и не рождаются вовсе.
Что мешает? Конечно, реальные возможности, банальные денежки – куда без них? Однако едва ли это самое главное. Есть вещи пострашнее. Незнание, некомпетентность одних (в чьих силах решать подобные вопросы). Равнодушие или несмелость других (кто понимает, что почём, но бежит от хлопот, грозящих оказаться бесплодными). Противодействие третьих (имеющих свой интерес, не только и необязательно материальный).
Вопрос, ни в какие времена не убывающий, но вседневно как-то отстранённый от нашего сознания. Словно он и не наш вовсе, и кто-то где-то когда-то его непременно решит без нашего участия. Но иногда случается событие, заставляющее вспомнить об этом сакраментальном вопросе. Такое событие произошло в конце прошлого года. 11 ноября, за две недели до своего 61-летия, в Приморском крае, во Владивостоке, скончался гражданин России Джон (Евгений Александрович) Кудрявцев.
ЖИЛ-БЫЛ ХУДОЖНИК ОДИН…
Во Владивостоке на учёте в Союзе художников около ста человек. У каждого судьба и творчество – наособицу. Тоже и жизнь – в бытовом её смысле. У одного шикарная мастерская, другой о ней только мечтает, третий уже и мечтать перестал. Как положено. Или как кому повезло.
К члену Союза художников Джону Кудрявцеву слова «положено» и «повезло» отношения не имеют. Убедиться в этом можно без всяких (пока) раскопок. Достаточно зайти в «квартиру» №5 дома №25-е на улице Пушкинской и представить, что здесь было до Джона. Полуподвал. Зияющий дверной проём с прогнившими в труху косяками. Рядом – провал в кирпичной кладке на месте бывшего окна. С противоположной стороны стена, с улицы до второго этажа заваленная землёй, за десятки лет слежавшейся в камень. Пустая (без стекла, без рамы) оконная глазница размером с экран телевизора похоронена снаружи наносами грязи, изнутри – горой шлака вперемешку с бытовым мусором и тем, что оставляют после себя кошки, собаки и люди, которых, скажем так, прихватило... Окончательно сгинуть подземелью с лица планеты не позволил бездомный художник.
С торца здания – превращённый в свалку котлован, оставшийся после сноса ветхого дореволюционного строения. Сюда Джон постепенно перетаскал из полуподвала содержимое (хватило бы на пару-тройку самосвалов). Сюда же потом перекочевал грунт, до второго этажа заваливавший стену дома со стороны улицы Всеволода Сибирцева. Уже смутно помнится, что в те поры она называлась «Жертв революции». Если наших, снизу доверху, созидателей топонимики не остановит здравый, не свойственный им, смысл, кто знает, не вернётся ли при очередном переименовании всего и вся старое название? Ну, может быть, слегка изменённое. С учётом исторических реалий и нового глобального пересмотра взглядов-убеждений. Допустим, появится улица «Имени жертвы революции – Джона Кудрявцева». Революции, понятно, горбачёвско-ельцинской. Попутный вопрос: наши эффективные менеджеры и ставшие всемогущими бухгалтера случайно как-нибудь не посчитали, во сколько обходятся налогоплательщикам всё новые и новые названия ведомств, учреждений, предприятий, территорий, площадей, улиц и всего такого прочего? И что на эти средства можно было бы отремонтировать, построить, сделать?..
Джон приладил дверь с фасада (кто-то выбросил старую за ненадобностью). Соорудил там и там окна. Из-под завала появилась столетняя печь. Джон её капитально отремонтировал, почистил-перебрал дымоход. Много лет он будет ею обогреваться, собирая в округе бросовые деревяшки. Из подходящего, тоже подножного, материала слепит полы. Проведёт свет, подсоединив провод к линии электропередачи. Всё – своими руками. И счётчик поставит сам. И исправно будет платить за потреблённые киловатты...
