Евгений ЛОБКОВ. «Охранка», агентура, чекисты
Из книги «Маяковский. Политическая биография»
В чем сложность? Во всех устоявшихся государствах так принято: помогать структурам своего государства – хорошо, структурам враждебного – плохо. В СССР 1920-х ситуация несколько отличалась от общечеловеческой. В буржуазном мире сотрудник спецслужб – это чиновник. В СССР 1920-х быть чекистом – почетно, каждый коммунист, каждый советский человек в душе чекист. А вот оказывать помощь Интеллидженс сервис, Сюртэ женераль, Дефензиве и Сигуранце – для советского гражданина преступно. После революции спецслужбы неформально авторитетнее партии и армии.
Что касается недавнего прошлого...
Российская империя – побежденная и упразднённая – продолжала оставаться главным геополитическим врагом пролетарского государства... Хотя Нюрнбергского процесса над Российской Империей в СССР не устраивали, масштабы «люстраций» были не сопоставимы с германской «денацификацией». Несуществующая Империя числилась действующим враждебным (преступным) государством. С её «обломками» велась борьба до конца 1940-х годов.
Прогрессивное общественное мнение предреволюционной России с презрением относилось к династии, чиновникам вне зависимости от ранга и ведомства, православному духовенству, офицерству и т. д. Но наиболее презираемой из государственных структур была так называемая «охранка». Сотрудничество с ней интеллигента приводило не только к моральному бойкоту, оно вредило продвижению по служебной лестнице и наносило материальный урон. В воспоминаниях Н. Телешова приводится такой факт. Молодого поэта подозревали в связях с охранкой. Прямых улик нет, но «поэту многие перестали подавать руку, затем журналы прекратили прием и печатание его работ, затем ему было отказано в службе — он был педагогом. С потерей доброго имени пропали и средства к жизни. Защищаться возможности не было, потому что нельзя было подать жалобу в государственный так называемый «коронный» суд благодаря политически скользкой теме. <...> Травля продолжалась, пока не составился «частный суд» — суд чести при совершенно закрытых дверях. В состав суда входило семь лиц — представителей адвокатуры, литературы и общественности». Дело кончилось благополучно: «суд пришёл к заключению, что обвинение не подтвердилось решительно ничем. Доброе имя, а с ним, вероятно, и самая жизнь писателя были спасены».
«Охранка» — слово ругательное. Её сотрудников и агентов расстреливали без конкретного события преступления, просто — по обвинению в сотрудничестве с нею. Расстреливали через десять и через двадцать лет после ВОСР. Её нет! Она снята с учета и финансирования. Она деструктурирована. Она не перешла ни к кому по наследству! Тем не менее большевики считали её более враждебной и опасной, чем действующие иностранные спецслужбы: Гестапо, Дефензива, Сигуранца, Хабад и пр.
Пережитки коминтерновской идеологии... «Слова Бухарин и охранка для меня не совмещаются и не совместятся», — конфиденциально говорит старый коминтерновец в 1938 году, когда страна парализована страхом. (В. Гроссман).
Я понимаю, почему за сотрудничество с охранкой расстреливали революционеров. Это изменники. Но почему расстреливали честных сотрудников и агентов, получавших своё жалованье за верную службу своему государству и не ведущих какой-либо борьбы против народной власти? Попробуем разобраться, что же плохого было в «охранке»? Во-первых, работала она только на территории России. Во-вторых, строго в рамках закона.
Впоследствии на нее «вешали» убийства Н. Баумана, Герценштейна, Иоллоса, организацию погромов, антисемитскую пропаганду и т. п. Бездоказательно. Даже к убийству Распутина охранка непричастна.
Её сотрудники и агенты действовали против террористов, против так называемых «рабочих дружин», против импорта революции, против агентуры зарубежных разведок. Всё.
За границей не работали. Почему? Бог весть...
