Александр НЕСТРУГИН. «Ум и совесть нам – товарищ Сорос…»

* * *

Защищаю Ленина и Сталина,

Хоть «к борьбе за дело» не готов.

Достаёт, что закружилось стаями

Вороньё над ними – всех цветов.

Чёрное – к «погоде», дело ясное:

Холодина будет! Или – зной…

Ну, а это – сине-бело-красное?

Это, как портвейн, – с розовизной?

Ловкость рук – и сразу стали яркими:

Как же нынче дёшевы цвета!

Звонко как мои погодки каркают

В стаях разных – с пеною у рта.

А ведь прежде не про то чирикали,

Когда юность нам Господь судил.

В горсаду один стакан с червивкою,

Круг смыкая, по рукам ходил.

……………………………………………

…Но – разорван круг... И нынче рады вы –

Ради новых радужных идей! –

Торговать отцовскими наградами

С профилями проклятых вождей.

Их вину вы всю мне растолмачили,

Я добавлю крохотку одну:

Те, я знаю, деда раскулачили,

Эти – прикарманили страну.

Время сбили с паморок московское, –

И всё рвутся, стрелки вспять стремя,

Время отменить моё – отцовское,

Вместе с поколеньями тремя.

Да, моё! Не правое, не левое…

И когда к нему опять клонюсь,

Разве это Сталину и Ленину

Я сегодня в верности клянусь?

И не надо мне грозиться карою…

Здесь не флаги рдеют, не банты –

Прошлое, открывшись раной старою,

Алым проступает сквозь бинты.

УМЕЛЬЦЫ

«Наш паровоз, вперёд лети…»

(из песни 20-х годов)

Те умельцы – на расправу скорые:

Проданный жлобами с молотка,

Разобрали паровоз истории –

Весь, до паровозного гудка.

Раскидали тут же, разбазарили

Все железки в кураже хмельном.

И, не протрезвев, вагоны заняли –

В тупике, заросшем бурьяном.

А проспавшись – что ж они удумали? –

«Паровоз тот, может, гож и нам!»

И в бурьяне – по уму ли, сдуру ли? -

Собирали паровозный хлам.

Но – такая странная история:

Как ни крутят гайки, снова сбой.

В правую затягивают сторону,

А все гайки – с левою резьбой.

Даже те – времён Ивана Грозного.

…И умельцы средь бурьянных дат,

Посреди разора паровозного –

Пар пускают и в кулак гудят.

* * *

Он и оплёван, и оплакан,

Как старой веры образа,

Но по плевкам – не надо лаком,

Не надо грязью – по слезам.

Всё, что случилось, было – с нами,

Мы с этим жили и росли.

Октябрь – и слом, и гром, – и знамя,

Что до рейхстага донесли.

Пусть говорят: кумач тот выцвел,

Путь – сотней вьюг перемело.

Но время и «Авроры» выстрел

На жёсткий диск перевело.

И пусть не лжёт учебник школьный,

Что он забыл и день, и год.

Иначе тот, не барский, Смольный

Сам за себя сказать придёт.

* * *

Вот не стали флаг менять в Китае –

И светает там – в полнеба! – ало.

Почему у нас едва светает,

У кого спросить мне? У менялы?

Ум и совесть нам – товарищ Сорос.

Наши злаки – конопель да маки.

И меняем хутора и сёла

На бурьян да памятные знаки.

* * *

Земляки, не взыщите,

Что богатств не столбили,

Что плохою защитой

Мёрзлой озими были

Эти строки-калеки,

Эти строки-изгои, –

В перепаханном веке,

Зарастающем горем.

Но ведь были-то – возле,

Не в Кремлёвском же зале!

Рядом с озимью мёрзлой

В наст бумажный вмерзали.

Не дрались, не сквозили

По столичным журналам –

Рядом с клином озимым,

Как ожог, заживали.

Им, тянувшимся к зорям

Рядом с полем, не страшно

Стать – хоть горсточкой зёрен,

Хоть – оттаявшей пашней…

ШЕСТИ-СТИШЬЕ

Бурьян побелел – зябко рядом сединам…

Ботва завилась за околицу с дымом.

А жар под золою, лишь дунешь, краснеет.

И честного слова молчанье честнее.

И жизнь, что ботвяной золою лежала,

Лишь тронешь, откроется, полная жара…

* * *

Идут твои снега – отсюда ли, сюда ли?

Но вот сюда тебя по кругу привели.

Где прошлое сквозит январскими садами –

От всякого жилья, от всех дорог вдали.

Январские сады и разглядишь не сразу.

Синеют, будто след, что полузанесён.

А в мёрзлых почках мир – большой, зеленоглазый,

Сокрытый до поры – о жизни смотрит сон.

Шумерское письмо хранит сорочья наследь.

Но разгадать его – ни времени, ни сил.

И рвётся дней кино, и ленту клеит – насмерть –

Вишнёвый клей, что ты невесть когда скусил.

