Федор ТОННЕЕВ. «Отжать» Лимонова. Возвращаясь к XXVI Московскому кинофестивлю.
Фестивали проходят, фильмы остаются. Картины поступают в прокат. Закончился XXVI Московский Международный кинофестиваль, угарные для киноманов дни позади, призы вручены, утих шум хвалебных речений. Пришла пора спокойно и трезво посмотреть не только на достижения отечественного кино за последние год-два, но и на самих себя. Искусство – это зеркало, в котором отражается народ, его социальное самочувствие.
Эстонцы, например, народ «благодарный». В этом мы смогли убедиться, посмотрев картину эстонских режиссеров Яака Кильми и Рене Рейнумяги «Бунт свиней». Заявлена она была как комедия, на деле же перед нами – политический гротеск. Приезжают на закате социалистической эры эстонские ребята в загородный лагерь. Мысли у всех одни: как бы напиться да повеселиться. Возле ребят суетятся дебильные педагоги. Лишь один из них, что называется, «нормальный»: пьянство покрывает, играет на гитаре у костра, в общем, свой. Либеральный такой педагог. За этот либерализм он и не изображен дураком. Остальные – звери.
Ребята обнаруживают в окрестностях лагеря мертвых свиней и на конкурсе художественной самодеятельности ставят бредовое представление «Прогнило что-то в нашем государстве». Либерального педагога снимают. Тут еще обнаруживаются расклеенные по всему лагерю листовки с протестом против войны в Афганистане. (Такого ажиотажа по поводу возможной перспективы службы в Афганистане, который показан в фильме, в действительности не было тогда, в 1980-х, когда оба режиссера ходили в школу, учились «вычитать и умножать». К тому же по фильму можно подумать, что там только одни эстонцы безвылазно воевали). Распространяет листовки сынишка партийного бонзы. Ребята захватывают штаб лагеря и пишут письмо Рейгану (!) о том, как омерзительно жить им в Советском Союзе. Передать письмо какому-нибудь финскому туристу, который потом сумеет отправить его в Белый Дом, берется 15-летний Таннель. Покинув штаб, где его сверстники, сочинив это лизоблюдское послание, продолжают веселиться, он встречает подружку, и та, не будь дура, рвет письмо на мелкие клочки, чтобы задержать доблестного Таннеля. Да Таннель и сам уж о письме забыл.
Еще раз приходишь к выводу после фильма, что сатира – очень трудный и ограниченный жанр, требующий большого таланта, умения анализировать. «Господа Головлевы», к примеру, – не только сатира, но, кроме того, семейный роман. Не плоская ирония либерала позапрошлого века, не пустое осмеивание, а еще анализ, откуда берутся Головлевы. «Бунт свиней» – ни о чем. Он не осмысляет того, что было. Характеров нет, они потерялись. Опошление советской символики ни ума, ни таланта не требует, хотя кому-то, может, и понравится. Кто-то, может, и назовет все это «комедией».
Резким контрастом выглядит другой фильм, из другой конкурсной программы («Перспективы») – «Русское» Александра Велединского. Трудно сказать, почему «Бунт свиней» оказался в основной конкурсной программе, а не в «Перспективах», где ему самое место. В «Русском» нет массовых сцен, но этот фильм намного интереснее и сложнее. Это первая экранизация харьковской трилогии Эдуарда Лимонова. Это не политический фильм, а история взросления подростка, растущего в компании харьковской шпаны, с первой любовью и разочарованиями. Это история о том, как в тяжелых условиях сохранить достоинство, остаться человеком, не опуститься. Чувствуется творческая мастерская В.Приемыхова, у которого учился Велединский. Удача фильма – в сочетании тонкой иронии и умении отобразить ранимую душу подростка, поиск себя. А еще в том, что Велединский (он же автор сценария) «отжал» из лимоновского материала все лучшее и необходимое, чтобы решить поставленную перед фильмом задачу. Фильм не стал точной экранизацией произведений Лимонова о судьбе Эди-беби (и хорошо, что не стал), это действительно снято «по мотивам».
В «Русском» можно придраться ко многим детальным мелочам: учебник литературы 1980-х годов, брюки на молнии и т.п. Эти мелочи, конечно, важны, поскольку харьковская трилогия Лимонова – это тщательное, порой натуралистичное описание среды, тогдашнего быта, но в целом они не портят картину. В ней немало других достоинств, которые в результате перевешивают.
А теперь о наших главных «достижениях».
