Валентин СОРОКИН. Слово о друге
Своим творчеством Вячеслав Богданов предстает перед нами – собранным человеком, цельным и духовно содержательным, а как поэт – с безусловной одаренностью и редкой нравственностью, что и решает, в общем-то, судьбу художника: талант и воля к честности, к совестливости и труду, положенному на порог отчей избы, земли русской.
Улеглась в гостинице гульба,
Желтый мрак качался в коридоре.
Как могла ты, подлая труба,
Удержать такое наше горе!!!
Не вино сдавило вдруг виски,
Не метель, что выла, словно сука, –
Это пальцы подлостей людских
Прямо к горлу подступили туго.
Спал подлец, напившись в кабаке,
Над поэтом зло набалагурясь...
Жестоко поэт говорит о той среде, где погибала золотая голова Сергея Есенина, говорит, выражая боль, крик, любовь к великому Есенину, чувствуя и на своей дороге литературной тот же неизбежный дым нищеты и государственной дурной несуразицы, измотавшей родной наш народ и его лучших, наиболее откровенных сынов, поэтов, распахнутых всем отравным ветрам лукавого и противочеловечного времени... Доверчивость – погибель и привилегия поэта.
Не водка, я уже много раз утверждал, уносит русских поэтов, нет, – их уносит оскорбленное достоинство, их уносит бесправье и бедность поколений, кинутых сменяющимися мерзавцами в пепел конфликтов, разрух и войн... Взрывники покоя.
Ни одному поколению русских людей не дали нормально прожить век свой: то революционные расстрелы, то варварские раскулачивания, то колымские лагеря, и все это – за свободу и счастье трудящихся... А сегодня – еще безнадежнее и еще подлее: ты русский – ты уже виноват!..
Вячеслав Богданов был очень русским человеком и беспощадным поэтом русским был. Его, не сомневаясь, надо ставить в тот золотой круг русских поэтов, кто рано и трагически распрощался с жизнью: в круг Дмитрия Блынского и Николая Анциферова, Анатолия Передреева и Николая Рубцова.
С Тамбовщины, сельский паренек, явился он в 1953 году на Челябинский металлургический завод, где сформировался его взгляд на призвание, где Вячеслав стал знаменитым поэтом на Урале, а в 1975 году погиб в Москве.
Рыжий берег травою окутан,
Здесь ничьи не остались следы.
Я не знаю, он взялся откуда,
Этот камень у черной воды.
Мы не можем и не сможем никогда указать пальцем – через какой черный камень «запнулась» и не перешагнула краткая стезя поэта, камней черных на пути не только русского поэта, но и русского народа – много, потому поблагодарим Вячеслава Богданова за сотворенное: оно прекрасно, искренне, оно – живое существо, то цветком расцветет в душе у нас, то слезою матери русской очи нам освежит... Вячеслав Богданов, друг мой первый, если бы он чуток пожил бы, пожил бы еще чуток – ведь лишь приготовился, лишь в полный рост поэта распрямился!..
Но он возвращается к нам – светлый, русский, добрый и неповторимый, как его отчий край, как его Россия, родина наша, зовущая и лебединая.
Москва, столица России, Москва, в сердце взятая нами с нашего наивного детства, Москва, народом нашим защищенная от бесконечных нашествий, Москва – город поэтов русских, Москва – славная, бессмертная, опасная Москва!..
Вячеслав Богданов не лез в группы и группки, не вился и не терся около и возле «литературных бригадиров», назначающих – кого в знаменитости, кого в посредственности, кого в озлобленные неудачники. Вячеслав понимал себя без этих «цедеэловских гаишников», знал собственные возможности, знал собственное, им заслуженное место в поколении шестидесятников.
Камыш и тот, заслушавшись, притих,
Звала меня таинственная сила.
А песня глуше,
Глуше каждый миг,
Как молодость,
Все дальше уходила.
Приглядись, задумайся, читатель, умный и благородный, – кто же «выдает нам талоны на авторитет», кто?.. Окололитературные звери и зверюшки, вкусно и наследственно питающиеся нашей русской кровью, а иногда – даже распоряжающиеся нашей русской судьбою.
Вот я произношу: «наш поэт», «наш народ», «наша земля», «наша Россия», а сам горюнюсь: доказываю карликам суть большого, оправдываюсь перед ними, друга дорогого оберегаю, задевая их, тротуарных, заловых, кухонных, двориковых, книжных, пыльных, и лжепророчных, лжевесомых, скребущихся над головами русскими по-тараканьи, – «интеллектуальные бомжи», требующие к себе обожания...
