Николай СКАТОВ: "Кольцов — величайший поэт".

Есть на берегу Невы замечательный дом. Цвета необыкновенно мягкого и формы, выдержанной в строгих петербургских тонах. Однако не внешнее обрамление делает его привлекательным для всякого российского человека, а сердцевина. Здесь сосредоточена большая часть библиотеки Александра Сергеевича Пушкина. Примерно три тысячи томов на 14 языках. Дом так и называется — Пушкинским. Но было бы досадным упущением опустить еще одно его название, столь же тесно связанное с именем великого поэта, — Институт русской литературы. Семнадцать лет руководит Пушкинским домом член-корреспондент РАН Николай Николаевич Скатов.

Если бы довелось писать портрет истинного интеллигента, я бы взяла за натуру Николая Николаевича. Он необычайно обходителен и внимателен к собеседнику, искренен в общении. И самое характерное, добр. Будучи столь долгим хозяином Пушкинского дома, Николай Николаевич говорит о нем с такой проникновенной нежностью, что невольно заражает ею собеседника. — Нашему дому скоро сто лет, и мы потихоньку начинаем готовиться к юбилею. История его создания довольно бесхитростна. Жизнь сама подводила нас к осмыслению имени Пушкина, и в связи со столетием со дня рождения, с 1899 года, в воздухе стала витать идея создания учреждения в память Александра Сергеевича.

Была даже создана комиссия, обсуждались проекты памятников, однако постепенно вызревала мысль не о монументальном, скульптурном выражении, а о некоем совмещении духовного и материального. Памятник виделся способным к дальнейшему развитию. Таким образом, под эгидой великого князя Константина Константиновича Романова, человека одаренного многими способностями, 14 декабря 1905 года возник Дом Пушкина. Этот своеобразный памятник центральной фигуре русской культуры, собравший максимально все, что касается наследия поэта. У истоков его создания стояли, кстати, такие ученые и литераторы, как Веселовский, Григорович. В основание Пушкинского дома легла, безусловно, библиотека поэта, а самыми первыми приобретениями стали письма Плещеева. Сейчас, в сущности, все наследие Пушкина сосредоточено в наших стенах, даже на Мойке, 12, где Музей-квартира поэта, представлены дубликаты. Наш дом — объект особого национального значения, поскольку в нем находится огромная ценность. И не только духовная. Судите сами, один рукописный листок Пушкина оценивается сегодня в 100 тысяч долларов. А у нас их — 12 тысяч!

Вполне закономерно, что на пушкинской основе, в пушкинском массиве неизбежно и органично сложился Институт русской литературы, который получил свой официальный статус в 1930 году. Сегодня учреждение находится под эгидой Российской академии наук, в чьи основные задачи входит изучение и издание русской литературы и русской классики: от фольклора и до наших дней.

