Ответы авторов «Молока» на анкету газеты «Российский писатель» (выпуск 2).

Мария Солнцева,

Ирина Лангуева-Репьева,

Вячеслав Румянцев.

1. Главное литературное событие первых лет 21 века.

2. Отношение к современной литературной периодике.

3. Художественные, смысловые, идейно-политические тенденции в развитии литературы 21 века.

4. Новые имена в литературе.

5. Ваши несбывшиеся ожидания от литпроцесса.

Критик Мария Солнцева:

1. «Всё испытав, / Мы знаем сами, / Что в дни психических атак, / Сердца, не занятые нами, / Не мешкая займет наш враг», - писал когда-то Василий Фёдоров. Наше время даёт возможность наглядно убедиться в этой истине. Битва за сердца, за души и сознание людей продолжается ежедневно, ежеминутно. И в году, допустим, 98-м или 99-м могло показаться, что час окончательного разгрома русской литературы пробил. Нынешние сумеречные времена дают отсрочку «судному дню». Подтверждение тому - столичные книжные магазины.

Значимыми событиями в литературной жизни России последних лет стало появление русских книг и русских издательств в Москве. В столице нашей многострадальной Родины, современной состояние которой близко не к «третьему Риму», а ко «второму Вавилону», стали потихоньку пробуждаться здоровые силы. Русские встают с колен, но «рыночные отношения» и отсутствие значимых «капиталов» пока не дают возможности отвоевать хотя бы треть «сердец». И всё же… Появление в издательстве «Андреевский флаг» серии «Современная русская проза» - это событие, в которое с трудом верится и сейчас. Первая русская серия со времен крушения СССР! Этим проектом «Андреевский флаг», безусловно, уже навсегда вошел в историю отечественного книгоиздания.

Отмечу также деятельность издательства «Алгоритм», где за последние годы вышла «убойная» публицистика – Сергей Кара-Мурза «Манипуляция сознанием», Владимир Бушин «Гении и прохиндеи», Валентин Сорокин «Биллы и дебилы», книги Александра Зиновьева, Александра Ципко, Сергея Семанова. Имена авторов хорошо известны читающей публике, и потому коммерчески издательство ничем не рискует. Молодые публицисты, будем надеяться, тоже со временем обозначатся в «Алгоритме».

Издательство «Крымский мост» сделало себе имя на книге Андрея Паршева «Почему Россия не Америка?». Ныне оно активно издает Юрия Мухина, главного редактора газеты «Дуэль». При всей спорности некоторых теоретических установок этого автора он, безусловно, относится к «русскому направлению».

Итак, художественная литература, публицистика, историко-геополитические расследования… Что еще? Конечно же, вузовские учебники по отечественной литературе. Отмечу на этом поприще очень полезную и весьма плодотворную деятельность Юрия Минералова, профессора Литературного института. Его учебное пособие для вузов «История русской литературы. 90-е годы ХХ века» стало первой попыткой выстраивания достаточно справедливой (как мне думается) иерархии ценностей в современном литпроцессе. Потом последовали и другие учебники этого автора.

Не буду подробно останавливаться на деятельности других серьезных издательств – «Молодая гвардия» (хорошая мемуарная серия), «Вече» (не побоялись издать Евгения Чебалина), ИТРК (два сборника рассказов – молодой и военной прозы – заслуживают весьма высоких оценок), издательство журнала «Москва» (много полезных книг по истории русской мысли). Скажу только, что, на мой взгляд, со временем центр литературного процесса переместится из «толстых журналов» в издательства. Скорость современного книгоиздания позволяет это сделать.

2, 4. Если оценивать столичные литературные СМИ «быстрого реагирования» (а провинциальные литгазеты, как правило, калька с того или иного московского издания), то на сегодняшний день картина такая. «Литературная газета» Ю. Полякова строго следит за «паритетом» - 50 % площади отдается «почвенникам», столько же - «либералам». На первый взгляд такой подход кажется весьма справедливым. Но последние парламентские выборы показали полный крах «либеральной идеи» в России. И теперь ситуация в литературе, как и во всей стране одинакова – у «государственников» есть поддержка народа, а у «либералов» - деньги, украденные у этого самого народа.

В общегосударственном плане проблема могла бы разрешиться давно и бескровно самым справедливым образом, если бы не паралич воли широких народных масс, который отчасти и вызван безудержным зомбированием со стороны либералов (писатели и журналисты в этом деле, как всегда, передовой отряд). Получается замкнутый круг, который, на мой взгляд, может быть разорван ныне только силовым путем.

