Юрий ЭЭЛЬМАА. Культура - это искусство быть выше.
Со смертью Юрия Михайловича Лотмана ушла целая эпоха — не только в филологической науке, а в российской культурной жизни. Рассказывать о том, кто такой Юрий Лотман — занятие бессмысленное. Думаю, любой культурный человек, вне зависимости от рода деятельности, вспомнит что-то связанное с этим именем.
Это тем удивительнее, что сфера научных интересов ученого лежала вдали от интересов большинства людей, можно даже сказать, что была несколько экзотической. Литература эпохи Радищева, Карамзина, Пушкина, история петровского времени и XIX века, языки искусств, механизмы и типология культуры, теория текста как семиотического единства, формы бытового поведения различных эпох — вот далеко не полный список научных интересов Лотмана. И тем не менее его известность простиралась много дальше границ Тарту, где ученый провел большую часть своей жизни.
Так сложилось, что огромное число русских интеллигентов в XX веке вышло из рядов ученых-гуманитариев. Причина заключена, думается, в том, что для этих энциклопедически образованных людей (например, Г. А. Гуковский наизусть знал всю русскую поэзию XVIII века) наследие многовековой культуры было не только фактом научного знания или университетских штудий, но оказывалось сопряженным с ответственностью за сохранение культуры. Каждый из них был не только исследователем, но и просветителем, воспринимавшим необходимость «глаголом жечь сердца людей» как свою миссию. Ю. Н. Тынянов, Г. А. Гуковский, В. М. Жирмунский, А. М. Панченко, Д. С. Лихачев, Н. Я. Эйдельман... Ряд можно продолжить. Но без Юрия Лотмана этот список будет неполон.
Ретроспективный взгляд на судьбу Юрия Михайловича показывает, что это была жизнь постоянного преодоления нагроможденных временем препятствий. Каждая минута жизни была связана для Лотмана с учебой, чтением, преподаванием, подготовкой научных трудов. На фронте, в перерывах между боями, он изучал французский язык. В своей книге воспоминаний «Не-мемуары» (интереснейший памятник русской культурной жизни и науки середины прошлого столетия!) Лотман так описывает свое возвращение с войны: «Мы приехали в Ленинград глубокой ночью, вагон остановили где-то на запасном пути, нас никто не встречал. <...> Мы остановили первую же машину — это оказалась «скорая помощь». Деньги у нас были, и шофер за небольшую сумму согласился развезти нас, после того как отвезет больного. Так в середине ночи я приехал домой. Дома все спали — меня не ждали. На другой день я поехал в университет. Я восстановился в университете и с какой-то жадностью алкоголика принялся за работу. Из университета я бежал в Публичку и сидел там до самого закрытия. Это было совершенно ощутимое чувство счастья».
Все студенческие годы Лотман напряженно работал — через год после диплома у него была готова кандидатская диссертация. Он не был ни в аспирантуре, ни в докторантуре — все писалось попутно, с максимальной экономией времени. За 15 лет заведования кафедрой русской литературы Тартуского университета им были написаны 322 работы (общее число лотмановских работ превышает 800), ставшие классикой литературоведения и семиотики, защищено под его руководством 23 дипломных исследования (общее количество за все годы — 84), 4 докторские и 5 кандидатских диссертаций, проведено около 70 конференций и семинаров, опубликовано более 40 научных изданий кафедры. И все это параллельно с непосильной преподавательской нагрузкой в 700-800-900 часов в год.
Как отмечает его ученица Л. Киселева, «жить в постоянной работе мысли было для Лотмана делом настолько естественным, что он не признавал иного modus’a vivendi для любого, кто переступил порог учебного заведения — и для тех, кто учит, и для тех, кто учится. Я помню его «непедагогические» советы нам, первокурсникам: надо стараться урывать время от сна, для того чтобы читать — всегда, везде, все время читать. Он сам читал очень быстро и много, но всегда сетовал на то, как мало успевает прочесть. Одним из главных принципов педагогики Лотмана был синтез учебной и научной работы — не только в собственной деятельности, но и по отношению к коллегам — преподавателям и студентам. Он считал, что хороший студент сразу должен включиться в научную работу. <...> Юрий Михайлович был удивлен, что на первом курсе ни я, ни мои однокурсники не посещали его спецкурса для четвертого курса. Ему и в голову не приходило, что мы ни о каком таком спецкурсе и не подозревали, а тем более не знали, что нам можно туда ходить».
