Григорий ДОЛУХАНОВ. Помутнение

Пьеса в 2-х действиях

Место действия – больница имени профессора Гиршмана в Харькове.

Время действия – апрель 2016 года.

Действующие лица:

Георгий Михайлович Долганов – бывший главный редактор местной городской газеты.

Алексей – бывший водитель.

Сашко – бывший завгар.

Владимир Валентинович Невский – хирург.

Элина Юрьевна – опытный офтальмолог, бывший хирург.

Оля – практикантка.

Анна Ивановна – старшая медсестра.

Юля – молодая медсестра.

Вера Андреевна – уборщица.

Маша – провизор в аптеке.

Богдан Абрамович – бывший учитель.

Диктор

Действие первое.

Смотровая больницы. Прием пациентов ведет офтальмолог Элина Юрьевна. Помогает – практикантка Оля. Входит хирург Невский.

В. В. Невский. Здравствуйте, коллеги! Не помешал? Элина Юрьевна, что по поводу Долганова?

Элина Юрьевна. А что я могу решить? Вы же сами видели – там типичный тромбоз. Его сегодня приняли в палате №41, начинаем курс лечения. Думаю, что нужен укол «Айлия».

Оля. Владимир Валентинович, хотите кофе? Я для вас приготовлю, у нас есть замечательный кофе в зернах, я сама молола.

В. В. Невский. У меня мало времени, через полчаса – операция. Кофе – в другой раз. Элина Юрьевна, а этот ваш пациент Долганов с тромбозом сможет оплатить лечение? Он знает, что один укол «Айлия» стоит 5 тысяч гривен?

Элина Юрьевна. Знает. Он согласен на укол. Ищите к нему в компанию двух пациентов с аналогичным диагнозом, чтобы разделить ампулу на три части. Вам делать эту операцию. Вы должны быть заинтересованы в поиске клиентов. Укол за 15 тысяч гривен никто не потянет, поэтому придется делить ампулу на троих. Ищите, Владимир Валентинович, и не тяните!

В. В. Невский. Есть на примете два человека. Но они еще не дали согласия. Думаю, что я решу этот вопрос через два-три дня. Вы пока работайте с Долгановым, его же нужно готовить к операции.

Элина Юрьевна. Главное – не говорить Долганову, что «Айлия» – операция. Пусть думает, что его ждет просто укол в операционной, как в ягодицу. С той лишь разницей, что укол сделает не медсестра в манипуляционной комнате, а хирург – в операционной.

В. В. Невский. За 5 тысяч гривен? Он что идиот – этот ваш Долганов? Я понимаю, что люди верили даже в коммунизм, но ведь это когда было?! Я думал, что сегодня все поумнели. А, впрочем, хозяин – барин, хочет Долганов считать операцию уколом, не буду ему мешать. Мое дело – сделать все профессионально в операционной, во всем остальном полагаюсь на ваш опыт и мудрость, незаменимая наша Элина Юрьевна. Ну, я пошел. Да, совсем забыл. А что вчера случилось в палате №41? Говорят, какой-то скандал, чуть до драки не дошло.

Оля. Элина Юрьевна уже навела там порядок. Оставили мужчин старше пятидесяти, всех остальных перевели в другие палаты.

В. В. Невский. Значит, инцидент имел место, но он исчерпан благодаря тому, что в палате №41 введен возрастной ценз – не моложе 50 лет? А на медперсонал это правило не распространяется? Я могу лечить пациентов из этой палаты, мне до пятидесяти еще далеко.

Элина Юрьевна. Я знаю, что вы еще молоды, но успели уже стать старым холостяком. А у нас есть для вас замечательная подходящая невеста. Кстати, Оля…

Оля. Элина Юрьевна, я вас очень уважаю, но давайте, пожалуйста, сменим тему. Владимиру Валентиновичу не нужны эти разговоры. Его в операционной ждут.

В. В. Невский. Как знать – что кому нужно? Но время действительно не ждет, пойду в операционную (уходит).

Манипуляционная. Анна Ивановна и Юля готовят шприцы для уколов, капельницы. Сашко сидит на стуле в ожидании укола под правый глаз.

Сашко. Юля, ты будешь делать мне укол или Анна Ивановна?

Юля. Я буду. Анна Ивановна готовит капельницу для новенького из вашей палаты. У вас ведь после вчерашнего Элина Юрьевна установила возрастной ценз в палате – не моложе 50 лет!

