К 125-летию К.Г. Паустовского

На фото: К.Г. Паустовский с сыном Алешей

Константин Георгиевич Паустовский (19 (31) мая 1892, Москва – 14 июля 1968, Москва), «последний романтик XX века», «москвич по рождению и киевлянин по душе», более двадцати лет прожил на Украине, очень любил её. Родословной по линии отца связан с запорожским казачеством, гетманом П. К. Сагайдачным.

«Я вырос на Украине. Мои родные со стороны отца говорили только по-украински, – писал он, – С детства я любил певучий, гибкий, легкий, бесконечно богатый образами и интонациями украинский язык и горжусь, что достаточно прилично владею им до сих пор» (Литературная газета, 3.ХІ.1960).

Учился Паустовский в киевских и брянской гимназиях, Императорском университете Св. Владимира в Киеве на историко-филологическом факультете. Писал: «Мне в общем-то повезло. Я вырос на Украине. Её лиризму я благодарен многими сторонами своей прозы. Образ Украины я носил в своём сердце на протяжении многих лет» (предисловие к украинскому изданию «Золота троянда», 1957). Здесь, на Украине, «состоялся как журналист и писатель».

Горячо любил он и Россию, и север её, и – особо – места Средней России. Признается в повести «Далекие годы»: «Я впервые видел Среднюю Россию. Она мне нравилась больше Украины. Она была пустыннее, просторнее и глуше. Мне нравились ее леса, заросшие дороги, разговоры крестьян» (Брянские леса). Прекрасную повесть «Мещерская сторона» заканчивает словами: «На первый взгляд – это тихая и немудрая земля под неярким небом. Но чем больше узнаешь ее, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю. И если придется защищать свою страну, то где-то в глубине сердца я буду знать, что я защищаю и этот клочок земли, научивший меня видеть и понимать прекрасное, как бы невзрачно на вид оно ни было, – этот лесной задумчивый край, любовь к которому не забудется, как никогда не забывается первая любовь».

«Любовь Константина Георгиевича к человеку, родной природе, русскому языку – все это сегодня на чаше весов, которая уравновешивает зло», – заметила Галина Корнилова, главный редактор журнала «Мир Паустовского». Сегодня я бы уточнила: «помогает перевесить, превозмочь, побеждать зло».

Прекрасный знаток русского слова, мастер лирического пейзажа, чуткий стилист К.Г. Паустовский уверен: «...для полного овладения русским языком, для того, чтобы не потерять чувство этого языка, нужно не только постоянное общение с простыми русскими людьми, но общение с пажитями и лесами, водами, старыми ивами, с пересвистом птиц и с каждым цветком, что кивает головой из-под куста лещины». Утверждая «волшебство русской речи», «богатство и певучую силу нашего языка», он убеждён: «Тот народ, который создал такой язык, – поистине великий и счастливый народ» (Язык и природа, сб. Золотая роза, 1955).

Острая боль от неуважения к русскому языку, порче его пронизывают многие работы К.Г. Паустовского. Так, он пишет, услышав испоганенную канцелярщиной речь: «...мне показалось, что солнце померкло и скучный сумрак затянул все, что перед этим сверкало вокруг разнообразными красками, светом и теплотой». И – «В сотый раз пришла в голову мысль, что мы – нерадивые потомки своих отцов. Для чего Пушкин, Языков, Лермонтов, Герцен, Толстой, Чехов, Лесков, Салтыков-Щедрин создавали величайший в мире по красоте и зримой образности русский язык? Для чего в тысячах деревень этот язык приобретал меткость, силу, задушевность, блеск и певучесть?

Для чего в этом языке существует неизмеримое количество великолепнейших слов, способных передать все богатство духовного мира нашего человека? И не только духовное богатство, но и все богатства природной жизни страны – ее шумов, ее очарований – от соловьиного боя до гула сосновых вершин и от мгновенной зарницы до жгучей росы на траве.

Для чего был вызван к жизни этот волшебный, свободный, крылатый и живой язык, живой потому, что он всегда выражал живую душу народа? Неужели для того, чтобы свести его к косноязычию, к словарной нищете, к фонетическому безобразию, иными словами – к языку мертвому?..»

И снова, и снова настаивает: «Богатства русского языка неизмеримы. Они просто ошеломляют. Для всего, что существует в мире, в нашем языке есть точные слова и выражения.