Не растаскивать нас по «направлениям» и по «школам», по областям и районам, а собирать надо: мы – русские люди, мы – поэты русские, мы – выстрадали заботу и нежность к себе бессонницею раздумий и укорительной болью утрат. Выстрадали и удивились – слишком одиноко и слишком беззащитно русскому человеку и поэту русскому в просторах родимых!
Традиционен ли в своем творчестве поэт Вячеслав Богданов? Безусловно. Прост и понятен ли? Безусловно. Но понятность и простота – вещи сложные: достигать их, качеств этих, нелегко, кроме упорства и желания достигнуть необходимы еще и культура мыслить и культура выражать мысли в той форме и на том уровне мастерства, когда стихотворение или поэма приобретают слитность внешнюю и внутреннюю – красоту воздействия на чувство, на любознательность, на тягу человека к искусству.
Природа в стихах и поэмах Вячеслава Богданова нова, приветлива и знакома тебе – твоя и незаменимая: ты ощущал ее, дышал ею, вырастал среди нее, сопровождаемый ее мудростью и щедростью, ее переменчивостью и ее постоянством.
Из любви поэта к природе, к жизни, к близким выходят образы и характеры. В его поэмах – мать, русская страдалица, о, как похожа она на мою мать, да и отец, да и сестры поэта – не твои ли, читатель, не сам ли ты в них?..
Можно и придраться: поэт воспевает настойчиво труд, поле, завод, а сегодня мода на бизнесмена и преуспевающего банкира. Но что банальнее – десятиверстные фильмы о любви и разводах «цивилизованных» европейцев или – скорбящая ива над заброшенною речушкой? Что банальнее – новый автомобиль или заржавелый, кровью отцов и братьев политый обелиск на древнем русском холме, что, спрашиваю, банальней, что?
Что за сны мне снятся,
Что за сны!
Это думы предков-россиян...
Думы Некрасова и Блока, Есенина и Вас. Федорова в слове поэта вспыхивают едва-едва уловимо: мы, русские поэты, – сами по себе, но в каждом из нас горит звезда родного неба, высоко горит и свободно – помните!..
Когда-то Василий Дмитриевич Федоров высказал свое наблюдение над жизнью и над поэтами, идущими в литературу из жизни, а не из папиного писательского кабинета, высказал на заседании секретариата Союза писателей РСФСР, опираясь на стихи и на судьбу Вячеслава Богданова:
«Поэтам, приобретающим знания и творческий опыт, конечно, поначалу тяжело и ненадежно, они отрываются от непосредственной своей работы, а впереди – сомнения и борьба за призвание, но эти поэты, укрепленные атмосферою цеха, осознанным духом ответственности гражданской, быстро осваивают уроки классики, уроки науки и вдохновения и творят, как правило, серьезно, достойно и с пользою для отечественной культуры».
Я вовсе не считаю, что в искусство должны являться люди только с борозды и с фабрики – смешно. Но подлинное искусство, подлинно народная литература непременно должна иметь в рядах своих представителей разных социальных слоев, одинаково беззаветно выражающих долг свой и верность свою перед народом, лишь каждый – сверкая словом своим и разумом своим, независимо и непохоже служа поэзии – ярче сказки и сложнее судьбы твоей.
Призвание – Алексей Кольцов, Иван Никитин. Призвание – Борис Ручьев, десять лет безвинно кайливший мерзлоты Колымы. Призвание – великий Есенин, не склонивший золотой головы перед палачами народа русского!..
Потому и неодолим русский смысл, огненный смысл в стихах Вячеслава Богданова:
Родная Русь!
Костер мой голубой!
Веди меня дорогою столетий!
Какой, скажи,
Таинственной звездой
Ты зажжена для нас на этом свете?
Тайна и свет – любовь к Родине. Тайна и свет – верность слову русскому.
Я работал в мартене Челябинского металлургического завода, а Вячеслав – в коксохимическом цехе. Бывало, прибежит в мартен в перерыв, черный-черный, даже кончик носа и тот черный. «Славка, ты чего такой черный, увольняйся, пропадешь!..» – «А ты, Поль Робсон, светлее?..»
Такая у нас рабочая стезя. Но мы не жаловались. Вячеслав и я, крестьянские ребята, мы не забывали свои края: я – Урал, а Вячеслав – Тамбовскую землю. Чувство природы, тоска по траве и лесу, по туману и облакам – главный зов души, ведь куда мы ни ступим – железо и железо, грохот и грохот, дым и копоть, дым и копоть, железное и раскаленное. Железо – даже над скромными холмиками металлургов. Железо и совесть. Железо и ветер озерный, железо и дождь, милый, радостный, конопатый!..
