Вадим ДЕМЕНТЬЕВ. Здравствуйте, Ольга Александровна!

26 октября в Большом зале ЦДЛ состоится вечер Ольги Фокиной. Редко она наведывается в столицу из Вологды. Последняя ее творческая встреча с москвичами и со своими северными земляками состоялась, помнится, лет десять тому назад в том же Доме литераторов, только в Малом зале. Прошла она очень тепло и даже сердечно. В холодной Москве, которой было уже не до поэзии, будто затопили русскую печь, напекли рыбников и рогулек, угощали ими всех желающих. И сама хозяйка без всяких жеманных ухищрений, томных ахов да вздохов, просто и спокойно, памятливо, три часа кряду читала свои стихи, а из зала просили еще и еще: «Льдиночка-снежиночка!», «Упаду на стог!..», «Что ли, мне тебя побаловать!..», «Мой Пушкин»… Кудесница русской поэзии стояла, как и всегда перед читателями, скромнёханька, и только бледность на лице выдавала волнение:

Туманится даль предрассветная,

Туман по низинам плывет.

Тропиночка, еле заметная,

Того и гляди, пропадет:

 

На горку взбежит и не спустится,

Отпрянет назад с высоты,

Меж кашек-ромашек заблудится,

Урвется у темной воды…

Мы бы весь день слушали эти переливы-перещелки строк, журчанье по камешнику студеной воды, ощущали на себе свежий и сквозной ветер, ворвавшийся к нам с Северной Двины.

Поэтому и на этот раз, встречая долгожданную вологодскую гостью, скажем ей, как говорят в деревнях добрым людям: «Здравствуйте, Ольга Александровна!»

Две книги, два тома «Избранного» Ольги Фокиной вышли недавно в Вологде, подарив нам ее лучшие стихи, начиная со середины 50-х годов, и заканчивая новым столетием. Ее поэзия с первых сборников никогда не была в тени, не ютилась в литературном закутке. Всегда на празднике жизни, на самой ее стремнине, среди крестьян в избах и сельсоветах, среди читателей в городах.

Откуда в этой хрупкой женщине, похожей в молодости на медсестричку или учительницу, только что из педтехникума, месящую грязь в сапогах по осеннему бездорожью, такая неукротимая смелость и вольный размах поэтического слова? Такой сильный характер в творчестве? Откуда чистое к звуку и к точному слову знание языка? «Не откуда, всё оттуда, где у матери росла», – тут же вспоминается Твардовский. С Верхней Тоймы, с речки Содонги, где «на миру живу не горбясь».

В 1238 году поэт-летописец в «Слове о погибели Русской земли» упомянул (между прочим, упомянул с гордостью), что в числе других «покоренных с Божьей помощью христианским народом» были и «поганые тоймичи». Дикие племена, которые уступили свои земли поселенцам из Великого Новгорода и Ростова Великого. Среди них были и предки Ольги Фокиной, никогда не знавшие крепостничества, татарской неволи и человеческой скученности. Жили свободно, творили красочно, любили открыто. В первую очередь, любили свою родную землю.

Как было не откликнуться памятливости и таланту поэтессы на такую временную, тысячелетнюю традицию!.. От нее она и родилась. И в каких местах?! Рядом в Поморье хранился до начала ХХ века русский былинный эпос киевских времен. В Белозерье записан весь корпус лучших русских сказок. На Тарноге, «куда ни почтового, ни товарного», существовал до недавнего времени полный обряд русской свадьбы.

Богата была изначально Ольга Александровна Фокина. Богата словом, образом, метафорой, стихотворной метрикой, богата чувством и мыслью.

Что ли, мне тебя побаловать,

Что ли, рядом посидеть,

Да по-старому, бывалому,

Что ли, песенку запеть?

Ой ли, ну ли, ну ли, ну ли да!

Что ли, песенку запеть?

…………….

Запою… Но – дело зряшное

Старым новое чинить:

Отличается вчерашняя

И сегодняшняя нить.