Подобно тому как каждое слово неотделимо от понятия, которое оно передает, так и русский язык неотделим от духовной сущности русского народа и от его истории».

Страстно призывает он к неустанной борьбе с «ужасающим казенным языком», бюрократическим, его «жалкими потугами на научность»; с языком пошляков – «плоским, бесцветным, хихикающим»; «с засилием плохих переводов» с чужих языков. (Живое и мертвое слово, 1960, сб. Наедине с осенью).

О, что бы сказал Константин Георгиевич, увидев, услышав, что творят с русским языком и в России, и, тем более, – на Украине?!.

...В годы Гражданской войны Паустовский – на Украине, два года жил в Одессе, работал в газете «Моряк». Оставил нам уникальную, непревзойдённую повесть «Время больших ожиданий». В июле 1941-го в командировке от ТАСС был в Тирасполе и Одессе, опубликовал три очерка в газете «Во славу Родины» о защитниках Одессы. Н. Кружков вспоминал слова Паустовского: «Я люблю города, не похожие на другие. Каждый город, как и человек, должен иметь свой, только ему присущий облик. Мне дороги Киев, Москва – и вот Одесса. Она мне напоминает красивую женщину, нежную и ласковую. И очень больно видеть ее страдания. Мне дороги леса Подмосковья, – когда бродишь по их тропам, сладко щемит сердце; радостны просторные донские степи – там пахнет чабрецом, полынью, а вокруг Одессы все пахнет морем, его дыхание огромно... Нет, не верю, что немцы займут ее, не могу представить. Но если такая беда и случится, то недолго они здесь пробудут, горячо им будет здесь» (На Южном фронте).

В 1939 году в Ялте, Паустовский записал в дневнике: «Самое тяжелое в наши дни – это стремительный рост пошлости». А письмо-завещание К.Г. Паустовского заканчивается словами: «Мы жили на этой земле. Не давайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы потомки Пушкина, и с нас за это спросится».

Позвольте предложить свои скромные, исповедальные строки, вдохновленные творчеством К.Г. Паустовского – поклоном к Юбилею из любимой им Одессы.

24 мая 2017, Одесса.

«Звонит ли колокольчик у дверей?..»

Не пугайтесь автобиографического жанра и воспоминаний, – сейчас это, может быть, нужнее всего.

К. Паустовский, из письма Смоличам 29 апреля 1966 г.

«По ком звонит колокол?.. Он звонит по тебе…»

Жесткие, жестокие, пускай и – верные слова. Спасаюсь от них другими: «Звонит ли колокольчик у дверей?» И – «смешной надписью»: «Я вишу у дверей – звони веселей!» Ах, как хочется, чтобы почаще звонил он, извещая о приходе добрых людей!

Но… – у моей двери и не колокольчик вовсе – унылая черная кнопка, подверженная дурной привычке западать, а в крохотной прихожей, где двоим не повернуться, под облупленным потолком – безликая коробка, издающая то хриплые, простуженные звуки, то, как прокашлявшись, – нервно рявкающая, пугающая.

Ах, как давно следовало бы сменить этот, с позволения сказать, звонок! Все откладываю: «до ремонта». А ремонта дом мой ждет уже тридцать лет. Истаивает, как снег, и сама надежда на него. Где вы – «лучшие времена»?..

Как снег… До чего же бесхитростен, прост, казалось бы, рассказ Константина Георгиевича! Но снова и снова тянусь за томиком, и он послушно раскрывается на той же, что и год, и два, и много лет тому назад, странице, и я снова погружаюсь в родное, памятное какою-то особой памятью. Может, и – генетической? – сейчас модно упоминать о ней.