Мы – мы. И недаром Вячеслав говорит:
Среди лугов река уходит криво.
Листает волны ветер-суховей.
Приду к реке и сяду у обрыва,
На краешке у памяти своей.
По-над водой осока дремлет остро,
И ласточки пронырливо снуют,
И окуни мелькают, словно версты,
И полосатой думою встают...
Дума полосатая. Жизнь полосатая. Страна полосатая. Судьба русская – полосатая. Раскрашенная бунтами, казнями, оккупациями, победами, переворотами – в белый и черный, голубой и красный цвета: полосы, борозды, тракты, трассы поколений, нежных и отважных, запечатленных в слове поэтами их, огненными соловьями русскими!..
А какая красивая любовь в стихах и поэмах Вячеслава Богданова! Предупредительная, заботливая, сдержаннонежная, глубокая и терпеливая:
Я живу
На озерном Урале,
Ты живешь
На великой реке,
От моей
Полуночной печали
Почернело
Кольцо на руке.
Ну кто ему не поверит? Мужская тоска – не изображение тоски на опостылевшей микрофонной сцене. Настоящая, скифская, первородная, как стон тополиный, тоска влюбленного и сильного духом и статью человека! Разве умная девушка разлюбит такого?
А вот – сомнение. Вот – мучение. Вот – горькая минута влюбленного, отдаленного временем и расстояниями от любимой:
В каком окне ты зажигаешь счастье,
На чьих руках возвысила судьбу?
А может, так случилось все иначе?
Припомнив ту разлуку по весне,
В каком окне, меня увидев, плачешь!
И в чьих руках тоскуешь обо мне!..
__________________________
И было это
В давнем, давнем марте.
Которого не будет никогда...
Вячеслав Богданов – настоящий поэт. А настоящий поэт – гневный, но добрый, внезапный, но мудрый, трудный, но прекрасный!
Господи, ну обереги его слово на путях грозных!.. Обереги и дай простора ему.
Место поэта – в родном краю, в истории и культуре родного края, там, где он произнес первое слово, там, где впервые посетило его молитвенное вдохновение откровения; утверждаю – стихи и есть продолжение молитвы, но не в храме и не перед иконою светлого домашнего угла, а в грубой сутолочной житейности...
Среди родного народа – место поэта, а красное оно, почетное оно или же обычное, – какая разница? Ты на забыт, и слово твое влилось в родную реку народной речи. Но издать книгу сейчас – легче туннель прорыть под проспектом. В России, богатейшей недрами и лесами, никогда еще не отшвыривали поэтов с такою дерзостью и неприязнью. А если не нужны в стране поэты – воры и барыги не упустят момента увести молодежь от литературного прилавка к рыночному, жуликоватому и похабному...
Я убит.
И смолкли соловьи.
Стер мой конь о синеву подковы...
И над гулким полем Куликовым
Солнце встало на людской крови.
Я убит –
И смолкли соловьи.
Вот сижу я в хате у окна:
Посинела в чугунке картошка...
Царь на тройке мчится за окошком...
Зреет дума,
Как чугун черна...
Ничего себе!.. И цари виноваты?.. А мы-то: от царей – к ленинцам, от ленинцев – к царям?.. Поэты «подземно» воспринимают людей и жизнь, как будто из шахты грозной смотрят... Потеря поэта в народе, в краю – потеря чего-то своего, из судьбы своей человеческой.
А я друга потерял, самого первого, самого дорогого. Страдаю:
То снег, то дождь, то ветер,
То иней ляжет вдруг.
Я жил и не заметил,
Когда ушел ты, друг.
Невидимый и скромный,
Внезапно в ранний час
Оставил мир огромный
И в нем – упрямых нас.
Не проводил я, каюсь.
И вроде на свою
Я молча натыкаюсь
На эту смерть твою.
И думаю: по лету,
Ну в будущем году
Конечно же приеду
К тебе или приду.
И никого не надо,
Лишь ты да отчий край...
Узнавший цену ада,
Не поспешает в рай.
Пусть ты лежишь глубоко.
Но ты поймешь всегда, –
Зачем так одиноко
В ночи горит звезда.
Давно пора означить память о русском поэте Вячеславе Богданове на степной Тамбовщине и в озерном уральском краю: слово поэта – энергия и надежда наша в пути.
Память о поколениях, о делах и страданиях их, песни и слезы, родная кровь поколений, унесенная временем впереди нас, – да ведь это и есть горькая золотая струна русской жизни. Она звенит в нашем сердце – и мы не одиноки, она разговаривает с тобою – и ты виден на тропе судьбы...
1997
