Валентина ИВАНОВА. О повести Александра Донских «Солнце всегда взойдёт»
Герою повести в новеллах Александра Донских «Солнце всегда взойдёт» Серёже Иванову девять лет. Как и рассказчик, читатель существует сразу в двух мирах, в двойном времени – остается взрослым, анализируя события, и одновременно воспринимает их как ребёнок. Перемещения позиций «взрослый» - «ребёнок», осмысление происходящего с точки зрения житейского опыта и чувствование его как впервые – пружина произведения, его динамический контрапункт. Присутствие взрослого-рассказчика внутри ребёнка-героя и ребёнка во взрослом формирует скользящее время, в котором прошлое находится в настоящем, а настоящее в прошлом. Колебания времени, его неуловимая субстанция создает ощущение соприсутствия будущего внутри прошлого-настоящего. Само же название произведения «Солнце всегда взойдёт» рождает уверенность в будущем, словно оно уже рядом и до него рукой подать.
Повествование начинается с получения семьёй собственного дома, «норки», как называет её мама. «Казённый» дом дали большой семье вне очереди, и хотя он оказался запущенным, щелястым, все ему рады как чуду. Несмотря на скитальческую жизнь, связанную с бродячей натурой папки, мальчик живет ощущением цельной и дружной семьи. Любовь и самоотверженность мамы, труженицы и певуньи, держит семейное единство. Мальчик не нуждается в доме, как нуждается в нём мама, он несёт чувство дома в себе. Дом – это вся семья вместе, как и при переезде, на телеге, запряженной в изработанную, с плешинами лошадёнку. На самой вершине домашних вещей сидит Серёжа, рядом кот Наполеон и кошка Марыся, сёстры Лена и Настя с куклами, внизу сидит мама с Сашком, сестра Люба вышагивает рядом с папкой. Семья счастлива уже тем, что все вместе.
Образ дома – главный в повести, им она начинается, им она и заканчивается. Обретение дома, желанного, любимого – своего для всей большой и шумной семьи с пятью детьми, с мамой и папой. Таким дом остается и в конце произведения. Только дверь его оказывается закрытой для измены, для папки. «– Пропаду я без вас, родные мои, – как из длинной-длинной трубы, с гулом докатывался жалкий – «Да его ли?» – голос отца». Отец ушёл во тьму, утром «папкиных следов не было, вообще никаких следов ни от нас, ни к нам не было». В конце повести мальчик возвращается в воспоминаниях к началу, к тому, как в сентябре «казённый» дом был выкрашен «в зелёный сголуба цвет». «Вот тебе, бродяге, морская волна – плыви», – задумчиво и улыбчиво сказала тогда мама папке, отставив кисть». Дом-корабль продолжает свое плавание по житейскому морю. Образ дома формирует кольцевую композицию произведения, замыкая собой мир ребёнка, его благодать и умиротворённость.
«Мне захотелось вернуться в дом прямо сейчас. Поминутно оборачиваясь, я шёл в школу. А дом превращался в «морскую каплю» на белом-белом море снегов. И вскоре «капля» слилась с прекрасным сияющим светом этого нового прекрасного утра». Конец повести одновременно реален и метафоричен. Реальность события – уход в школу перетекает в метафору: «А там на улице, в большом предзимье, мы разделимся и каждый пойдёт по своей дороге. А вдруг заблудимся, не встретимся, да Бог знает, что ещё может стрястись?». И опять реальность: «Но – надо выходить: закончились каникулы, пора идти в школу, а маме – кормить поросят, потом пробежать по конторам, чтобы помыть полы». Два пласта художественного повествования едины – один просвечивает сквозь другой, возникает сплав метафоры и реальности.
Метафора ухода из дома как начало взрослой жизни сливается с метафорой встречи с жизнью. Начало отмечено чистотой, нетронутостью, светом – тем, чем в русской культуре отмечен образ первого снега. «На крыльце сияние снега ослепило меня, хотя солнце ещё не взошло в полную меру. <…> Я первым, увязая, протопал до дороги, влился нашей дорожкой в общие стёжки улицы, наших соседей, моих друзей». Метафора пути раскрывается значением судьбы, её единством с судьбами маленького и большого мира. Одновременно возникает страх перед новой, взрослой жизнью, желание вернуться домой, но мальчик идёт вперёд. Дом «морской каплей» растворяется в белом сияющем мире, чтобы в сознании рассказчика остаться осязаемой, живой реальностью. Метафора-реальность вспыхивает гранями – видимого и невидимого, осязаемого и предчувствуемого, тем, что растворяется в памяти и что в ней высвечивается. Неуловимая ткань воспоминания передается вспышками разных художественных форм.