Революционеры, заговорщики, сектанты, сепаратисты и даже террористы всех мастей за границей чувствовали себя превосходно. Не вздрагивали от стука в дверь, не видели в каждом встречном подозрительного, спокойно вскрывали корреспонденцию. Не опасались проснуться на родине или вообще не проснуться. Ленин и Троцкий, меньшевики и эсеры, дашнаки и бундовцы малейших проблем за рубежом не испытывали.
Революционные организации проводили съезды, выпускали газеты и книги, готовили кадровый резерв, закупали оружие, организовывали теракты в любой точке цивилизованного мира, зачастую действуя в контакте со спецслужбами недружественных и дружественных России стран.
Будущие вожди Коминтерна наслаждались европейской свободой и спокойствием, порядком и комфортом. В одиночку ходили в горы, купались в реках и в морях, катались на велосипедах. Никто из них не свалился в пропасть, не утонул, не отравился... Никто не волновался за здоровье и карьеру оставшихся в России членов семьи. Все откуда-то получали средства к существованию. Вместо просроченных паспортов посольства Империи беспрекословно выдавали новые.
Почтовые переводы из России от зажиточных родственников и щедрых друзей в суммах, достаточных как для пропитания, так и для подготовки революции, доставлялись регулярно. Счета в банках не исчезали, курьерам с наличными деньгами приходилось опасаться только железнодорожных воров. Великие конспираторы больше напоминали «неуловимых Джо»: легко прятаться, когда тебя не ищут, убегать, когда за тобой не гонятся.
Диалектика. Посылка: «охранка» — главный враг большевистской партии и российского пролетариата. Следствие: враги охранки (в том числе спецслужбы недружественных Российской империи стран) — наши естественные друзья и союзники или хотя бы временные попутчики. До 1917-го сотрудничество с ними проходило по ведомству мировой революции. Нас учили, что внешняя политика является наиболее постоянной, т. к. определяется географическим положением. Исключений из этого правила множество. Что же остается постоянным? Постоянной остается агентура, которая переходит от кайзера к веймарцам, от них — к фюреру, затем делится между ГДР и ФРГ. Даже Троцкий, обнародовавший множество государственных тайн Империи, не выдал агентуру. Когда агент работал на Германию против царской России, он объективно способствовал историческому прогрессу. Он продолжает работу против России советской, а вот за это его надо расстрелять. Хотя работодатель один и работник тот же.
Известно, что эмигранты бывают экономические (большинство) и политические.
В «прекрасную эпоху» положение политических эмигрантов резко отличалось от положения экономических. В лучшую сторону. Ни Ленин, ни Троцкий, ни сотни менее известных не были вынуждены зарабатывать на хлеб насущный грузчиками, уборщиками, официантами и т. п. Обходились без этого.
Результат общеизвестен. Ощущается до сих пор.
* * *
Руководители молодой республики учли ошибки царского правительства; они заботились об авторитете советского государства и его подразделений. Советскими спецслужбами гордились, ими восхищались, их боялись, их ненавидели. Но их никто не презирал.
Курс на мировую революцию требовал работы за пределами советских республик.
Всё лучшее, наработанное за четырехтысячелетнюю историю разведок, было взято на вооружение и совершенствовалось.
Страна с разваленной экономикой, эмигрировавшей наукой была обречена на скорое историческое поражение. Напоминала Китай XIX века...
«Максимум в десять лет мы должны пробежать то расстояние, на которое мы отстали от передовых стран капитализма» — сталинское задание.
В годы гражданской войны было много чего разрушено… Неопытный большевистский аппарат работал плохо, в сочинениях Ленина множество крайне жестких оценок советской бюрократии.
Но в те же годы гений Ф.Э. Дзержинского создал лучшую в мире разведку и контрразведку. Без консультантов, без образцов для подражания, обмена опытом, без специально обученных кадров.