Что касается газет «Российский писатель», «Московский литератор», «Литературная Россия», «Литературные вести», «НГ-Exlibris», «Патриот», то все они действуют в рамках выбранных направлений, имеют определенный круг авторов и тем. Не то - газета «День литературы». На мой взгляд, ныне это худший образец газетной периодики. Главный редактор Владимир Бондаренко выступает с провокативными статьями, и вполне справедливо критикуя Михаила Швыдкого, сам действует по рецептам «Культурной революции» теле-шоу-министра. Но эпатаж – это не смелость, а провокации – не подвижничество. Такие истины известны даже многим молодым людям, но В. Бондаренко ухитряется пройти мимо открытый дверей… Что ж, вольному – воля.

Пока именно литературная периодика открывает нам новые имена. Так, сразу в двух журналах («Москва» и «Наш современник») в начале этого года появились повести Игоря Блудилина-Аверьяна. Проза, наводящая на серьезные раздумья, она не потеряется в «ниагарском водопаде» нашего словоречивого века. Благодаря публикации в «Бельских просторах» стал лауреатом премии Юрия Казакова уфимский автор Юрий Горюхин. Критики Наталья Алексютина, Ирина Репьева, Вячеслав Румянцев блистают в «Российском писателе». Очень достойно смотрятся журналы «Подъем» и «Сибирские огни» (о других периодических изданиях, выходящих в провинции, не имею представления из-за разорванности литпространства). Литературный интернет-журнал «МОЛОКО» (главред Лидия Сычева) заботливо собирает под свое крыло талантливых молодых людей – среди них критики Виктор Боченков и Светлана Руденко, историк Артем Ермаков, поэт Михаил Бондарев. В общем, новые имена есть и им надо решительно помогать.

3. Мне думается, что заметной тенденцией в литературе последних лет становится всё более смелое применение постмодернистских приемов писателями-почвенниками («деревенщиками», «новыми реалистами» и проч.). Например, повесть Ивана Евсеенко «Большая пьянка, или День Земли и Урожая» является сугубо постмодернистской вещью. Так, писатель смело включает в повествование стихотворение Лермонтова «Люблю отчизну я…», опирается на отрывки из старых песен, вызывающих у читателя определенные мысле-образы.

Постмодернизм всё чаще проявляется не как мода, а как вынужденная необходимость. Дело в том, что в нашем сознании, то есть в сознании всякого школьно образованного человека, появляется литературный ландшафт, наследие прошлых эпох. Голое место застроено – небоскребы и памятники возведены. Последующим поколениям приходится учитывать эту словосферу.

На наших глазах происходит перепроизводство интеллектуального продукта. Постмодернизм - это цветение на плодах культуры.

Любопытно, что при всеобщей грамотности воля к жизни у людей, тем не менее, как бы парализуется. И в таких условиях успешными становятся люди «верха» (элиты), лишенные моральных «предрассудков», они как бы будоражат, будят, раздражают полу парализованные комфортом массы. Массы уже не готовы ни любить, ни ненавидеть. Они готовы только потреблять.

5. Главное несбывшееся ожидание – невостребованность государственной властью ярких, честных, умных, сильных людей. Везде, в том числе и в культуре. Серость заволокла всё. Это в лучшем случае. А в худшем - Ян Арлазоров. Узаконенное телехамство. Космополитическое искусство в его расцвете – пошлое, грубое. К участникам действа артист обращается на «ты». Все очень сально и грубо. Образчик: «Как нам бороться с проституцией? Я один с проституцией не справлюсь». Даже в рождественский сочельник (!) не нашли ничего лучшего, как пустить по 1-му каналу пошлейшую солянку глумливых юмористов под водительством Петросяна. При том, что Путин, якобы, будет молиться в Суздале! То есть вы, дурачки, молитесь, а у нас свой шабаш – телевизионный.

Честным русским писателям нечего надеяться на власть. Мы можем надеяться только на себя. Как сказал поэт: «У России, снова, кроме Бога / Нету никого».

Критик, детский писатель Ирина Лангуева–Репьева:

- На мой взгляд, главное литературное событие начала 21 века - Михаил Михайлович Пришвин, который только сейчас, спустя пятьдесят лет после своей смерти, начал раскрываться читателю полностью - прежде всего, конечно, благодаря изданию своих дневников, из которых, говорят, пока что подготовлена к печати только половина.

