Олег ПРЯНИЧНИКОВ. Два рассказа
Ностальгия Столетина
Столетин был вынужден часто укорачивать шаг, при этом он балансировал словно эквилибрист, передвигающийся по цирковому канату. Балансировал он действительно для того, чтобы не упасть, ведь к вечеру подморозило, и дневное месиво из грязного снега теперь превратилось в сплошной каток. Живот Столетина приятно грело грамм четыреста коньяка, ну и в голове было довольно-таки не плохо: деревья, конечно, не гнулись, но камыш слегка шумел. Шёл Столетин от дружка, возвращался домой, к жене.
«Ну что ж,- мысленно подводил он итоги проведённого дня в гостях,- глупостей вроде никаких не совершил. Подружке (друга) на прощание ручку лизнул - и это выглядело по-джентельменски. А вообще чёрт бы её побрал, так хотелось с другом посидеть тет-а-тет. Ну да ладно. Что ещё? Поговорили о литературе. Да-а-а, а иначе не стоило и выпивать. Женщин похвалил, в общем смысле - как пол, как божье создание. Да, разок упёрся в принципы - это когда речь шла о литературе, но ничего-ничего, остались при своих. Короче, день удался».
После такой оптимистической ноты Столетин перевёл дух, затем пересёк по едва заметному пешеходному пути проезжую дорогу, и вот он уже намеревался свернуть в знакомый до боли переулок, как что-то его заставило остановиться и вздрогнуть. Короткое, клетчатое, чёрное с красным пальто.
Короткое, чёрное с красным пальто. Оно облегало тело худенькой, среднего роста женщины, и оно время от времени тоже балансировало, постепенно удаляясь от прицельного взгляда Столетина. «Катька!»- хотел было крикнуть он, но затем лениво подумал: «Зачем?» И всё же ноги его заскользили за женщиной.
А ведь тогда был июль, а июль это вам не март. А солнца было, ой, сколько было солнца. «Ну, июль, солнце, а дальше что? Кровать её мамы? Тьфу! Раньше! Кино? Нет, раньше! Ещё кино? Нет, идиот! Июль, солнце, река... Рыбалка! Я же рыбак, рыбалка была раньше всего. Точно! Деревня Клюевка, моя собственная бабка, к которой приехал на каникулы, кусты, деревья, река, чайки, ры-ба-лка!»
Столетин забыл про скользкий тротуар, каменные дома, вообще про город, он видел только семнадцатилетнею дочку соседей - Катьку. В голубом платьице, задранном до бёдер, Катька, усевшись на деревянном мостике, полоскала бельё.
- Ты что, дура, делаешь?- кричал ей Столетин.- Вроде выросла уже, должна понимать, я же рыбачу. Ты что удочку не видишь? А ну прекрати!
- Сам дурак! А ещё в институт приняли. «Интэллигентом буду, интэллигентом буду». Вот напишу в твой институт о том, как ты выражаешься. Рыбак с печки бряк. Чё ты здесь поймаешь, надо вниз по речке идти! А где мне бельё прикажешь полоскать?
- Берега мало? Вон подальше по берегу зайди в воду и полощи своё бельё.
Тут Столетин вспомнил - он был в семейных по колено, а в воде стоял по щиколотку. Он спешно продвинулся глубже в воду, при этом охнул от набежавшей на плоть прохлады. Ой, ну Катька! Катька смеялась, потому что знала - несмотря на тёплую, солнечную погоду глубинная вода в проточной реке, со дна которой к тому же били ледяные ключи, была довольно-таки холодной.
- Давай купаться, студент!
- Купайся одна, доярка! Только в стороне, дальше. Итак, не клюёт, а тут ты ещё.
- Июль, какая рыбалка, студент! Сматывай удочки и приходи сюда через полчаса. Придёшь?!
Что-то ёкнуло внутри Столетина, а вода показалась теплее. Он угрюмо зыркал - то в сторону Катьки, то в сторону торчащего из воды гусиного пера.
- Ну, что молчишь, студент?- русоголовая девушка (да, она же русая, русая, и с косой!) русоголовая девушка с косой выжала тряпку, шлёпнула ею об дно эмалированного тазика и встала. Подол голубого платьица упал на колени.
- Приду,- выдавил из себя Столетин.
Её смех долго не утихал. Ах, какой звонкий смех у Катьки.
За полчаса Столетин смотал удочки, сбегал в бабкин дом, где переоделся в чистые джинсы и свежую футболку, побрился, надушился, и вот он чистенький и благоухающий уже на знакомом мостике - стоит, ждёт.
- Ждёшь?
- Жду.
Она так же переоделась: в розовое, с вызывающем вырезом и коротким рукавом платье. Подол выше колен, прекрасных девичьих колен.
- Поплаваем?
- Поплаваем.
Теперь вместо семейных трусов на нём были современные плавки, на ней раздельный стильный купальник. Они зашли в воду одновременно. Девушка, распустив косу, сразу же поплыла к противоположному берегу. Столетин заахал, заухал, делая вид, что собирается нырнуть, но плавать-то он не умел. Катя это знала и, подплыв к Столетину, сказала очень серьёзно:
- Всё, студент, отнырялся. Будем учиться плавать.