Что ему не удастся за почти сорокалетнюю жизнь в рукодельной квартире-мастерской, так это придать ей официальный статус жилого помещения и оформить свои права на него. В критический момент, когда доки чиновники стали выгонять Джона на улицу, помог коллеге Эдуард Барсегов, руководивший Приморской организацией Союза художников России. Джона оставили в покое, великодушно позволив жить в обустроенном им углу. Но дальше дело не пошло. Сколько Джон мытарился по кабинетам, сколько извёл бумаги, времени и нервов, теперь не скажет никто. Если называть вещи своими именами, то художник, работавший в театре и на телевидении, сотрудничавший со всеми ведущими приморскими редакциями и издательствами, участник множества выставок, биеннале и пр., до конца жизни оставался неполноценным гражданином своей страны. Мастер, талант, чьё творчество известно и высоко оценено в России и в добром десятке ближних и дальних стран, был поражён в элементарных человеческих правах. Прописки-регистрации не имел. Страхового полиса не имел. Не мог оформить заграничный паспорт, был в прямом смысле невыездным. Не мог ни в одной поликлинике встать на учёт и получать гарантированную Конституцией медицинскую помощь. Он нуждался в ней, особенно в последние годы…
Близкие друзья поддерживали, помогали, как могли. Однако Джон пожизненно, фатально пребывал в ситуации, когда бумажка важнее человека, а бездушие чиновников никому не по силам преодолеть.
НАРОД НЕ БЕЗМОЛВСТВУЕТ, НО…
Внезапный уход любого нестарого, вчера ещё, казалось, полного жизни человека – потрясение, непоправимая беда для всех, кому он дорог. Талантливый, действительно находящийся в расцвете творческих сил, Джон Кудрявцев был не просто известен, близок и дорог всему Владивостоку, но любим той любовью, которая даётся одному из тысяч. Впрочем, его знали и любили не только во Владивостоке. И не только в России. Как неповторимого живописца. Как уникального книжного графика. Как мастера политический карикатуры. Как творца неожиданных, исполненных глубочайшего философского смысла, инсталляций. Как изобретателя графических и художественных техник. Неполный их список: неграв, своятушь, чёрно-белый аквалеп, аквалеп цветной… На их создание ушли многие годы. Техниками этими не владеет никто. Ни один человек в мире.
Джон – единственный в России художник, чьи политические карикатуры, сделанные ещё в СССР, изданы в новейшее время отдельным альбомом. Факт, невероятный сам по себе, стал просто фантастическим в связи с тем, что соавтором издания, представляющего репродукции работ художников, признанных и чтимых по обе стороны океана, стал Дэрил Кэйгл. Издание, осуществлённое Двусторонней российско-американской президентской кампанией, представляет его как «штатного карикатуриста MSNBC.com, одного из ведущих новостных вебсайтов США», куратора раздела «http: //cagle.msnbc. com/» – сайта «политической карикатуры со всего мира».
Отдельное, самое-самое произведение искусства, плод более чем тридцатилетней работы художника – его мастерская. Эксклюзив, раритет, артефакт. Можно сказать, беспрецедентный владивостокский мини-эрмитаж.
Едва ли где-то сыщется ещё что-нибудь, хоть отдалённо сравнимое с детищем Кудрявцева. Немцы, японцы, англичане, китайцы (список можно продолжить), представляющие творческую элиту своих стран, приходили сюда, когда бывали во Владивостоке. Потрясённые увиденным, передавали соотечественникам, собирающимся приехать к нам, адрес мастерской. Друзья Джона не однажды были свидетелями, как иностранные гости ползали на коленях перед выставленными по периметру маленькой комнаты картинами, с лупами рассматривали фактуру графических и живописных работ хозяина. В мастерской побывало столько и такого народу, что одно это уже делает её бесценным историческим и культурным достоянием Владивостока.
Всё многогранное творчество Джона, сама его личность оказались настолько оригинальным явлением в живописном пространстве города, таким уникальным богатством, что после внезапного безвременного ухода художника в приморской столице начались события, каких во Владивостоке не было, наверное, со дня его основания. Самые разные организации, учреждения, прежде не пересекавшиеся в каком-нибудь общем деле; известные люди и обычные горожане, даже не знавшие друг друга, объединились в одном порыве, в одной горячей заботе – сохранить в первозданном виде, сберечь для жителей и гостей города бесподобное творение художника. С просьбами о придании мастерской мемориального статуса в мэрию обратились: Дальневосточный государственный институт искусств, Приморское краевое отделение Всероссийской общественной организации «Русское географическое общество» – Общество изучения Амурского края, Приморское отделение Союза писателей России, арт-галерея «Арка», жители дома, в котором жил и работал Джон Кудрявцев…
Все они получили стандартный, практически под копирку, ответ, который нельзя считать ничем иным, как только махровой чиновничьей отпиской. Весьма показательна последняя фраза сего выдающегося документа: «Надеемся на Ваше понимание и благодарим за активную гражданскую позицию».