(Исключительность деловых качеств Дзержинского характеризуют следующие факты: когда его назначили наркомом путей сообщения, а позднее — председателем ВСНХ, руководство ВЧК-ОГПУ он сохранил за собой.) Троцкий тоже создал непобедимую РККА, но у него были десятки тысяч кадровых офицеров. Опыт консультантов из охранки и зарубежных структур малопригоден, ибо традиционными функциями новая спецслужба обойтись не могла. Необходим контроль общественных настроений и их формирование...
Вот тут чей-то уникальный опыт пригодился...
После революции отношение к российским политэмигрантам на Западе резко ухудшилось. Европейские буржуи держали своих бывших братьев по классу в чёрном теле. «…эмигрант не случайный гость, который может встать и откланяться. Он зависит от милости приютившей его страны. Он может работать до изнеможения, и всё же он услышит в ответ: «нахлебник» или «приживальщик». <…> Во всех странах он трепещет перед каждым полицейским. Он идёт в консульство за визой, как на Страшный суд, трепеща и уповая», – свидетельствовал И. Эренбург. Эмигранты «порхали с сербского подданства на китайское». Но не только консульских чиновников страшились бывшие белогвардейцы. Активные враги советской власти не могли спокойно спать не только в Москве, но и в Берлине, и в Париже, и в Нью-Йорке.
Позиция В. Скорятина по вопросу о дружбе Маяковского с чекистами абсолютно соответствует перестроечным стандартам. Чекисты суть патологические типы, которым преступный большевистский режим позволил проявлять врожденные преступные наклонности бесконтрольно и неограниченно. Упрощает...
Можем ли мы представить, чтобы Горький, Маяковский, Бабель, Пильняк, Багрицкий, Асеев и мн. др. водили тесную дружбу с сотрудниками охранного отделения? Хотя не исключаю, что и среди тех могли быть люди, тонко понимающие искусство, интеллектуалы, замечательные собеседники. Но! — место службы перечеркивало все личные достоинства. Охранка — нерукопожатные, неприкасаемые, о них стихи не слагают, песен не поют.
Новые спецслужбы — элита. Чека множество раз упоминалась Маяковским, и всегда в самом положительном контексте.
В 1920-х годах элитарно именно ОГПУ. У партии власти больше, но партийные аппаратчики в целом авторитетом не пользуются. Партийные — они командуют и разглагольствуют.
Для партийной карьеры в 1920-х не требуются ни трудовой стаж, ни образование, ни квалификация. Подходящее классовое происхождение, умение кое-как говорить, читать и писать с ошибками — всё, что требовалось от партийного секретаря. «Туда всякую шваль принимают». Могла ли Гулячкина так выразиться об ОГПУ?
А чекисты — работают. От чекистского топтуна требуется больше умений и сообразительности, чем от партийного или советского работника среднего звена. Оружие партии чувствует себя явно умнее владельца. Что касается их отношения к бывшим белогвардейцам, пытавшимся продать себя как «агентов охранки»… Процитирую Льва Эльберта:
«В управлениях разведок русские — наиболее презренный элемент. Их используют для сожительства с пожилыми женами дипломатов, если путь к несгораемому шкафу с секретными бумагами идет через постель, для того чтобы шулерским способом разорить намеченный объект до тла в карты; для шантажных операций, для изготовления фальшивых документов. Они лгут в донесениях, преувеличивают и редко обнаруживают знание предмета. Они бесчестны в крупном и в мелочах, выписывают фальшивые счета и безграмотно вмешиваются в вопросы высшей политики. Там, где положительный и точный английский филер точно и мелочно следует полученной инструкции, русские, упуская конкретности, ударяются в мировые проблемы. Все они — политики до запоя, до смерти, но не способны начертить кроки передвижений наблюдаемого лица. Их политические и философические построения совершенно не нужны учреждениям, где убийства и отравления проходят по четким ассигновкам и за точными исходящими номерами».
К сожалению, мы мало знаем об отношениях Маяковского с чекистами из его ближайшего окружения.