Тот отвёл глаза. Но, уж лучше «барахтаться» под предводительством деревенской Катьки в деревенской речке, чем у кого-то брать уроки плаванья в студенческом бассейне, где при этом Лора, Клара, Зина так грациозно таранят воду. А вдруг Катька и в самом деле научит?
Научила... Столетин остановился перед вывеской «Продукты». Клетчатое, чёрное с красным пальто скрылось под этой вывеской. Он залез в карманы, нашарил зажигалку и сигареты. Закурил. А может сейчас, когда выйдет из магазина, напомнить о себе? Но, сколько же минуло лет? Боже, сколько минуло лет! Лет пятнадцать, наверное. А что, не так уж и много. Столетин поперхнулся дымом, с писком чихнул. «Чего я зябну? Почему не иду домой?» Он скривил губы: «К жене, почему не иду».
А вечером посетили клуб, где смотрели кино. Показывали какую-то комедию. Они сидели, держась за руки, а сзади всё кто-то сопел и сопел. Вот этот, который сопел, и встретил их за клубом. Правда, он не один встретил, их всего четверо встречало. Но этот сопливый, лобастый телёнок, комбайнёр-механизатор ударил его первым и, гад, попал прямо в нос. Ох, и потом нос был у Столетина, если бы был Новый год, деда Мороза приглашать не надо было. Но и он в ответку махал ручками и даже ножками, а как же, карате-до, то есть после учёбы маненько отрабатывал. Катька визжала, поросёнка режут - тот так не визжит. Её-то визга больше всего и испугались те четверо. А дальше всё было классическим: после драки лечение народными средствами, ну, а потом кровать её мамы. Потом обещания были, вот, мол, обучусь, заберу в город, женюсь. Обучился, но не забрал, не женился... Столетин смял бычок, ужалив ладонь, но боли не почувствовал.
Согнувшись под двумя огромными сумками, со сбившейся на глаза русой чёлкой, выпирающей из-под серенькой беретки, но без косы, из магазина выруливала Катька. Шаг. Шаг. Шаг. Столетин, словно заворожённый наблюдал за близкой когда-то ему женщиной и не сразу понял, что женщина-то эта поскользнулась и упала, выбросив вперёд себя сумки. Понял, ринулся на помощь.
- С вами всё в порядке? Вот ваши сумки.
- Ой, спасибочки! Ой...
Их взгляды встретились. «Катька-Катенька, что с тобою сделала жизнь. У глаз морщинок-то, морщинок». Это была уже не та Катька. А вот подол клетчатого пальто упал на колени точно так же, как когда-то то голубое платьице.
- Что здесь происходит?! - Столетин услышал над своим ухом мужской бас и сопение. Он повернул голову и узнал - перед ним стоял тот самый сопливый, лобастый телёнок, комбайнёр-механизатор. Лицо нехорошее, пьёт, видимо, много.
- Катерина! Ты хоть предупреждай: в какой магазин пошла. А это что за супчик тебе сумки подаёт?
Женщина смотрела то на Столетина, то на лобастого, как будто сравнивала их, а в глазах у неё была такая вселенская тоска. У Столетина сжалось сердце и забилось в висках: «Сейчас уйдёт и всё, и навсегда».
- Спасибочки, - ещё раз поблагодарила Катька.- Гриша (это она лобастому), пошли домой.
- Сначала две сотни дай! - загремел комбайнёр-механизатор, теперь, скорее всего, бывший.
- Можно я дам?!- чуть не взвизгнул Столетин и полез за кошельком.
- А нам чужих денег не надо!- взревел лобастый телёнок. - Своих хватает!
- Да я не чужой, - затараторил Столетин. «Что я делаю? Идиот!», - сверкнуло в его мозгу, но он продолжал:
- Вы из Клюевки? Сюда, в город, жить переехали?
- Ну. А тебе-то что за дело?
- Клюевка. Моя бабка, покойница, соседка тебе, Катерина, была. Я внук её, студент. Ты меня вспомнила, Катерина?
- А-а-а, студент?! - лобастый детина вытащил из карманов свои огромные кулаки и учащённо засопел.
Дальше было много шума и возни, но особенное впечатление на прохожих произвёл визг женщины с сумками, визг семнадцатилетней девушки Катьки.
В дверь своей квартиры Столетин звонил долго. Его разбитый нос не дышал, грязь валилась с него ошмётками.
Наконец жена открыла.
- Что, нагулялся?
- Нагулялся.
Не раздеваясь, он протиснулся в кухню. Там, за газовой плитой, ещё было.
Разговор в курилке
- Семёныч, угощайся.
- Спасибо, Сан Саныч, не-е, - Семёныч замотал головой перед протянутой пачкой импортных сигарет. - Лучше курни моих,- из полосатой рубашки он выудил пачку «Примы» и не то кашлянул, не то крякнул в кулак.