В 2003 году в издательстве «Молодая гвардия», в серии «ЖЗЛ», вышла прекрасная, умная, ёмкая биография Пришвина, пера прозаика и литературоведа Алексея Николаевича Варламова. Дело в том, что Пришвин, по его выражению, обладал «чувством времени». Попробуйте вести личный дневник таким образом, чтобы из него вышел полноценный роман! Чтобы в нём гармонично переплелись ваши отношения с женами и любовницами, описание вашего здоровья, «кривая» вдохновения, личные литературные и издательские неудачи. И, вместе с тем, ваши религиозные, философские заблуждения, типичные для вашего времени, ваш спор с великими современниками, ваш диалог с государственной властью, ваши рассуждения о природе добра и зла! В общем, Пришвину удался этот уникальный дневник - роман, который представляет собою историю жизни писателя, много десятилетий воевавшего за своё место в русской литературе, искавшего тайные смыслы пребывания человека на земле.

Не меньшее впечатление произвели на меня недавно дневники Корнея Ивановича Чуковского, которые он вел на протяжении шестидесяти лет.

Можно говорить, это не художественная литература. Но здесь всё подлинно, написано прекрасным литературным языком, здесь действуют герои. И потому дневники обоих мыслителей – художников гораздо сильнее собственно художественных, то есть придуманных, произведений и Чуковского, и Пришвина.

По большому счету, оба ярко и выпукло отразили одно и то же историческое время – 20 век, со всеми его страшными испытаниями и возвышенными надеждами интеллигентного человека. Оба вышли из того состояния России, когда религиозны в той или иной мере были все. А под конец жизни находились в России, в которой веровали уже одиночки. Пришвин выкарабкивался из сектантства, и только в 1940 году причастился вновь, после сорока лет добровольного отречения от Русской Православной Церкви. Чуковский, на мой взгляд, был бессознательно пропитан христианскими заповедями, при всей своей внешней безрелигиозности. Дневники обоих интересны мне потому, что интеллигентный человек мало изменился за последние сто лет. Он живёт во всё той же литературной среде, среди всё тех же философских и религиозных имен и понятий, принципов и идеалов; человека подстерегают те же самые западни, испытания, опасности.

Мемуарная литература сочетает в себе поэтический язык и элементы публицистики. Но, кроме того, она основывается на реальных событиях. Недаром, наверное, в своем опубликованном дневнике Сергей Есин признается, что его тошнит от художественной литературы. Какие бы «черные» времена она ни описывала, в ней всегда есть привкус приторной, изобретенной автором неправды. Тошнит, главным образом, оттого, что ей не веришь. Современный человек получает столько информации, что его трудно поразить домыслами авторов. Обратившись к прошлому, рассказанному современниками ушедшей эпохи в своих дневниках, невероятно освежаешь своё читательское восприятие.

Если бы, например, мне попался придуманный рассказ Чуковского о том, как «четвертовали» врачи, по выражению Корнея Ивановича, его младшую десятилетнюю дочь Муру, желая спасти её от туберкулеза костей и легких, я бы подумала, что автор рассказа изувер, и не стала бы его читать. Но, зная, что всё это БЫЛО, что тут ничего не придумано, ни одной слезы писателя, ни одного мужественного слова измученной медленным умиранием девочки, я читала об этом и плакала. В основе великих книг должны лежать, на мой взгляд, всё-таки подлинные события, читая о которых, я могу видеть ту модель поведения человека, которая достойна и восхищения и изумления, и моих раздумий.

Тут как раз тот самый случай. Костный туберкулез поразил не только ноги, но и глаза, почки, желудок, легкие десятилетней девочки. 7 сентября 1931 года Чуковский пишет: «Ну, вот были родители, дети которых суды приговаривали к смертной казни. Но они узнавали об этом за несколько дней, потрясение было сильное, но мгновенное, - краткое. А нам выпало присутствовать при её четвертовании: выкололи глаз, отрезали ногу, другую – дали передышку, и снова за нож: почки, легкие, желудок».

И над всем этим горем рассуждающий, следящий за жизнью своего сердца и сердцем дочери, внимательнейший отец - художник, христианин, который удивляется стоическому спокойствию дочери, знающей уже, что она не только ополовинена многочисленными операциями, но и уходит из жизни, от любящих её - куда-то, о чем имеет весьма смутное представление. И хочется вместе с отцом разобраться, что же дает ей силы.

«Может быть, потому что я пропитал её всю литературой, поэзией, Жуковским. Пушкины, Алексеем Толстым…»? «… Она мне такая родная – всё понимающий друг мой. Может быть, потому, что у неё столько юмора, смеха – она ведь и вчера смеялась – над стихами о генерале и армянине Жуковского… (Сегодня ночью услышал её стон, кинулся к ней:

- Она: Ничего, ничего, иди спи». Маленькая дочь даже в чем-то сильнее отца.