Фраза эта безоговорочно свидетельствует, во-первых, о том, что люди, которыми она отчеканена, снабжена казённым угловым штампом, подписью важного чина и гербом города Владивостока, осознают: все вышеперечисленные корреспонденты демонстрируют единую ГРАЖДАНСКУЮ позицию. Во-вторых, о том, что авторы исторической бумаги эту позицию не принимают.
Отсюда вопрос – гражданская позиция претит нашим кабинетчикам как таковая? Настолько претит, что они видят своё предназначение не в решении проблем, волнующих горожан, а в противостоянии им, в борьбе с ними?
Приходится в очередной раз убеждаться: владивостокские градоначальники вкупе со своими присными не рассматривают себя как силу, способную и обязанную не только самой иметь гражданскую позицию, но и – хотя бы в отдельных случаях – руководствоваться гражданской позицией, внятно высказанной жителями города, заботой о процветании которого, разумеется, глубоко проникнуты его руководители. Случай с Джоном Кудрявцевым, бесспорно, редкий, нестандартный, иначе никто не стал бы беспокоить родненькую власть, занятую исключительно неподъёмными для простых смертных государственными делами.
Но сколь косно мышление городских управленцев! Неудивительно и, увы, вполне прогнозируемо, что сами они оказались не в состоянии адекватно оценить фигуру художника, уникальность его творческого наследия, его значение для Владивостока. А вот что вызвало недоумение и стало все-таки неожиданностью – отношение к подлинно народной инициативе, обстоятельно и аргументированно выраженной в многочисленных письмах на имя главного человека в мэрии. Отношение не просто снобистско-равнодушное, а, скажем прямо, наплевательское. Господ начальников не смутило ни количество этих писем, ни компетентность организаций, из которых они пришли, ни авторитет людей, чьи подписи под ними стоят. Ничего, кроме стандартных, унизительных для обеих сторон, формальных бумажек, сочиняемых казённым народом в дело и не в дело, придумать уважаемые (заметим – недёшево нам, налогоплательщикам, стоящие) госслужащие не смогли.
САМ НЕ АМ И ДРУГИМ НЕ ДАМ?
Книгу отзывов (или почётных гостей, как кому нравится) Джон Кудрявцев не жаловал. В могучем фолианте, которым Джон обзавёлся случайно, неожиданно для себя, более чем за четверть века появилось всего с полдюжины записей. Зато в аналогичных книгах с персональных и коллективных выставок от Владивостока до Екатеринбурга и Санкт-Петербурга, в которых участвовал художник, отзывы о его работах исчисляются многими сотнями. Две записи по-английски, сделанные непосредственно в мастерской художника, мы приведём в переводе.
"Джон! Для меня большая честь оставить запись в вашей замечательной гостевой книге. Вы открыли мне глаза: не только на ваш необыкновенный и красивый (неразборчивое слово – перев.), но и на присущие вам уникальные творческие способности и фантазию. То, что мы подружились, много для меня значит, и я буду тепло думать об этом всю дорогу домой, от Владивостока до Вашингтона. Спасибо (на разных языках – перев.). Сильва Этян. 3 декабря 2010".
"Джон! Огромное спасибо за приглашение в прекрасный музей. Очень понравилось. Всего наилучшего!"
Если под второй цитатой подпись не разборчива, то о первой мы можем сказать, что она принадлежит консулу Соединённых Штатов Америки во Владивостоке.
Выборка практически случайна. Но она прямо свидетельствует, что зрители, даже из числа иностранцев, не слишком, может быть, знакомых с творчеством современных отечественных живописцев, безошибочно определили, что из себя представляет художник Джон Кудрявцев. И восприняли его мастерскую не как мастерскую, а как музей. И не просто музей, а "прекрасный музей"!
С такой оценкой согласились и специалисты из мэрии, осмотревшие полуподвальное помещение в доме №25-е на улице Пушкинской спустя два месяца после того, как хозяин покинул его навсегда.
Тем не менее, ответ из мэрии Владивостока всем ходатаям по существу вопроса свёлся к категорическому отказу. Всё-таки начальники наши – большие виртуозы по части ухода от дел, не представляющих для них интереса! Их безоговорочное "нет", разумеется, обеспечено ссылками на законы, положения, инструкции, которые якобы заведомо и непреодолимо лишают городскую власть необходимых полномочий и должной широты манёвра. Гражданам не остаётся ничего иного, как только признать, что умные и культурные работники мэрии всё понимают правильно, очень сочувствуют благородному делу, но их надо пожалеть, поскольку они совершенно беспомощны перед лицом ужасно трудной проблемы, от которой и всем остальным лучше отступиться.