Салон Бриков — клуб ОГПУ
В «салоне» Бриков бывали крупнейшие деятели советской и мировой культуры. Видимо, работники ВОКС полагали, что личность Маяковского производит сильное впечатление.
Крупные партийные руководители (кроме Луначарского, но он не был даже членом ЦК) к ЛЕФам не захаживали. Интересно, что почитателями (а иногда и созидателями) футуристической поэзии и авангардного искусства оказались крупные чины ВЧК-ОГПУ. Партийцы предпочитали псевдоакадемизм, сотрудники ОГПУ — поклонники футуризма.
Поклонники нового искусства с Лубянки были не разовыми посетителями, некоторые вошли в постоянный и близкий круг общения. В.А. Катанян почему-то категорически утверждает, что это были личные друзья Маяковского, а не Бриков. И уж потом они стали друзьями дома. Карабчиевский сомневается, он считает, что слетались не к мужчинам, а к Лиличке, отказывая работникам ведомства в интеллектуальных запросах.
Процент чекистов значительно превышает средний по стране. Почему их так много? В подозрительную организацию внедряют осведомителя, а не делегируют в форме. Даже в «Перевале» был осведомитель, в Обэриу — не знаю. Впрочем, какой интерес представляла эта кучка городских сумасшедших? Н. Олейников не посещал собрания «чинарей», дабы не исполнять партийный долг. Чекисты-романтики (Л. Недоля-Гончаренко, И. Аксёнов, Р. Ашмарин) постепенно сменились прагматиками. Ходят в разных чинах, из разных отделов. Понятно — из иностранного: Маяковский часто за границей встречается с нужными людьми; а зачем из секретного?
Первое впечатление: у Маяковского с чекистами взаимно приятная изысканная дружба. Чекистам лестно приятельство со знаменитым поэтом, ему — с влиятельными чекистами.
Отношения не исчерпывались изысканными застольными беседами...
Маяковский оказывает услуги, не такие уж мелкие. Маяковский-дипломат — тема целинная.
Маяковский — не исключение. Пильняк, Бабель, Горький — тоже дружат с работниками щита и меча. Легче перечислить больших писателей, которые избегали чекистских знакомств, еще легче назвать писателей, контактировавших с другими спецслужбами. Самым высокопоставленным из друзей в форме был Яков Агранов.
«Яков Агранов — замечательный человек, твердый чекист. Раньше он работал в Секретариате у Ленина. Честный, спокойный, умный человек. Мне он очень нравился. Потом он был особо уполномоченным по следствию, занимался делом Промпартии. Это действительно был следователь! Он и голоса не повышал при разговорах, а не то чтобы применять пытки» – вспоминал Н.С. Хрущёв. Один из крайне малого количества людей, с кем Маяковский был «на ты».
Агранов, Малкин, Горожанин — бывшие эсеровские однопартийцы Маяковского.
В. Скорятин утверждает: Агранов доносил на интеллигентов. Он не доносил, а докладывал,— доносили его подчиненным. Еще в 1922 году докладывал в Политбюро «Об антисоветских группировках среди интеллигенции». Иногда обращался непосредственно к Сталину. Доносить он мог Сталину на Ягоду. Знал Маяковский о рапортах Агранова? — Мог догадываться.
Иметь столь влиятельного друга дома — престижно и полезно. Его присутствие помогало решать многие вопросы. Агранов был человеком демократической складки и не стеснялся показываться в компании с подчиненными.
(Стратификация пошла с первого дня советского рожденья.)
Ненавязчивые контрольные функции. Можно относиться ко всем с полным доверием, не терзаться подозрениями — «кто стукач»? Дружба Маяковского и др. с чекистами — не секретное сотрудничество. Обе стороны её не скрывают. (Осведомителей следует искать среди людей иной политической репутации.)