В подтверждение своих слов Николай Николаевич показывает недавно вышедшее собрание русского фольклора в 25 томах. Объемы впечатляющие. — Николай Николаевич, в стенах дома, где оригиналы рукописей «солнца нашей поэзии», вас самого не одолела жажда стихосложения? — Она меня одолевала в школьном детстве, но в сознательном возрасте оставила. Впрочем, кто не писал стихов? По-моему, всякий нормальный русский человек этим занимается. Я не представляю себе американского полковника или американскую матрону, сочиняющих рифмы. У нас это сплошь и рядом. Некоторых я знаю лично, причем их нельзя отнести к каким-то исключительным «синим чулкам». Нет, это степенные люди: бывшие фронтовики, матери семейств. Просто этого просит душа. Это потребность. Если хотите, общая особенность, национальная черта. И это обнадеживает. Пока люди пишут стихи, жива душа России. — Николай Николаевич, Пушкинский дом, наверное, по определению должен сотрудничать со школами. — Вы правы. Мы сотрудничаем, но прежде всего с вузами. Многие наши работники совмещают свою деятельность здесь с вузовской. Я сам, будучи директором, шесть лет заведовал кафедрой русской литературы в РГПУ им. А.И. Герцена. Это привносит в нашу жизнь ощущение неразрывной связи с образованием. Что касается средней школы, то вот яркий эпизод нашей совместной деятельности. Уже несколько лет осуществляется такая любопытная затея, как Пушкинский проект, когда со всей страны и из стран СНГ собираются на встречи взрослые и юные пушкинисты. Готовят массу докладов, дискутируют, делятся опытом. Как-то ко мне подошла учительница из Казахстана. Оказывается, они — где бы вы думали? — в татарской школе создали музей Пушкина, дабы приобщить ребят к красоте русской поэзии. В этом году, кстати, впервые нам помогло Минобразование, выделив на акцию 100 тысяч рублей. У детей будет возможность побывать на Мойке, 12, в Царском Селе, в музее Державина. — В одном из своих выступлений вы заметили, что Россию ждут полный упадок культуры и провал высшего образования... — Я готов это повторить. Все, что делается сейчас позитивного в образовании, я имею в виду не только высшее, делается вопреки. Основная тенденция все же направлена на разрушение науки и образования. Только энтузиазм и жизнь на местах еще препятствуют этому. Посмотрите, ввели недавно непосильные налоги на землю, на имущество, исключив науку из учреждений, пользующихся льготами. Это означает, что Академия наук вынуждена будет, чтобы как-то существовать, прибегать к компенсации как к подзаконному акту. Понятно, что задача стоит обанкротить и передать учреждения науки в частную собственность. И это один из фактов в череде столь же непопулярных. — И все же добавим оптимизма в наш разговор. В серии ЖЗЛ у вас вышли книги о Кольцове и Некрасове. Чем определен такой выбор? — Исследовательски и читательски он определялся тем, что Кольцов — величайший поэт, недооцененный, не вошедший в наше сознание так, как должно. Еще Бальмонт утверждал: в России есть семь великих поэтов — Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Тютчев, Кольцов, Некрасов и Фет. И нам еще предстоит это открыть. Кольцов — поэт колоссального масштаба, впервые увидевший, охвативший космос. Это прямо связано с его крестьянским мироощущением, эпическим сознанием. Недаром Некрасов, а у него было поразительное чутье редактора, говорил: «И песни вещие Кольцова». Это поэт будущего. Вслушайтесь, всмотритесь: «Красным полымем заря вспыхнула, по лицу земли туман стелется». Разве это не космическое зрелище?

Самое отрадное, что эта глубина, масштабность сознания нами востребована. Я знаю, что какой-то человек искал и не мог найти книгу, выпущенную дважды тиражами в 150 тысяч экземпляров. Это доказывает, что она нужна, не выпущена ради галочки. Я счастлив это сознавать, хотя это заслуга не моя, а Кольцова.

Говоря о Некрасове, хочу прибегнуть к высказыванию Василия Розанова. Познакомившись с одной из первых книг о поэте, выпущенной еще в 1914 году, он заметил: «Начинается уничтожение одного из самых ярких явлений русской жизни». И верно, появился образ этакого страдальца за народ с козлиной бородкой. На самом деле это сильнейшая личность в русской литературе. Еще Достоевский обмолвился о загадочности двух человек в русской поэзии: Пушкина и Некрасова. На Некрасова можно опираться как на центральный русский исторический тип, способный проявлять страстность натуры во всем: от поэзии до карт, женщин, охоты. Я попытался в своей книге рассказать об этом уникальном явлении. Она включена в план будущего года и, надеюсь, выйдет. — Николай Николаевич, Кольцов, Некрасов... Кто следующий? — Мне бы хотелось открыть трагическую фигуру Щедрина. Щедрин стал Щедриным, когда, пользуясь нынешним языком, «раскрутил» слово. А слово в русской литературе бесконечно. Бесконечно и трагично.

Наталья АЛЕКСЮТИНА, Санкт-Петербург