И вот: «Ночь на 11 ноября. 2 с половиной часа тому назад ровно в 11 часов умерла Мурочка. Вчера ночью я дежурил у её постели, и она сказала:

- Лег бы… ведь ты устал… ездил в Ялту…

Сегодня она улыбнулась – странно было видеть её улыбку на таком измученном лице…. Так и не докончила Мура рассказывать мне свой сон. Лежит ровненькая, серьезная и очень чужая. Но руки изящные, благородные, одухотворенные. Никогда ни у кого не видел таких. … Федор Ильич Будников, столяр из Цустраха, сделал из кипарисного сундука Ольги Николаевны Овсянниковой (того, на котором Мура однажды лежала) гроб. И сейчас я, услав М. Б. на кладбище сговориться с могильщиками, вместе с Александрой Николаевной положил Мурочку в этот гробик. Своими руками. Легонькая…».

За такие чистые, искренние строки мы готовы заплатить любые деньги! Они нам нужны, и мы их покупаем. Чтобы прочесть, заплакать, вспомнить о собственных детях, забеспокоиться о них и понять, что тот Единственный, к кому мы можем обратиться со словами: «Да минует меня чаша сия!» Пожалуй, это и есть - духовная суть подлинной художественной литературы – заставлять читателя памятовать о Нём, где бы он ни путешествовал, на какие бы пригорки и даже горы жизнь его не поднимала, в какие бы ямы ни опускала – нести в себе Страх Божий. Ибо, где Страх, там и Надежда на избавление от всех страхов и от боли самых ужасных потерь.

Смерть оголяет нас, снимая с нас нашу национальность, знаки социальной принадлежности, принадлежности историческому времени. Любовь оказывает то е действие – также оставляет человека наедине с другим человеком, самым близким ему, и тоже вне времени, вне политических тенденций, вне национальности. Может быть, поэтому Бунина читают во всем мире, и он всем понятен?

Для меня очевидно, что русская литература, начинавшаяся как литература о взаимоотношениях человека и человека, и человека и Бога, если она хочет опять стать читаемой во всем мире и в 21 веке, должна остаться литературой духовной. Но иногда человеку приходится выбирать между верностью любимой женщине и Богу. Именно о такой любви написала вторая жена Михаила Пришвина, Валерия Дмитриевна Пришвина в своём автобиографическом романе «Невидимый град». Поэтому для меня она - «новое литературное имя» в 21 веке.

Эта книга тоже подкупает своей искренностью. Но это уже попытка написать о пережитом самый настоящий роман, художественное произведение. Но роман не с Михаилом Михайловичем, что, казалось, было бы вполне естественно. (Кстати, она и привела его к возобновлению причастия в 1940 году).Но героиня этого романа поражает ещё и тем, что другого мужчину своей жизни, Олега Поля, встретившегося ей на двадцать лет раньше, она также избавила от религиозного сектанства,привела к монашеству. Олег, которым восхищался Пришвин, стал потом, в тридцатые годы, одним из новомучеников кавказских. «Читал письма Олега, - пишет Михаил Михайлович в дневнике, - и дивился возвышенной силе его творческого самосознания. … И вот такой-то творец бежит от девочки, рискнувшей ему предложить «рай плоти». Не бежать он должен был, а или взять её в свой горний мир для сотворчества, или самому сойти с ней в долину любви человеческой и на некоторое время, как наказанный ангел, стать как все».

Но это с точки зрения Пришвина, который был близок природе и любовь плотскую рассматривал как один из лучших даров её. Олег же, почитая высшей любовью на земле ту целомудренную любовь между мужчиной и женщиной, которую мы все будем, наверное, переживать в Царствии Небесном - любовь душой, духом, а не телом, предложил юной Валерии Дмитриевне уйти в монахини одновременно с ним, и даже поселиться в келейке возле его кельи. Какое испытание для влюбленных! И какой сюжет для романа! Очевидно, что современные нам писатели и писательницы не могли бы справиться с этой темой. Это надо было бы сначала пережить. Но кто знает, может быть, эта тема вернётся в русскую литературу в 21 веке. Ведь эта «причуда» любви Олега и Валерии на самом деле вовсе не была причудой. Как показывают их последующие судьбы, Олег на самом –то деле выбирал между смертью и жизнью. А Валерия – между ним и будущей встречей с Пришвиным. На примере этого романа видишь, как Бог распоряжается судьбами человеческими. По истине, нет у него ничего лишнего: ни человека, ни цветка. И каждому он дает испытание по его силам, устраивая только для него одного предназначенное место.