А проблема, если разобраться, не стоит выеденного яйца. Достаточно, в соответствии с законодательными нормами, оформить передачу 32,2 кв. метров нежилого (подчеркнём это слово) фонда города Владивостока на попечение людей, готовых взять на себя заботу о сохранении УЖЕ СУЩЕСТВУЮЩЕГО культурного объекта, к созданию которого мэрия не только руки, но даже пальца не приложила. Как, допустим, городскими властями были в своё время оформлены права пользования аналогичным помещением, находящимся за стенкой мастерской Джона Кудрявцева, на ЧП Бориса Елесина (сейчас там спокойно живут адвокаты).
И ведь никто не рассчитывает на щедрость наших экономных чиновников, никто не ждёт от них бесплатных подарков. Соседи Джона Кудрявцева, собственники помещений в многоквартирном доме, где он жил, в начале прошлого года перевели здание в «непосредственное управление собственниками помещений многоквартирного дома». На общем собрании они приняли решение, о котором официально, с приложением протокола, уведомили и.о. мэра. В обращении к градоначальнику жильцы дома №25-е на улице Пушкинской заявляют о намерении "...инициировать создание Приморской краевой общественной организации «Фонд сохранения творческого наследия Владивостокского художника ДЖОНА КУДРЯВЦЕВА»"
В деле готовы участвовать многие, весьма заслуженные и уважаемые люди, знавшие художника и по достоинству оценивающие его место в культурном пространстве города и края. Не собираясь обременять бедную мэрию непомерными расходами, они берут на себя обязательство: "...до начала деятельности фонда все платежи по коммунальным услугам и содержанию квартиры №5 по ул. Пушкинская, 25-е, площадью 32,2 кв.м., в которой располагалась квартира – мастерская Е. А. Кудрявцева (ДЖОНА КУДРЯВЦЕВА), оплачивают участники собрания в лице уполномоченного – Смирнова Михаила Владимировича".
Что, для решения этого конкретного вопроса необходимо наличие специального какого-то закона, принятого аж в Москве? Его не могут в рабочем порядке решить работники мэрии? Если не могут сами, то, может быть, имеют право возложить его решение на городскую думу? Если исполнительная и законодательная власти Владивостока в принципе не способны решать такие вопросы, то вполне резонно подумать, зачем они нужны вообще.
Смехотворную нелепость ситуации можно объяснить только одним. Превентивным желанием господ начальников получить от 32,2 кв. м. полуподвала хоть какой-нибудь гешефт. Иных объяснений на трезвый ум не приходит. Да и не на облаке мы живём, хорошо всё понимаем. В стране напряжёнка. Страна капиталистическая. Проблема нехватки средств хроническая, склонная к обострениям. Не решаемая в принципе. Зато дающая умным ответственным людям простор для поисков передовых эффективных решений. Никто, понятно, не виноват, что решения эти снова и снова сводятся к чему-то давно и очень знакомому. К секвестированию средств на культуру, образование, медицину. Какой разговор о новых музеях, когда надо закрывать старые! Речь, разумеется, не о таких жизненно важных, горячо любимых народом сокровищах, как, например, Ельцин-центр в Екатеринбурге. В городе, где, сказать кстати, Джон Кудрявцев учился на художника…
Нет, не ждём мы от власти незаслуженных нами подарков. Но имеем хотя бы право на уважительное к себе отношение? Чиновники совсем уж откровенно забывают о нём, считая кормящих их сограждан, как минимум, существами очень наивными. Ну не можем же мы заподозрить высоких должностных лиц в глупости. А если это не глупость, то, мягко скажем, лукавство, откровенно рассчитанное на дураков. Ответ, полученный на все обращения в мэрию по поводу сохранения мастерской Джона Кудрявцева – замечательный образец чиновничьего творчества! Читаем: "Помещение находится в собственности Владивостокского городского округа и является жилым". Первая половина предложения – истинная правда. Было бы по-другому, обращаться за помощью в городскую администрацию не имело бы смысла. А вот вторая часть предложения, скажем так, не совсем соответствует действительности.