Лотман никогда не был кабинетным ученым. Огромное внимание на протяжении всей своей жизни он уделял вопросам образования, преподавания литературы в школе, повышению культурного уровня окружающих людей. По своему мировоззрению он был близок просветителям XVIII века — например, любимому им Н. И. Новикову. Его телевизионные лекции «Беседы о русской культуре», записанные в 1986-91 годах, стали событием. Всю свою жизнь он писал популяризаторские статьи (в высшем с точки зрения качества смысле этого слова), публицистические выступления, интервью, материалы в научно-популярных изданиях (только что в петербургском издательстве «Искусство-СПб» вышел в свет 600-страничный том наследия Ю. М. Лотмана «Воспитание души», отразивший эту грань его таланта). Достаточно взглянуть на названия лотмановских статей — «Как говорит искусство?», «Тревоги, надежды, работа», «Реабилитация совести», «Два слова новым студентам», «Чему же учатся люди», «О ценностях, которым нет цены», «Патриотизм есть стремление быть лучше», «Мы живем потому, что мы разные», «Мир соскальзывает в безумие», «Мы выживем, если будем мудрыми» — чтобы понять, какое огромное значение он придавал культурному просвещению.
Отдельного разговора заслуживает Лотман-педагог. Понимая, что в условиях современной школы учитель литературы оказывается зачастую единственным проводником маленького человека в мир культуры и искусства, Лотман всю свою жизнь был связан со школой. Им было написано два учебника и один учебник-хрестоматия по русской литературе для эстонской школы, а также пособие для учителя, ряд методических статей, он — один из авторов концепции литературного чтения как средства обучения русскому языку как иностранному. Много работал Лотман с учителями и «вживую». Позволим себе достаточно пространную цитату, задумавшись, насколько автор горько справедлив: «На курсы повышения квалификации нашего министерства приходят учителя, и неплохие. Но у них сформирована определенная психология: они требуют от нас разработок уроков. И когда я начинаю говорить им о состоянии современной науки, ввожу их в круг вопросов, определяющих сегодня исследовательский поиск, они быстро теряют к такой лекции интерес, им становится скучно. У нас учитель часто не учит, а «выполняет программу», «проходит предмет». Под флагом сближения с практикой и от университета начинают требовать рецептов проведения уроков, их разработок. Между тем подготовка учителей для школы не должна быть ориентирована исключительно на школьные программы, сводиться к «натаскиванию» на них. Во многих местах, где нашим выпускникам придется работать, они будут самыми культурными людьми; именно поэтому учитель прежде всего должен быть образованным и культурным человеком. Пора понять: культура — не пирожное, а хлеб, без которого не могут жить люди. И поэтому я не могу согласиться с позицией тех, кто порой упрекает преподавателей: вы даете студентам лишний материал! Но что значит — лишний? При таком подходе уровень университетской научной работы естественно начинает снижаться. И цепь замыкается...».
Лотман, возводя роль школьного учителя литературы на значительную высоту, в то же время требовал от него и большой ответственности за свои поступки и осознания «особенности» этой профессии. Он призывал решительно остановить конвейер подготовки педагогических кадров, ибо не все обладают способностями к этому нелегкому труду или простым желанием учиться: «При подготовке музыкантов-исполнителей существуют такие понятия, как отсутствие таланта, неспособность, профнепригодность. Но в практике подготовки учителей мы молчаливо исходим из того, что «играть на людях» проще, чем на «дудке», и что здесь никаких специальных способностей не требуется. Видимо, дело в том, что фальшь флейтиста слышат все, а фальшь учителя — лишь дети, которых мы не слушаем...»
Прошло больше 10 лет со смерти Юрия Лотмана. Издаются, пусть далеко не полные и не всегда грамотно составленные, сборники его трудов. Хранят память и продолжают его дело благодарные ученики, пытаясь передать следующим поколениям ученых то уважение и любовь к литературе и искусству, которое было свойственно их Учителю.
Но приходится признавать и другое. В начале 2002 года в Тарту проходил Международный конгресс, посвященный 80-летию профессора (к слову, ему при жизни так и не дали звания академика), на который приехали исследователи из 22 стран. В Эстонии не прошли мимо этой даты ни ректор университета, ни мэр Тарту, ни президент Академии наук Эстонии, ни президент Республики Эстония. Но никто — ни Российская академия наук, ни Министерство культуры, ни русское посольство в Эстонии не нашли необходимым как-то конгресс приветствовать. Естественно, о правительстве речь тоже не шла. В Петербурге, откуда Лотман был вынужден уехать в Тарту, до сих пор нет ни памятника, ни бюста, ни мемориальной доски. Хотя что тут удивляться, остается вспомнить одно из понятий интеллигентности, данное Юрием Михайловичем в своих телелекциях: «Культура — это искусство быть выше...» Вслед за Учителем его ученики стараются освоить эту науку.
Приведу напоследок слова Лотмана, адресованные ко всем нам (не хочется употреблять режущий с советских времен слух штамп «завет» — ученый не был морализатором и дидактом): «Для всякой гуманистической теории чрезвычайно важно уважение к другому человеку, к его праву быть независимо от того, угодно мне это или не угодно, к его праву быть таким, каким он хочет, а не таким, каким хочу я, чтобы он был. И я должен уважаеть в нем это право и требовать уважения к себе, к своему праву быть, и быть таким, каким я хочу. Все это вместе взятое и есть уважение к народу, потому что народ — это я и ты, это наши родители и деды, которые умерли, это наши дети и внуки, которые будут».