...Небольшой русский городок над рекою, с одноэтажными бревенчатыми домишками, скрипучими калитками в деревянных заборах, светлой, прозрачной березовой рощей, яблоневыми садами и зарослями сирени – совсем как мой Буинск, что приютился у Свияги меж Казанью и Ульяновском… Керосиновая лампа и толстые свечи, сад и колодец, его чистая, ледяная вода, ломящая зубы, печь, наполняющая сладким запахом березовых поленьев, – все-все оттуда – из моего военного детства. Вот только рояля не было в крестьянской избе. Но была яростная мечта о пианино, и ничто другое – скрипка, аккордеон, гитара не могли заменить его в мечтаниях совсем небалованой девчушки с тонкими косичками-хвостиками в светлой шубке, уютных валенках. Как звонко, сочно скрипел под ними большой снег, как рассыпался рукотворной метелью с деревянной лопатки, искрился в лучах ярого солнышка, играющего на ярко-синем небе! Каким сладким, пахучим был зимний воздух! Нет, не сравнится даже с лучшими зимними, снежными днями здесь, на юге, в огромном городе…

И не оттуда ли – из этого рассказа – потаенная ранне-юношеская мечта о чуде встречи с… – да-да! – с военным моряком? И «Северная повесть», «Бриз», другое берегли, усиливали до тоски эту робкую мечту, которой, как и многим другим, не суждено было сбыться. Торговых-то моряков, «загранщиков» в Одессе – завались, но какое может быть сравнение?! Ах, нелепая девчонка…

Прошла жизнь. Жизнь! – прошла… Но в свой юбилейный год – или полуюбилейный, как хотите, сподобилась я поклониться могилке Константина Георгиевича. Поклониться за все те, пусть и несбывшиеся мечты, за жгучие слезы: следы и сегодня видны на листках «Телеграммы»: «Да что же за беда такая, что за Рок неумолимый: служить другим, помогать, себя не жалея, а самое родное, близкое, бесценное – упускать?!» За «подаренного» на заре отрочества Грига – потрясла «Корзина с еловыми шишками», услышанная по радио – ах, какие программы дарило оно нам! И как он сумел подсмотреть, подслушать моё, юношеское, над любимым моим Чёрным морем: «Слушай, жизнь, я люблю тебя»?.. Поклониться за радость встреч с благородными героями его книг. Их достоинство, честь, мужество, верность так необходимы мне сегодня! За негромкую, ласкающую, хоть чуточку исцеляющую музыку его слов. За спасающую душу незлобивость, тонкий юмор. За внушенную им любовь к Одессе. Да, без «Времени больших ожиданий» не поняла, не почувствовала бы так Одессы…

…19 августа 2006 года. Канун Преображения Господня – Яблочного Спаса. Я – в Тарусе! Позади – чудесное Плаванье, повторяющее путь в эвакуацию Марины Цветаевой 65 лет тому назад. Москва – Углич – Ярославль – Нижний Новгород – Чебоксары – Казань – Булгар – Чистополь – Елабуга… 65-летию со дня ухода из земной жизни М.И. Цветаевой, родившейся в один год с К.Г. Паустовским, были посвящены Третьи Международные Цветаевские чтения Елабужского Педагогического университета: «Творчество М.И. Цветаевой в контексте европейской и русской литературной традиции», проходившие на теплоходе и в Елабуге. Принята к докладу моя работа «"Вы гениально-умны и гениально-чутки..." Некоторые параллели. К 150-летию В. Розанова и 65-летию трагической гибели М. Цветаевой». Вот и доложила: где-то меж Нижним Новгородом и Чебоксарами, на Волге! Слышите, – на Волге!! Всю-то жизнь свою промечтала повидать Волгу, проплыть по ней, увидеть древнерусские города. Ведь 65 лет тому назад, в августе 1941-го, и моя мама плыла от Горького к Казани, со мною во чреве. Добравшись до Буинска, – а от него рукой подать до Елабуги, – там и родила меня 2 сентября. В день похорон Марины Цветаевой, в «день рождения» Одессы…

Вернувшись в Москву, 18 августа я выехала автобусом в Тарусу. Конечно, прежде всего хотела повидать сам городок, так много значивший в жизни Марины, музей семьи Цветаевых, но и – последний приют Константина Георгиевича Паустовского.

Цветаевские места Тарусы, музей подарили мне две Елены, две поистине прекрасные Елены! Елена Михайловна Климова – директор музея, несмотря на нездоровье: на обратном пути из Елабуги, в Казани, она, упав, нешуточно повредила руку; и – Елена Ивановна Ивашкова. С нею мы познакомились в автобусе Москва-Таруса, сидели рядом, разговорились. И – надо же, совсем незнакомую! – она пригласила меня остановиться у нее, пожить – бесплатно! Не-е-е-т! Не оскудела – не оскудеет! – земля святорусская!..