- Не могу крепкие, - Сан Саныч ткнул пальцем в левую сторону груди и закурил свои, импортные. А Семёныч закурил свою «Приму».
Эти два чудесных старика опасного возраста пребывали в больнице вторую, или третью неделю. Лёжа в одной палате, они сдружились, любили вместе выйти в курилку для больных, где не пахло лекарствами и где лучше беседовалось под табачок.
Старики, закурив, уставились в окно, за которым белел край города и чернел уральский лес.
- Да-а... А снега нынче не густо, маловато снега, - по-пижонски выпустив кольцами дым, - сказал Сан Саныч.
- Маловато, - коротко согласился Семёныч.
Тут за окном закружил снег - не частый и мелкий.
- Да разве это снег! - воскликнул Сан Саныч с досадой и стукнул кулаком по подоконнику.
- Это не снег, - снова согласился Семёныч. И вдруг он встрепенулся. Его спокойные до этого глаза наполнило какое-то непонятное детское озорство. - А я вот помню, в одном годе снега навалило аж по пояс! За один час и по пояс! О! - выпалил он на одном дыхании.
Сан Саныч хитро прищурился:
- Семёныч, а не в семьдесят шестом ли это было?
Семёныч удивлённо приподнял брови и... согласился:
- Ага, в семьдесят шестом. - Но добавил: - Первого декабря, - и ещё бросил в довесок: - Примерно в это же время.
У Сан Саныча импортная его сигарета выпала изо рта прямо на белоснежный пластиковый подоконник. Он спешно закинул её обратно в рот, а затем он сморщил лоб, да так, что тот стал похож на древнюю стиральную доску, тюкнул по нему кулаком и заговорил скороговоркой:
- Да-да-да, помню-помню... Это было в семьдесят шестом году, первого декабря, снег валил от восьми до девяти утра. Да-а, я отлично это помню. Ой, что тогда творилось! У-у-у!
- Не укай, - Семёныч почему-то нахмурился.
А Сан Саныча, что говорится, понесло. Учащённо дымя, он спешил рассказать то, что творилось на улице первого декабря 1976-го года, тридцать шесть лет тому назад.
- Помню, на работу пошёл, гляжу на небо, мама родная! Туч собралось видимо-невидимо. И ветер поднялся. Шквальный. А работа, Семёныч, дело же святое. Поэтому я ворот плаща поднял, зонт раскрыл и вперёд. А тут ка-ак жахнет, ка-ак рванёт! Я думал, всемирный потоп начался. Веришь-нет, машины плывут, автобусы переворачиваются, а я на работу плыву... кролем. Да-а-а...
Глаза Сан Саныча, не мигая, смотрели сквозь время. Семёныч кашлянул нарочито громко, так, чтобы его приятель очнулся. Приятель очнулся:
- Вот такой дождище был, Семёныч.
- Вообще-то мы про снег говорим, Сан Саныч.
- Да?... А, ну сначала снега навалило по пояс, а потом уж ливень ка-ак!... Да ты ничего не помнишь что ли?
- Это я-то ничего не помню? Я всё помню, - Семёныч глубоко затянулся своей «примкой».- Я как раз за хлебом пошёл. Главное, из магазина-то вышел... в валенках. А тут как сверкнёт, как рванёт. Домой вернулся, хоть выжимай вместе с одёжей, словно кота какого. Во что творилось!
- При чём тут кот?.. Ну да бог с ним. Да-а, а я ещё удивился - декабрь и дождь.
- Тогда все удивились...
В воздухе повисла пауза. Старики переглянулись. Отрезвев от собственных баек, они вернулись к реальности.
- Нет, не густо, маловато нынче,- не своим голосом первым заговорил Сан Саныч.
- Чего не густо? Чего маловато?- подковырнул его Семёныч.
- Как чего? Снега, конечно!
Наконец-то с лиц стариков спала напряжённость. Одновременно они стали смеяться. Сан Саныч смеялся басисто, увесисто. Семёныч стрелял с хрипотцой длинными очередями. Смеясь, они вышли из курилки. Рука Семёныча лежала на плече Сан Саныча, и наоборот. Перед самой палатой они остановились.
- А я вот помню,- сквозь смех неожиданно для себя обронил Семёныч, - в одном годе аж до февраля снега вообще не было, - продолжая смеяться, он вдруг обнаружил, что смеётся один, Семёныч замолк.
Сан Саныч стоял рядом, и собираясь с мыслями, фирменно морщил лоб в древнюю стиральную доску.
- Помню-помню...
- Старички, на процедуры через пять минут! Не забудьте! - вдруг раздался позади них ласковый, но в то же время не терпящий возражений голос медсестры.
- Не забудем!!!- хором как-то раздражённо ответили «старички».
- После процедур - в курилку, - словно вызывая на дуэль, сказал Сан Саныч.
- Лады, - принял вызов Семёныч.
Вторую ли, третью неделю эти два чудесных старика пребывали в больнице. Вы не подумайте, что у них с головой не всё в порядке - нестрашные урологические заболевания и только.