Конец повести отсылает к началу, начало двигает к концу – цикличность повторяет внутреннее содержание воспоминаний, которыми проникнуто повествование. Взрослый рассказчик живет воспоминаниями, они лучшая часть его жизни. Метафора возвращения, воспоминание как возвращение в прошлое является формообразующей у писателя. Этим объясняется необычное определение жанра произведения – «повесть в новеллах». Каждая новелла как отдельное воспоминание, как ещё одно возвращение в прошлое. Цикл новелл – это постоянное возвращение рассказчика в детство как потребность взять что-то оставленное, позабытое, но крайне важное сегодня. Каждая новелла-возвращение дает маленькое открытие, которое не проговаривается, но подразумевается, предчувствуется.
Воспоминания в повести – это не столько «собирание личности», «духовная автобиография» человека, по словам литературоведа Б.В. Аверина, сколько скрепление уже собранного в человеке, стремление к цельности. Возращение в детство естественно для рассказчика как биение сердца. «Воспоминание – это ведь тоже реставрация. Это соединенность жизни в неразрывное сказание», – писал В. Распутин в послесловии к книге С.В. Ямщикова «Послушание истине. Записки реставратора» (2007). Восстановление души, ее реставрация как средство противостояния разрушению, исчезновению, когда разрывы и потери целятся воспоминаниями, связываются в единое целое. Прожитое как важнейшая ценность жизни. Это то, что даёт рассказчику силы и счастье быть во взрослой, неизвестной для читателя жизни. Тайна настоящего остаётся тайной и противопоставлена лучезарному по ощущениям, радостному прошлому.
Стиль повествования органичен для главного героя, мальчика девяти лет. В нём отражена психология ребёнка с быстрым переключением внимания с одного дела на другое, с мимолётностью переживаний, возбуждённостью от новой игры, и, будто бы, быстрым забыванием прожитого. Но листание событий и чувств иллюзорно. Возникает контраст между быстрым забыванием событий мальчиком-героем и памятью взрослого человека, хранящего и передающего в воспоминаниях все мелочи, детали прошлого. Словно память – книга, запечатлевшая главное помимо воли ребенка. Внутренний контрапункт создает притяжение-отталкивание прошлого, проявление давно вроде бы стёртого, забытого. При этом стиль повествования лаконичен, сконцентрирован на внешних впечатлениях, в нем мало рефлексии. Точнее, рефлексия нарастает и постепенно входит в мысли рассказчика, соотносясь с динамикой взросления, обретением мальчика мира в себе и себя в мире. Взросление в повести представлено как прощание с детством – душевным раем. Выход из рая, становление растущего самосознания ребёнка – основная сюжетная линия произведения. По мере того как мальчик расстаётся с гармонией детства, в текст входит гармония прощения и мудрости, понимания сложности человеческих отношений, диалектики ненависти и любви, страха и открытий, порока и подвига.
Прорыв мотива утраченного рая ощущается в новелле о дедушкиных часах. Метафора остановленных часов – чудесных для ребёнка часов с кукушкой – фиксирует остановленное время рассказчика. Старинные часы остановил сам мальчик, кукушка упала в раскрытые ставенки и дверцы домика не закрылись. Удивительная кукушка не ожила, хотя мальчики трясли часы, крутили стрелки, дёргали цепочку. Любопытство и озорство обернулось потерей и испытанием. Мальчик нашёл в себе смелость признаться в шалости. И хотя сломанные часы починены и сопровождают жизнь взрослого рассказчика, время для него остановилось на детстве. «Нет на свете дедушки и бабушки, а те часы с кукушкой ныне висят на стене в моём доме и порой навевают на меня грусть: увы, увы, даже самые дорогие в мире часы уже не вернут ушедшего времени, чтобы исправиться, объясниться, долюбить». Линейный отсчёт времени по часам с кукушкой, полученным в наследство от деда, соприкасается с другой системой координат – человеческой памятью, в которой прошлое как живое настоящее, прошлое как вечное настоящее.