Когда Джон вычищал авгиевы конюшни подвала, там не было ни электричества, ни воды, ни парового отопления. В мастерской не было и до сих пор нет ни ванны, ни туалета. Пропала и вода. Видимо, трубы зимой перемёрзли…
Из всех знакомых мне людей только Джон мог жить в таких условиях. Да ещё и создать в вечном полумраке (свет с улицы проникает плохо) самый настоящий музей. Между прочим, из-за искусственного освещения художник не мог работать масляными красками. В общем, ни по свойствам своим, ни по документам, обитель выдающегося художника Джона Кудрявцева НИКОГДА не имела статуса жилого помещения. Это была пожизненная боль художника. Будь помещение жилым, Джон за три с хвостом десятилетия, надо думать, смог бы зарегистрироваться по месту жительства. И сына Илью, до призыва в армию обретавшегося с отцом, фактически, по официальным документам, как и отец, в положении бомжа, прописать в своей квартире. И – почему нет? – приватизировать её. При таком раскладе дело сегодня обстояло бы совершенно иначе. Парадокс в том, что те же власти, которые не позволили Джону при жизни выхлопотать своему углу статус жилого помещения, сейчас… ссылаются на этот статус, чтобы отказать в праве на существование самой памяти художника.
Не будем цитировать выдающийся документ полностью, но вот эту милую тезу, в числе прочих долженствующую убедить нас в непорочном зачатии действий-бездействий мэрии вокруг мастерской, попробуем прочесть без улыбки. "...в случае нахождения указанного помещения в муниципальной собственности Владивостокского городского округа на администрацию города Владивостока в лице собственника возлагается бремя надлежащего содержания указанного жилого помещения, в том числе проведения ремонта, что в условиях организации мемориального объекта будет затруднительно".
Вспомним, как он появился на белый свет, этот "объект", и спросим у администрации города Владивостока, когда и в чём именно хотя бы единый разочек она несла "бремя надлежащего содержания указанного жилого (заметим, опять "жилого"– авт.) помещения, в том числе, проведения ремонта"! И сегодня никто не собирается грузить администрацию Владивостока непосильным этим бременем . Всего-то и надо – доверить три десятка квадратных метров людям, желающим и способным об этих метрах заботиться. Тому же фонду, о котором шла речь выше. Форма, официальные обоснования этой передачи не важны. Важна суть – мастерская должна быть сохранена. Какой официальный статус она примет, или не будет иметь никакого статуса – вопрос другой, его можно обсуждать и искать решение в рамках закона. Варианты, наверняка, есть. Было бы желание.
К этой истории со всех сторон оказались причастны многие и многие. Она, история, уже обогащена сюжетами, способными сложиться в большую повесть. В газетной статье приходится экономить место, обходиться без имён-фамилий участников и ограничиться минимумом материала, достаточным для понимания вопроса людьми, не посвящёнными в суть дела. Хотелось бы вообще не переводить тему в область публичной полемики, однако прямой диалог простых граждан и весьма заслуженных деятелей культуры с администрацией города о сохранении мастерской Джона Кудрявцева зашёл в тупик. Не остаётся ничего другого, как просить помощи у жителей и, прежде всего, у творческого сообщества Владивостока. Мера вынужденная, но, как показывает опыт, иногда приносящая желаемый результат даже в наше непредсказуемое и не склонное к гуманным решениям время. Удалось же приморцам отстоять дом Элеоноры Прэй во Владивостоке, предотвратить закрытие Мемориального дома-музея Александра Фадеева в Чугуевке и даже внести свой вклад в сохранение Дома-музея Павла Васильева в казахстанском Павлодаре...
Друзья Джона Кудрявцева готовят к выходу в свет дальневосточный журнал "Сихотэ-Алинь", который расскажет читателям России о жизни замечательного художника, о его творческом наследии и о судьбе его мастерской. Получится этот рассказ радостным или горьким, какая судьба будет уготована "помещению" №5 дома №25-е на улице Пушкинской, зависит от нашего неравнодушия, от нашего желания и умения постоять за то культурное, духовное наследие, которое оставил городу и миру художник, ещё при жизни отнесённый к числу самых известных и ярких достопримечательностей Владивостока.
Речь идёт не о каком-то новом, трудно реализуемом проекте. Не о том, что ещё предстоит создать. Речь о том, что УЖЕ СУЩЕСТВУЕТ. И что, оказалось, очень легко потерять навсегда.
Очевидно: мэрия плакать не будет. Скорее, вздохнёт с облегчением. Городу и миру не останется ничего. Только, потерявши, плакать.