И на губах ещё горчит кора сырая,

Как будто говоря: «Не трожь меня, не трожь!»

Но разве жизнь поймёшь… И, горечь с губ стирая,

Невольно все слова привычные сотрёшь.

Но можно ведь сказать – сорочьими следами…

Пусть не поймет словарь, зависнет весь Инет.

И станет всё, чем жил, январскими садами,

Чтоб там, где нет дорог, как чей-то след синеть.

* * *

Ждёт не стезя, что в прах исхожена –

Гусиных стай крылатый путь.

И всё добро в котомку сложено,

Осталось узел затянуть.

А есть ещё талы. И старица.

Рассвет… Их некуда девать!

И половодье снова тянется

Сырые щёки целовать…

И так права синичья перезвень…

И утицей манок зовёт…

И, с головой в зелёнке, селезень

Свинцовый воздух грудью рвёт!

* * *

Память рвётся из рук –

Плакать просится, петь ли?

Свечеревших излук

Не распутаны петли…

Мели длинной луной

Снова под ноги льются…

Тут песок – намывной,

А следы – остаются.

Шёпот жмётся ко мне,

Мураши и дождинки.

И текут по спине,

Вверх и вверх, по ложбинке.

* * *

Даже орденом на ленте –

Не задаришь, не надуришь.

Жизнь – как сбитые коленки

В детстве: больно, но подуешь…

Та, пред кем ты рвал педали,

Не склонилась, не коснулась?

Подорожник лист подарит

Молча; ты его послюнишь…

И опять поверишь, глупый,

Что она – тебя встречала…

И поднимешь велик гнутый,

Загремишь, сопя, ключами.

И опять слетятся спицы,

И озноб сроднится с кожей!

…Это просто – в руль вцепиться;

А «без рук», как мог ты, сможешь?

Ни посулами, ни поркой
Это в детстве не лечилось.

И уже схватилась корка,

Где сукровица сочилась.

ЛАРЕЦ

Ларец не нов,

И весь перебран:

Хоть взгляд – тернов,

Висок – серебрян.

То серебро

Скоблю украдкой,

А всё добро –

В пустой тетрадке…

* * *

Как снег, как дрожью облитая ветка, -

Я на людях стихи читаю редко.

Когда один на сцене остаюсь,

Хочу я тронуть лиру – и боюсь.

Откликнутся?

Лишь только им скажи я,

О том, что люди людям не чужие,

Откликнутся! Но это же потом;

А что мне делать с пересохшим ртом?

И пальцы, лиру сжавшие, не юны,

И поистёрлись золотые струны,

Что я в Эдеме брал когда-то с рук;

И вместе с ними поистёрся звук…

Я трону лиру – миру легче станет?

…Но девочка глаза большие тянет

Ко мне (я разглядел её беду –

Вихрастую, вон там, в другом ряду)…

И всё-таки, читать стихи со сцены, -

Как Афродиту вызволять из пены,

Из пены сигаретной и пивной, -

Богинею, не девкою срамной.

Как снегопад, как лист, задетый дрожью,

Я раздуваю в душах искру Божью…

И потому не за себя боюсь,

Когда один на сцене остаюсь.

ДОНСКОЙ СЮЖЕТ

1.

Век, он коня на скаку переймёт –

Далью истаявшей, стёжкой дремотной…

Вяжет казак на Дону перемёт

Вместо узла на суме перемётной.

Он из станицы, а я – из села…

Эта граница прочерчена чётко!

Но у него – ни коня, ни седла,

Только весло да щелястая лодка.

Скулы колючие… Сдвинуты вхмурь

Брови белёсые (дескать, не лезьте!),

Вяжет казак на капроновый шнур

Гайки, подшипники, грузы-железки.

Дратвой, похоже, не лыком он шит!

И на виске его жилка живая

Тоже, дыханье сбивая, спешит,

С пришлым – со мной! – говорить не желая.

– Служба, здоров!

...На меня, «мужика»,

Кинет глаза, не зашибши за малым –

Искоса, снизу, а всё ж – свысока,

Будто смахнув меня чубом линялым.

Молча кивнёт.

Засмеюсь невпопад:

Больно уж спешенный конник куражен!

…И закидушки закину в закат.

И колокольчики к лескам прилажу.

Мы разошлись бы, да вяжет река

Узел (а впрочем, не знаю, река ли).

…Гляну: к стремнине несёт седока

Лодка, как лошадь нравная, рывками!

Чёрт ли такую гоньбу переймёт,

Ежели хват о весло не занозит!

Это казак довязал перемёт

И на глубокую воду завозит.

Та ещё сила в протяжном гребке -

Воду закатную всю изрябила…

Та, что и шашку сжимала в руке,

И не одну только лозу рубила;

Что, накренив небеса, не крича, -

В сумрак ковыльный, где медленно меркнут

Тени разбойных племён, – от плеча

Падала, как в небо брошенный беркут.

Или я в голову много беру

Россказней, верящих всякому бреду?