За последние годы о Фокиной в критике и отечественной публицистике писали мало. Она давно как бы помещена в свою литературную нишу, и по мнению обозревателей лишь дополняет ранее созданное и продолжает развивать традиционные для себя темы. Еще Блок писал о "чувстве пути", которое должно иметься у каждого более или менее талантливого поэта. Твардовский дополнял призывом "найти свою планиду" и далее развивал мысль: "Найти себя в себе самом, и не терять из виду". Жизненный и творческий путь Ольги Фокиной, как нельзя лучше соответствует всем этим пожеланиям и определениям. Но, мне кажется, что каких-то главных слов о ее поэзии еще не сказано. Не можем мы до конца постигнуть тайну ее таланта. Критиков как бы завораживает изначальная определенность в поэзии Фокиной, традиционность ее тематики, частушечность формы ее произведений. Складывается такое ощущение, что сама поэтесса таким обозревателям видится героиней фолк-арт-шоу, березкой в ансамбле Моисеева или вечно печальной русской рябинушкой с ее горестной долей-судьбой. И расти ей, бедолаге, за резным палисадом в городе "Где-где-где-где".

Владимир Бондаренко в статье со странным названием "Алая любовь Ольги Фокиной" не раз и не два напирает на "чистоту традиционного мифа", в которую якобы ушла поэтесса, "выбрав иную трагичность саморазрушения вместе со своей деревней, ухода в иллюзорный мир вместе с последними колодцами, петухами, прялками и деревенским укладом". Ольга Фокина сама ему ответила в одной из бесед с корреспондентом архангельской газеты «Правда Севера»: «Они уже так оторвались, эти ребятки столичные, от живой реальности, что совершенно ее не воспринимают. Вот вы видите меня – существо, которое стихи еще пописывает, берет воду не из «иллюзорного» колодца. Мы колодцы чистим, благоустраиваем и черпаем воду из них… Василий Федоров, один из моих любимых поэтов, писал: «Копаем до третьей воды». Так докапываются до чистой воды, и в стихах в том числе».

Но критик не унимается: "Красота законченного консерватизма", "скудный стиль, целомудрие слуха, поэзия обыденной природной жизни"… Ничего нового: всё тот же попрек в патриархальности русской поэзии, якобы способной описывать лишь травоядное существование деревни, которой при случае можно отказать вообще в реальности существования, сославшись на "миф" и "иллюзорность" всех этих петухов и прялок. И тут Бондаренко договорился до конца: "Сузился ли ее поэтический мир, помещенный в достаточной степени вне мировой книжной культуры в еще живое фольклорное богатство?". Значит, выходит, вне Пушкина, вне Некрасова, вне Твардовского – любимых поэтов Фокиной, о которых она писала (и получила, кстати, Всероссийскую премию имени А.Т.Твардовского). Мы и забыли, что для Бондаренко только Витухновская имеет право присутствовать в "мировой книжной культуре".

Критик, конечно, не так прост. Бондаренко всегда, сколько я его знаю, ходит в одежке патриотической с подкладкой либеральной. Он хвалит (здесь-то как раз хвалит в лоб) Фокину за "чистую и грустную любовную лирику", за "вязь расписную по буквам" (не знаю, что это такое), за "стойкость и самоуважение, за гордость за знание того сокровенного, чего лишены другие". Стоп!.. Это уже не гордость, и никогда такой самовлюбленной гордыни, тщеславной инакости ни в характере, ни в творчестве Ольги Александровны не замечалось. Это с кем-то ее спутали. Хвалит критик Фокину и за "пуританство в поэзии", будто бы несущей "несомненный признак религиозности". Англоязычные пуритане, действительно, были религиозными, но их религиозность являлась скорее внешней, лицемерной. Разве всё это приложимо к Ольге Фокиной?!.

Нет, не "мифом" и не "иллюзорностью" отличается творчество поэтессы. Как немногим русским писателям, ей изначально была присуща жизненная правдивость и точность выверенного слова. Никогда не стремилась она к воспеванию местечкового "хуторянства", а напирала на братство, коллективное начало, отталкиваясь, что правда, от своего родного, единственного.

Ничего из себя мы не строим,

В нашем теле обычная кровь.