Что перед этими истинами подлинного бытия литература, в которой люди – только пешки в чьей-то не всегда понятной политической игре? Думаю, что жизнь сегодня интереснее многих придуманных романов, глубже, опаснее, возвышеннее. Выдумкой, фантазиями серьезного читателя не обретешь. Реализм – это прежде всего пережитое. И за ним – будущее русской литературы.

Вячеслав Румянцев, Москва

1. Главным литературным событием XXI века для меня стал запуск «на полную катушку» совместного с моими товарищами литературного проекта «Русское поле». Для его реализации использован наисовременнейший информационный носитель – интернет, то есть та среда, которую считают безраздельно своей победившие нас в информационной войне американцы, всякие либеральствующие писатели и издатели литературных журналов этого же направления. Проект «Русское поле», создаваемый совместными усилиями авторов и редакторов, которых разделяют тысячи километров, но объединяет сходное видение современной русской жизни. Несколько самостоятельных литературно-художественных журналов (часть их выходят и в бумажном виде) объединены на одном домене (www.hrono.ru/proekty/) и снабжены системой навигации, которая позволяет читателю свободно переходить из одного журнала в другой, знакомиться с прозой, поэзией, критикой и выбирать близкое ему понимание современной жизни русского человека. Это и мое личное достижение, это наше общее дело (на которое, кстати, пока не потратил и копейки ни один меценат, ни один писательский союз России), которое я расцениваю как главное событие только что начавшегося XXI века. Надеюсь, что произойдут и более важные.

2. Современную литературную периодику я не могу счесть адекватной современным задачам, стоящим перед русским народом. Одни журналы замусорены какими-то заимствованными из чужих миров идейками, другие же закопались в переживаниях пятидесятилетней давности так, что напоминают мне описанную в мемуарах партизана белорусскую крестьянку, плачущую в ходе минометного обстрела над убитым теленком – через несколько минут убило и ее саму…

3. Тенденции, преобладающие в современной литературе меня огорчают. Я абсолютно ясно вижу вымывание из русской прозы глубинных метафизических смыслов, составлявших ее силу в XIX столетии, веке наивысшего подъема как художественной выразительности, так и смысловой насыщенности. Внешняя яркость событийности заступила место глубины переживания. 70 лет советской власти, господство однобокой, парализующей живую мысль марксистко-ленинской идеологии в конце концов убило вкус к философскому изображению и пониманию литературных образов. Мы больше века проедали великое литературное наследие и, наконец, проели его полностью. Засилье миллионотиражной окололитературной «дешевки» в книжных киосках, умствование с душевной гнильцой в так называемых «элитарных» произведениях в сочетании с безвкусным эстетством, - это закономерный результат того проедания, которое все еще продолжается в серьезной книге. XXI литературный век никогда не сможет существовать без XIX. Да и не надо стремиться к отрыву от классических корней. Но нынешнее столетие должно обрести самостоятельность, сказать что-то свое, что-то новое, которое смогло бы повести вперед, к новой жизни, к новой русской идеологии, если хотите. Переживать снова и снова уже пережитые страдания ради того лишь, чтобы по-мазахистски насладиться ими – это не та задача, ради которой стоить пачкать бумагу. Пока я вижу лишь топтание на месте. Мы все еще не сдвинулись с той точки, на котором остановились лет пятнадцать назад.

4. Я не буду чрезмерно оригинальным, если заявлю, что новые имена в современной литературе для меня – это Владимир Зазубрин и Зоя Прокопьева. Первый был почти полностью забыт (узкий круг специалистов о нем всегда знал, но остальные литераторы забыли) после того, как его расстреляли в 1938 году. В советское время о публикации его книг не могло быть и речи, а сегодня он возвращается к нам. Это важно, ведь Зазубрин создал ряд образов, которые дошли до нас окольными путями, с немалыми искажениями. Его произведения – неотъемлемая часть русской культуры, они должны стать достоянием современного массового читателя.

Зоя Прокопьева – наша современница, сейчас ей идет седьмой десяток лет. Ее роман «Своим чередом» - редчайшее в наше время литературное явление. Почему о нем не пишут либеральствующие издания, понятно. Неясно, почему молчат газеты так называемого патриотического направления. Прокопьева, если злоупотребить избитым литературоведческим штампом, - глыба современной литературы. Ее (и материалы про нее) нужно больше печатать.

5. Составление списка моих несбывшихся ожиданий можно было бы начать лет шесть назад. Именно тогда я усиленно принялся читать молодых современников-литераторов. Взялся вести что-то вроде дневника читателя, выискивал что-то стоящее, талантливое, стремился открыть новый мир – писателя, который делает первые шаги и на моих глазах превращается в большую величину. Не суждено было найти…