…Лодка обратно бредёт по шнуру,

Словно слепая собака по следу.

2.

Меркнут плёсы – и всё ближе лес к нам…

Убыль света иль прозрений прибыль?

Ночь речная… В тёмном русле тесном

Глубину несёт к глазам, не гибель!

Сумрак-пепел… Кто-то с пеплом выгреб

Звёзд жаринки, чтоб река светилась.

Ятаганом тонкий месяц выгнут –

И за пики тростники схватились!

Даже там, где дышат русла стариц

Снулой тиной да водой гнилою,

Камышинка каждая осталась

Вросшей в ил излётною стрелою.

Тьме хотелось перенять – не выйдет! –

К нам дойдут, делясь тревогой дальней,

Полынок, что конной лавой выбит,

И чабрец, что в мел копытом вдавлен…

3.

Шаг всего лишь – до луны,

До звезды под берегами…

Да и мы разделены

Десятью всего шагами!

Тёмен лес, а Дон широк;

Спичкой – разговор короткий:

– Может, сладим костерок?

– Тут давай вот, посерёдке…

Щепок на распал стругну,

Сложит он ветьё в шалашик –

И потянется к огню

Время выстывшее наше.

И, не жарок и не скор

(Трудно нам разговориться),

Отсыревший разговор,

Не без треска, разгорится.

Слов катает угольки

Он в губах:

– Важна порода!

Казаки и мужики –

Ты не скалься! – два народа!

И пока тяну я: «Ну-у…»,

Он свою опару месит:

– Наше стремя – на Дону!

Ваши лапти – в вятском лесе!

На затылок сбит картуз,

Тлеет угольем околыш…

Заступаю я черту:

– Зря лаптями очи колешь!

Если расклонить века,

Как вон тот камыш, поможешь –

Острогожского полка

Станет в трех шагах сторожа.

Ранней зорькой морок смой,

Триста лет сморгни – и въяве,

Вот он, прапрапрадед мой –

На коне, в казачьей справе!

– Ты бреши хоть до утра –

Казаку отколь там взяться?

– А – с Порогов, а – с Днепра!

Ты слыхал про то казацтво?

– Сват казачий – ты поглянь!

Ты хохол, скажи, аль русский?

– Я – как вся почти Кубань,

Даже Дон – не сплошь, в натруску.

– Ну и брёх!

…Не жгуч, не скор -

И откуда жар берётся? -

Разгорелся разговор,

Не залей – тальник займётся.

Можно так и Русь спалить,

В заполошности речений…

– Может, хватит Дон делить?

– Ладно уж… Давай вечерять.

Мы ж теперь – в одном полку…

– Всё ж таки поддел, зараза!

Может, это… по глотку?

– Ну, по паре капель рази…

Смеркли угольки в золе,

Мы ж – всё жар унять не можем:

Ведь плотиной на Цимле

Рыбе ход перегорожен!

Не идёт на икромёт –

Ни селёдки, ни тарани!

…Время утренних дремот

Веки кутает туманом.

Но невмочь нам оставлять

Песню-жаль, где молодому

Любо казаку гулять –

Вниз ли, вверх, да тьфу! –

По Дону…

4.

…Усмехается заря,

Красноталы зубы скалят:

Трут глаза два рыбаря,

Сокрушаются:

– Проспали!

Красноталов смех – про нас,

Так сумевших осрамиться:

Уголёк звезды погас,

Дон – едва-едва дымится.

Рыба плещется в реке -

Та, что видеть нас хотела!

…Чай, как дёготь, в котелке,

От озноба запотелом.

Кружки некогда искать

(Бьёт за пересыпкой жерех!);

Главное – не расплескать,

Чай хлеща тот – «через берег».

Спор давно ли тут трещал,

Резких слов клинки кружились?

…Невысок он, сухощав,

А идёт – песок пружинит.

Будто знает: миг спустя

Дон команду кинет: «На конь!»

Я, чуть жив, плетусь к снастям…

Квёлый я казак, однако!

Но роднит же что-то нас,

Что не выжжешь и железом.

Ни моим разрезом глаз,

И – ни скул его обрезом.

Чабрецу да полынку

Верим оба мы, как старшим.

…Век не минет – к биваку

Выйдем, снасти посмотавши.

Улыбнёмся. И вздохнём:

– Плохо, служба?

– Плохо, дядя!

Я тряхну садком:

– Махнём?

Он тряхнёт садком:

– Не глядя!

Похвальнёмся (кто сильней?)

Золотым своим запасом:

– Сковородка окуней!

– Тазик с горкой – чикамасов[i]!

Округляю я глаза

(Он – пошмыгивает носом):

– Поводок отбил сазан…

– Сорок сабель[ii] сорвалося…

И пока тяну я:

– Ну-у,

Что ж… найдёмся… не иголки…

Он подхватит:

– На Дону,

От Базков до Белой Горки!

Иль (с улыбкой на лице –

Дескать, шутка, не пугайся) –

Чуть подале… На Донце,

Под станицею Луганской…