Вечером мы гуляли с Еленой Ивановной по Тарусе, вздирались, хохоча, по раскисшей после недавнего ливня крутой тропе от Оки вверх к «Марининому камню» – «две старые дуры в белых штанах». Так, смеясь добродушно, окрестил нас прохожий: ведь был и другой, более простой и пологий путь! Поднялись и к могиле Борисова-Мусатова.

А наутро – с Еленой Михайловной – посетили и музей, и кладбище, где схоронена Ариадна Сергеевна Эфрон – дочь М.И. Цветаевой, ее Аля. Единственная на всю семью безусловная могила… От нее прошли к Константину Георгиевичу.

Зеленый холмик, цветы, большой старо-русский деревянный крест, камень-валун… Поодаль – скромный памятник с именем. И – высокие, стройные сосны вокруг. Тишина…

Так хорошо, так чисто, просветленно, достойно! – «и плачется, и грезится легко»…

Рискнули подойти и к дому Константина Георгиевича. Дом бревенчатый, окрашен в синий цвет, под красной железной крышей, утопает в зелени, цветах. На стене – мемориальная доска с барельефом писателя. Нас сердечно приняла – пароль «из Одессы» – неотразим! – Галина Алексеевна Арбузова-Паустовская, дочь драматурга Арбузова, падчерица Паустовского, жена писателя Железникова. Показала дом, кабинет писателя, усадьбу, рассказала много интересного. Среди прочего узнала я и о занятном происшествии.

Как-то возвращается Константин Георгиевич из бани: распаренный, благодушный, идет себе, напевая, с шайкой и веником… Для несведущих: шайка – это тазик банный, а не только сообщество инако-мыслящих, инако-действующих! И встречает у кладбища группку людей, которые просят указать, где могила… Паустовского. Остолбенев, но не показав виду, писатель «наивно» спрашивает: «А разве он умер?» «Эх Вы, – стыдят "почитатели", – живете в Тарусе и не знаете!» «Всё! Вопрос решен! – заявил Константин Георгиевич домашним, – Хочу покоиться в Тарусе! Глас народа – глас Божий!»

Шутил ли писатель, нафантазировав встречу, была ли таковая в действительности – кто знает? Но – «На Ваганькове тесниться, впрямь, не стоит…», – писала я когда-то моей Марине…

…Сорок лет. Да, сорок лет прошло с того дня, как перестало биться сердце Константина Георгиевича Паустовского. Сердце, исполненное любви, света и добра. Подумалось: мы отмечаем сорок дней со дня кончины, может быть, и сорок лет что-то особое значат? Почему бы иначе, вдруг, меня так потянуло именно к его Голосу? «Есть голоса, как обещание счастья»…

Стоит ли о счастии, да в мои-то годы? И в та-а-а-кое время? Но…

« – Если бы знать, что это за таинственное счастье? В чем оно? Трудно быть все время одной, и видеть все – хотя бы эту ночь, – и думать обо всем, и никому не улыбаться, не положить руку на плечо, не сказать: "Посмотри, какой падает снег"».

Господи, как мало нужно человеку, но как же этого «мало» – много!.. Неужели – до конца – «размолвка с тихим счастьем»?

А может, все же, зазвонит колокольчик и у моих дверей?..

июль 2008

P.S. Так просто было бы чуточку изменить текст, ведь предлагаю к публикации своё эссе – или просто дневниковую запись, нигде не опубликованное воспоминание? – к 125 годовщине К.Г. Паустовского. Но что-то внутри упорно сопротивляется. И – подчиняюсь «сермяжной правде». Той самой – «простой и неприукрашенной истине»...

май 2017

Время больших ожиданий

Одесса двадцатых,

Одесса – в блокаде,

Пустеют порты, ветер свищет,

В булыжных пустынях,

Во тьме души стынут,

Но ветхим пальтишком укрывшись-

В той дворницкой странной,

Еще безымянный –

Он послан сюда не случайно:

В голодном тумане,

Беды океане

Спеть «Время больших ожиданий».
 

Фанерные джунгли

Губкома и угли

Ворованных дров аркадийских.