Присутствие чекистов, безусловно, сказалось на характере творчества и на стиле поведения. Разговоры и деятельность с учётом интереса лубянских друзей. Думаю, именно отсюда общеизвестная нетерпимость Маяковского к антисоветским разговорам и анекдотам.
Возможно, Маяковский не получил английскую визу не из-за страха английских властей перед воздействием революционных стихов, а за лубянские связи. Столь заметная дружба с чекистами едва ли могла ускользнуть от лучших зарубежных спецслужб.
Позже, гораздо позже эта дружба подверглась общественному осуждению. Но в 1920-х гг. — люди мужественной профессии вовсе не «неподходящее знакомство», но престижнейшие друзья дома. Яркие, остроумные, эрудированные. Валерий Горожанин — «украинский Агранов». Интеллектуал, соавтор Маяковского по сценарию. (Маяковский работал в соавторстве только с Бриком, Асеевым, Третьяковым и Кирсановым). Писал книгу об Анатоле Франсе.
Солдаты Дзержинского всем очень нравятся, разве что Пастернак предпочел отдалиться, но это другой тип личности. Аргументирует уход несогласием с концепцией «Нового лефа».
И после смерти Маяковского чекисты будут частыми гостями Бриков. Освободит Бриков от дружески-назойливой чекистской опеки только тов. Сталин в 1937 году.
Похищение Кутепова
Моей дамой оказалась старая, сильно декольтированная англичанка. Она <...> спросила: «Но что сделали большевики с вашим бедным генералом?..» (Незадолго до описываемого мною обеда в Париже при таинственных обстоятельствах исчез генерал Кутепов.) Я спокойно ответил: «Разве вы не знаете? Они его съели». Дама выронила из рук нож и вилку: «Какой ужас! Но от них можно всего ожидать...»
Илья Эренбург
Лев Эльберт – автор лучших воспоминаний о Маяковском. Публицист-международник на уровне Кольцова-Эренбурга.
Осень1929 – зима 1930 года. Париж. Заочно осужденный за хищения Григорий Беседовский сдает агентуру. Казалось бы, надо разбегаться, залечь на дно, временно прекратить активные действия.
Но чекисты в Париже совершают беспримерный по дерзости поступок — похищают генерала Кутепова. Показали, кто в доме хозяин...
Сперва о плохом... Кутепова не довезли.
Теперь о хорошем. Никого не поймали, все благополучно возвратились. Все «свидетельства», читанные мною, представляют собой вымыслы позднейшего времени. До сих пор неизвестно, сколько было похитителей, где захоронено тело, куда и на чем ушли от преследования. Одни «очевидцы» утверждают — на северное побережье, другие — на бискайское, третьи — на средиземноморское.
В «Огоньке» № 7 за 1930 год помещена статья Л.Э[льберта] о парижском префекте Кьяппе. Казалось бы, заурядный материал о цепном псе буржуазии. Но вот концовка... Эльберт злорадствует, что после похищения Кутепова Кьяпп лишится должности. Чего радоваться? Тоже мне ключевая фигура... (Кстати, Кьяпп будет трудиться на этом посту вплоть до германской оккупации.) Вряд ли Кутепова похищали для того, чтобы сместить грозного Кьяппа.
Вот и Скорятин чего-то не понял, а что-то исказил... Он цитирует слова Маяковского, обращенные к Эльберту: «Жалко, что мы не украли Кутепова». Кто эти «мы»? Советский народ? Так «мы»-то как раз украли. Жаль, что не довезли...
* * *
А теперь поедем в Петербург и откроем источник — № 12 «Огонька» за 1930 год. Вот как эта фраза звучала в оригинале: «Жалко, что НЕ МЫ украли Кутепова» (курсив мой — Е.Л.). Исправление грубо исказило политический смысл. Что может означать это «не мы»? Спецслужба другого государства? В широком смысле украли именно «мы» — советские чекисты. А вот в узком смысле «не мы» — это та бригада, которая организовала похищение Кутепова. Если бы это сделали «мы», то операция увенчалась бы успехом.