Есть какое-то переплетение, сцепление судеб папки и мальчика в том, что после воспоминаний о поцелуе тёти Клавы и «грозы» в доме – приходе пьяного отца и размышлений мальчика об его отношениях с тётей Клавой - следует история о посещении мальчика старого дома вместе с Ольгой Синявской. В заброшенный тёмный дом боялись входить даже мальчишки, но Ольгу «вечно-то тянуло в какие-нибудь тёмные, таинственные углы, во всякие чуланы и сараи». Эта тяга девочки к запретному, страшному заставила и главного героя перешагнуть через порог. Метафорический пласт значения слов и образов приоткрывает что-то невидимое и недоговоренное. Девочка заставила влюбленного испытать сначала ужас, затем стыд и позор, подстроила так, что Серёжа ее поцеловал. Манипулируя страхом наказания, девочка вынудила своего спутника признаться в намеренности поцелуя. Но, торжествуя победу, подружка смогла оставить у мальчика ощущение счастья. Притягательная сила едва рождающегося женского обаяния, коварство и власть маленькой Ольги словно отражают тайну власти тёти Клавы над папкой, тягу опустившейся женщины к запретному, алкоголю, к преступлению нравственного порога – соблазнение, спаивание, увод мужа от жены и пятерых детей. Тёмное очарование тёти Клавы и девочки Ольги, их властная сила над мужским сердцем остаются тайной, остаются вопросами мальчика своему будущему, а взрослого – мальчику.
Воспоминание о посещении старого дома – это и ответ рассказчика на вопросы ребёнка об отношениях взрослых, «почему люди несчастны? <…> Почему мама должна быть несчастливой? Почему папка не хочет, чтобы нам всем жилось радостно и беззаботно?..». Новелла «Моя подружка» находится в самом сердце повести и можно предположить, что имеет центральный смысловой статус. Новелла предлагает ключ к замку, которого нет, и который не будет дан. Детство смыкается с взрослостью, прошлое оказывается рядом с будущим, и это будущее, которое для рассказчика уже стало прошлым, создают удивительное непередаваемое, зыбкое время произведения. Параллель отношений, рифмы жизни – тётя Клава с папкой и мальчик с Ольгой – соединены сюжетом в одно целое как предощущение судьбы мальчика, теперь мужчины, жизнь которого остается за кадром. Такая параллель дает импульс для продолжения в сознании читателя истории главного героя, невольного перебирания вариантов его судьбы. Возникает предчувствие чего-то и какая-то горечь от этого. Недосказанность прожитой жизни рассказчика и как будто её отсвет в авторской структуре повествования создает особую притягательность книги.
Мотив прощения важен в повести. Умение прощать воспринимается мальчиком от матери (новелла «Несколько слов о маме и папке») и отца (новелла «Маленькая ссора»). Главный герой получает его как дар от своих родителей и как спасение от бед. Умение прощать создает особое состояние гармонии и тишины в душе читателя. Такое произведение могло возникнуть, наверно, только после молитвы, когда душа открыта и легка, когда благодать коснулась сердца и мир кажется родным. В такие минуты душа ещё не засорена обрывками зависти, корысти, лжи, страха, и хочется обнять каждого, простить всё и всем… В повести существует дистанция между рассказчиком и тем, что он воспринимает. Она не только временная – «тогда» и «теперь», и не только возрастная – «детство» и «взрослость», она возникает от ощущения благодати в душе, умиротворения.
С этим миром и неотмирной мудростью мальчик входит в повествование. Но, как и когда он приобретает этот дар, трудно уловить. Благодаря ему рассказчик продолжает любить свое прошлое, полное драматических событий и переживаний. Он смотрит на прошедшее, словно с позиции вечности, не пытаясь ответить на вопросы себя ребёнка, его тяжёлые размышления о происходящем, найти выход, определить чью-то правоту. Рассказчик предоставляет времени самому встать на положенное ему Богом место. В центре повести надежда мальчика, «что ведь обязательно настанет утро, вновь взойдёт и засверкает солнце, заголосят еланские петухи, а нашу жизнь никогда-никогда не омрачат печали и горести». И даже после ухода папки мир для ребёнка остаётся целым благодаря дому, маме. «Мы сбежались со всех комнат к маме, прижались к ней. Мы всё ещё были нашей большой единой семьёй». Надежда и любовь к близким, маме и папке, позволяет мальчику сохранить внутреннее согласие, даёт силы жить и радоваться жизни. Надежда звучит сквозь усталый голос рассказчика.
Валентина Иванова,
кандидат филологических наук,
научный сотрудник музея Валентина Распутина,
г. Иркутск