Укрыты соломой

Богатеньких схроны

И мыльный пузырь золотистый –

Обманным сияньем,

Последним желаньем

Майорки сновидящей реки

Скрипачки-калеки,

Но с нею – навеки

«Время больших ожиданий»
 

Боцман Миронов –

Алмазом в короне

Знатцов Черноморского флота.

«Моряк» бандерольный,

Поэтов раздолье,

Бабель, Багрицкий – полетом

Веры, исканий,

Надежд, пожеланий

Разума, света, добра нам!

Назло расстояньям

И – расставаньям –

«Время больших ожиданий».
 

Фонтанские дачи,

И башней маячит

Прихоти память, возмездья.

Степною полынью,

Просоленной синью –

Юга России созвездье:

Одесса мечтаний,

Одесса страданий,

Талантов без мер и... талана,

Как счастье – желанна,

Но вновь – окаянно –

Время больших ожиданий...
 

Время больших ожиданий,

Если б предвидеть заране,

Чем кончится время,

Чем кончится время,

Время больших ожиданий!

21 июня 1997

Каштану, в память о моем друге детства...

... «заря» – одно из прекраснейших слов русского языка. Это слово никогда не говорят громко. Нельзя даже представить себе,чтобы его можно было прокричать.

К. Паустовский

Горделиво-ликующий цвет –

Словно горестей старости нет! –

Это снова, как в детстве, в оконце

Заглянуло всё в искорках солнца

Бело-алое веретёнце.
 

– Рано, рано еще уходить.

Парка прясть не устала нить:

Сотни свечек горят не зря,

Утешенье даря, говоря:

– Есть вечерняя, тоже – заря!
 

Сыплет, сыплет каштановый цвет...

Цвет, как след промелькнувших лет,

Я в метели каштанной ловлю,

По-ребячески – вспять! – норовлю...

Spiro – spero!* Верю! Люблю!

Жизнь люблю. И каштановый цвет.

До чего же был светлым рассвет!..

Жизнь люблю. И... каштановый град.

Но куда веселее закат,

Если знаешь, что к внучке в оконце

Вновь заглянет всё в искорках солнца

Бело-алое веретёнце!..

------

* Дышу – надеюсь (лат.)

май 2005

Живучка

На дюнах растет трава, ее зовут живучкой…

К. Паустовский, Ещё о лугах (Мещерская сторона)

В глубинке России есть озеро Старица

С песчаными дюнами по берегам.

Растут череда, чернобыльник, но славится

Особо – дарованная лугам –

Трава по прозванью «живучка»,

Она – не репей, не колючка…
 

Серо-зеленые шарики плотные

С туго закрытою розою схожи.

Вырвешь, вверх корнем положишь – и вот они,

Зашевелясь на песчаном ложе,

Как перевернутый на спину жук,

И лепестки распрямив, вместо рук

На них опершись, – в мгновенье

Снова корнями – в землю!
 

Не так ли повелено нынче мне

Сражаться за жизнь упрямо?

То мнится: не выплыву: всё, на дне,

То: чушь, не первая яма…

…В глубинке России есть озеро Старица.

Так страшно недужной-ненужной стариться!..

Живучка, не дай мне отчаяться,

С лихою бедою дай справиться!

20 марта 2010

* * *

Доктор Пауст*, доктор Пауст!

Всё. Отмаялась. Признаюсь:

Из последних сил тянусь
 

За теплом, добром! «Не трусь!» –

Все твержу себе. Стараюсь

Не сдаваться. Доктор Пауст,

Уврачуй! Еще б немного…
 

От зловещего Порога

Отведи своей строкой,

Обнадежь и успокой!
 

Пью лекарство, доктор Пауст, –

Твоё слово! Подымаюсь,

В слабости постыдной каюсь.

--------

* Так называл К. Паустовского Э. Казакевич, вслед и многие другие.

19 мая 2012

* * *

«Сарынь на кичку, ядреный лапоть»

К. Паустовский. Кафе журналистов (Повесть о жизни)

Мне написали «в личку»:

– Уймись!

– «Сарынь на кичку!» –

Клич в помочь призываю.

Сыздетства помню, знаю:

Клич воровской, разбойный,

Убойный, но... – достойный.
 

«Хазяевам», их страже –

Не бурлакам! – он страшен.

Казачий он, глаголил:

«Заполонённым – волю!»

12 апреля 2017