Мы пришли из некрасовских «Троек»,

Из некошеных блоковских рвов.

Мы из тех, кто и предан, и продан,

И схоронен был тысячи раз!

Но и все-таки мати-природа

Отстояла и выбрала нас…

……………………..

Нам во все терпеливые годы,

Хоть какой из веков оживи,

Снилась Синяя Птица Свободы,

Золотая Жар-Птица Любви.

В статье Олега Павлова "Русская литература и крестьянский вопрос", кроме других интересных, частью спорных, сентенций, есть и одна мысль, которая относится к творчеству Фокиной. Рассуждая о появлении писателей нового послевоенного поколения, как бы собиравших из народных страданий и фрагментов взорванного бытия новую цельность, и в первую очередь, восстанавливающих традиционно русский взгляд на мир, Павлов справедливо замечает: "На смену художественного вымысла в них приходит художественное исследование личного опыта". И далее точно судит: "Новых писателей объединила не крестьянская тема, заявленная еще до них, а энергия нового жизненного опыта".

Всё правильно. Личностное начало, сбереженное всем полувековым творческим развитием Ольги Фокиной, как раз и сделало ее выразительницей опыта ее поколения. Не отступая от своего "я", она объяснила коллективное "мы". И в этом таланте многое переплелось и связалось. Здесь и военное детство (стихотворение "Я помню соседей по тем временам…" вместе с "Моим Пушкиным" стало теми "гулами", идущими от своего времени, которые своим удивительным слухом слышал Валерий Гаврилин и всю жизнь пытавшийся их записать в музыкальной фразе), тут и отъезд на учебу в Москву, и дочерняя тоска по родине, и горькая любовь, и живое чувство сострадания от медленно приходящей в себя и, главное, находящей себя в этом мире колхозной деревни, здесь и книги единомышленников по литературе. Да, все они шли от себя, "от крылечка", как писал Сергей Викулов. И такая судьба, в общем-то, отнюдь не героическая, оказалась в литературе вдруг интересной, притягивающей к себе читателей? Почему?

Личностное раскрытие мира, такое у них теплое, доброе, человечное, противостояло искусственно насаждаемой универсальности и всеобщности. Не отойдя еще от войны, от страха смерти и гордости за победу, наш народ, интуитивно держась вместе, искал отдушину для своего сокровенного, единственного, уникального.

И вот такое «личное» начало зазвучало у лучших писателей и поэтов 60-70 гг. Они, действительно, верили, что словом можно мир изменить, ну, хотя бы его поправить. Да и как они могли к нему иначе относиться – он был для них свой, народный, и таковой была для них власть, хотя и не без огрехов. Читая стихи этого времени у Ольги Фокиной (многие из них я знаю наизусть), не перестаю удивляться их звонкой радости, солнечной активности, красочности. Правда, нет-нет, да и проскользнет обида: «Уцененные, как вещи, мой родной напев и стих». Или: «Ведь ко мне приходят люди, извините, из крестьян». Такая достоверность, щепетильная честность и сердечная искренность – отличительные свойства поэтического языка Ольги Фокиной. Здесь есть и уроки ее учителей – Яшина и Федора Абрамова, которым она посвятила дочерние стихотворения. В этом и влияние ее литературного окружения – Николая Рубцова, Александра Романова, Василия Шукшина и Василия Белова.

Какая она, Ольга Александровна Фокина, сегодня? «Пишу с удовольствием. Без прикидок на издание. Хорошие строки очень радостно записываю в тетради… Мои понятия – что хорошо, а что плохо, – с перестройкой и рынком абсолютно не изменились. Так некрасовские женщины жили, так мама моя жила: в крепком ясном сознанье, что спасенье – в честном труде, который принесет воздаянье. Жить нужно по любви и по добру. Я надеюсь, что светлое начало жизни устоит и победит».

Пятьдесят лет в литературе – удивительно короткий и длинный путь Ольги Фокиной. Даже не верится. Но и сегодня она выходит на сцену такой же простой и естественной женщиной. Соловью нет нужды облекаться в перья попугая.

Моих грибов никто не соберет,

Моих стихов никто не перехватит.