Несмотря на высокое указание писать только о «личных причинах», Эльберт упоминает о доверчивости Маяковского. О том, что он верил людям, которым верить нельзя. Тут уж явно не Яковлева и Полонская имеются в виду.
Товарищ маузер
Удостоверение на право ношения оружия. В конце 1920-х годов форма бланка подразумевала, что гражданин мог иметь один револьвер и одну винтовку. У Маяковского официально были браунинг и баярд (два пистолета вместо револьвера и винтовки).
Но был еще «неучтенный» маузер, из которого и застрелился Маяковский. Не нашли браунинг, баярд и патроны...
Мы всё знаем о Маяковском, а где же он хранил этот арсенал?
Друзья видят, что Маяковский в сильном нервном расстройстве. И оставляют его одного в квартире с двумя пистолетами с боекомплектом. Нет. Пистолеты ему не оставили, убедили сдать браунинг и баярд «на временное хранение». А вот о маузере даже всезнающие московские чекисты не имели понятия.
Маяковскому четырежды выдавали разрешение на владение оружием. С удовлетворением отмечаем неуклонную тенденцию к наведению порядка.
Вначале удостоверения на владение оружием выдавала партия. Петербургский (так! — Е.Л.) комитет. 1 февраля 1919 года на револьвер системы велсдок без №. Что такое велсдок? — искаженное «велодог», был такой маленький револьвер для велосипедистов — собак отпугивать.
Но уже в октябре того же года велодог зарегистрирован в Отделе Регистрации Оружия ВЧК в Москве. Хотя указан адрес Бриков в Петрограде.
12 июня
Следующее удостоверение. Без наименования органа выдачи и без даты выдачи. Действительно до 1 декабря 1928 года. Выдано на Украине. А вместо фотографии – портрет, вырезанный из книги «Избранное из избранного», изданной в «Библиотеке Огонёк» ...
(Помилуйте, Иван Николаевич! Кто же вас не знает?)
И выдано оно на ... маузер без указания номера. Подпись разборчива — В. Горожанин.
Вплоть до 1929 года не вписывались номера оружия. То есть фактически гражданин мог иметь арсенал браунингов и наганов, лишь бы на улице не увешивался ими как революционный матрос. В последнем удостоверении, выданном 14 июня 1929 года на браунинг № 42508 и баярд № 268579 все точно, только номера перепутаны, но это сущий пустяк.
Маяковский зарядил маузер патроном к браунингу. «Зачем мне заряжать пистолет нестандартным патроном, когда у меня есть фирменные?» К сожалению, патрон подошел. Господа биографы! Один пистолет Маяковский носил с собою, а где он хранил остальные и патроны к ним? В «деле» об этом не написано. Сейфа или несгораемого шкафа у него не было. Когда ограбили дачу в Пушкино, оказалось, что один пистолет он хранил там. В.Скорятин заметил странность. Застрелился Маяковский из маузера, который изъял тов. Гендин, а к делу приложен в качестве вещдока браунинг № 268579, из которого Маяковский не стрелялся. Эксперты — люди деловые, им посторонние задачи решать некогда.
Скорятин тут же использовал сей факт для несокрушимой поддержки своей версии. Из маузера стрелял убийца, потому его и заменили на браунинг Маяковского. А зачем было заменять в этом случае? Никакой необходимости не было.
Следователи, скрупулёзно переписавшие деньги и пр. ценности, не поинтересовались, а было ли у В.В. оружие? По крайней мере в деле не отражено, кто и когда изъял у Маяковского браунинг и баярд. Оружие ведь не пропало… Маяковский не заявлял о хищении.
Не был проведен обыск в Гендриковом переулке (или не отражен). Многое делалось «по-домашнему, а не официально-важно…» По-видимому, у маузера № 312045 был настолько интересный послужной список, что лучше было его подменить.
На илл.: Удостверение Маяковского на право владения маузером