Главный приз фестиваля достался фильму «Свои» Дмитрия Месхиева. Война. Трое сбежали из плена. У одного из солдат (Снайпера) поблизости живет в деревне отец. Но этот старик, пострадавший от советской власти, которого прекрасно сыграл Богдан Ступка (буквально вытащивший своей игрой фильм), может сына-то спасти, а остальных сдать немцам. Он в деревне староста. Эта интрига движет фильм. Картина заканчивается хорошо. Старик – все-таки «свой», а главный враг, предатель-полицмейстер, упрятавший дочерей Старика за решетку убит. Я, например, понял, что все закончится хеппи-эндом, когда Снайпер в начале фильма, едва скрывшись от немцев, сразу же отыскал в деревне подружку и в каком-то сарае полез ей под юбку. За героев можно не переживать - заработали схемы и штампы современного кинопотока. Фильм направился в рамки, о которых говорил Эмир Кустурица: «Сейчас кино снимают так, будто шьют костюм или платье. Все технологические процессы заранее продуманы, известны, нет ничего лишнего. Конвейер. И готовый фильм таким же образом воспринимается, не затрагивая глубинных уголков человеческой души». То же и «Свои».
Почему-то любовь должна быть обязательно показана вперемешку с пошлостью. Мне вспоминалось самое, пожалуй, известное стихотворение Константина Симонова - «Если дорог тебе твой дом...» («Так убей фашиста, чтоб он, / А не ты на земле лежал...»). Там есть строки, за что надо «убить фашиста»:
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел, так ее любил...
Вот эту-то любовь, вот это-то «долго поцеловать ты не смел, так ее любил» почему снимать современному режиссеру неимоверно сложно. Но с этого начинается одна из тропинок, ведущая в тогдашнюю эпоху, к тогдашним отношениям между людьми. Она может быть и с любовью запретной, но снятой без пошлости (у того же Симонова прекрасные стихи об этом – «Мне хочется назвать тебя женой...»). Мировосприятие героев «Своих» – современное, не военных лет. Это подчеркивает очень характерная обмолвка Снайпера, употребляющего в разговоре слово «Питер» вместо «Ленинград».
Итальянский певец Франко Баттиато, попробовавший себя в режиссуре и выступивший с программе «Перспективы» со своим фильмом, заметил, что очень мало видел в кино хороших постельных сцен. Актеры изображают любовь, но видно, что это актеры - люди, которые друг другу не нравятся. И в «Своих»: герои употребляют диалектные деревенские слова, изображают сельскую работу (актрисы специально полнели, чтобы играть, только непонятно, почему деревенская женщина обязательно должна быть толстой – это ограниченное представление о деревне обитателя мегаполиса), но несмотря на все это видно, что это актеры, добросовестно отрабатывающие роли. «La vie n’est pas du cinema» - пела Мирей Матье: «Жизнь – это не кино». А тут наоборот, жизнь стала кино. А потому, раз это всего лишь кино, можно по-голливудски одним махом сбить дубиной с мотоцикла сразу двух немцев. Впрочем, Голлувуд здесь и не при чем. Когда, например, мой отец видел и в посредственных советских фильмах о войне подобные подвиги, он, махнув рукой в направлении телевизора, уходил и больше не досматривал фильма. Он войну видел и знал, что это такое. Объяснение было коротким: «Брехня».
Вот герои наши бегут от преследующих их немцев. Лают собаки. Один из героев по фамилии Лившиц ранен, он остается, чтобы прикрыть своих и обречен на смерть. «Свои» бегут изо всех сил. И тут на полном бегу один из героев останавливается, падает в траву, плачет. «Ты что?» – «Лившица жалко». Ну как можно поверить в этот внезапный приступ сентиментальности, когда надо драпать сломя голову, иначе ведь убьют, а не сидеть в траве и слезы размазывать. Эпизод настолько нереален, нелеп, что зал смеется: это несерьезное «Лившица жалко» - пародия на знаменитое «Птичку жалко».
Одна из снимавшихся в фильме актрис рассказала на пресс-конференции о съемках в псковской деревне. Там она слышала рассказ местной старушки о том, как немец сжигал ее дом. «Хороший был немец. Разрешил сначала все нужные вещи вынести. А потом говорит: «Больше я ждать не могу, мне пора поджигать. Хороший был немец»... Вот где материал для актера, этот крепкий и невозмутимый, всепрощающий русский женский характер! В картине ему места не нашлось. В фильме выходит утречком героиня на крыльцо, потягивается и, простите за натурализм, писает. Хорошо, впрочем, что не какает…
За то режиссеру – гран-при.
В чувашской деревне происходит действие фильма «Время жатвы» Марины Разбежкиной. И, может, потому, что снимались в нем непрофессиональные актеры, они в этой картине играют намного органичнее своих коллег из «Своих». «Время жатвы» – не шедевр, конечно. Но картина была отмечена призом Жюри Международной кинокритики. Формулировка, правда, странная: «За художественное раскрытие языческой природы тоталитарного мифа на стыке игрового и неигрового кино». Все равно что дать приз за «художественное раскрытие неязыческой природы демократии Ельцина-Путина на стыке...» и т.д. От чувашского язычества во «Времени жатвы» – один лишь эпизод, когда героиня пытается принести в жертву гуся, чтобы устранить нелады в семье. Христианские молитвы не помогают ей. При чем здесь вообще «тоталитарный миф»? Не знали, что придумать? Впрочем, призы эту картину нисколько не портят.