Анна Ивановна. И правильно. Отцы и дети редко находят общий язык между собой. Об этом еще русские классики писали, мы в школе проходили на уроках литературы. Я помню. Тургенев об этом писал, кажется.

Юля. Не знаю, мы не проходили.

Анна Ивановна. Понятно, что вы не проходили. Ты когда школу окончила? В 2001 году?

Юля. В 2003.

Анна Ивановна. А я – в 1974, есть разница? Тогда и учебники были другие – советские!

Юля (со шприцом подходит к Сашко). Скажите, а Сашко – это имя или фамилия? (делает укол под правый глаз). Вот и все, можете идти.

Сашко. Спасибо, Юля! Я даже ничего не почувствовал. А Сашко – это фамилия. Но многие думают, что кличка. Меня с детства так все зовут. Поэтому в школе у всех мальчишек были клички, а у меня не было. У нас в палате есть пациент Алексей, бывший водитель, он может подтвердить, мы с ним в одной школе учились и почти – ровесники. Он недавно на пенсию ушел. А я еще работаю, хотя мне тоже в этом году 60 лет исполнилось. Только я уже не завгар, а охранник.

Анна Ивановна. А как не работать? На пенсию разве проживешь?

Юля. Мой папа не дожил до пенсии, он в позапрошлом году умер от инфаркта.

Анна Ивановна. Отец Юли работал в нашей больнице. Хороший был хирург. Сейчас на его месте – молодой специалист Владимир Валентинович Невский.

Юля. Говорят, что он – ученик Элины Юрьевны.

Анна Ивановна. Он – переселенец с Донбасса, а Элина Юрьевна – коренная харьковчанка, есть разница?

Сашко. Я тоже родился и вырос в Харькове, а моя жена – армянка из Сочи. Разве это важно? Главное, чтобы человек был хороший. Разве не так? Ладно, вам спасибо. Я пойду (уходит).

В. В. Невский (входит). Приветствую вас, коллеги! Я зашел к вам после операции, чтобы сообщить важную новость: новенького в палате №41 по фамилии Долганов необходимо готовить к операции с сегодняшнего дня. У него тромбоз, помутнение в правом глазе. Мне Элина Юрьевна сказала, что необходимо ввести «Айлию» и что пациент согласен на укол в операционной за 5 тысяч гривен. Да, меня Элина Юрьевна предупредила, что пациент слишком впечатлительный, поэтому не надо называть предстоящую процедуру операцией. У него от этого слова поднимается давление.

Анна Ивановна. Хорошо, мы лишнего не скажем.

Юля. А как у вас прошла операция, Владимир Валентинович?

В. В. Невский. Как обычно, в рабочем режиме. Операция была не из сложных. Замена хрусталика глаза – это уже поставлено на конвейер, образно говоря. Правда, на сей раз попался элитный пациент – из окружения харьковского мэра. Этот нюанс весьма существенный. Это обязывает.

Юля. А я думала, у нас все пациенты равны.

В. В. Невский. Есть те, кто равнее, Юля. Вы еще очень молоды, Юля. А вот Анна Ивановна знает.

Анна Ивановна. Я знаю. У нас замену хрусталика глаза контролируют люди мэра. Так говорят.

Юля. Кто говорит?

Анна Ивановна. Все говорят. А люди зря болтать не станут. Говорят, что это бизнес мэра, и он лично распорядился делать операции бесплатно «детям войны», чтобы заручиться их поддержкой на выборах.

Юля. Каким «детям войны»?

Анна Ивановна. «Детям войны» сейчас за 70 лет! Это пенсионеры – основной электорат! Речь-то о Второй мировой войне! А ты думала – о какой войне?

Юля. Я думала – о детях с Донбасса…

Анна Ивановна. На Донбассе нет никакой войны официально. Там – АТО, а не война. Есть разница?

Юля. Не знаю.

В. В. Невский. В наше время много патриотов, Юля. Иногда их трудно понять нормальному человеку.

Юля. В наше время? А какое оно – наше время?

В. В. Невский. Мы живем в такие времена, когда культ денег заменил культ личности. Злобный карлик с большими деньгами может иметь все. Вот наш мэр ростом на голову ниже меня, а разговаривает со всеми так, словно ему все должны. И все молчат.

Юля. Мой папа не смолчал бы в таком случае, он был гордым…

Анна Ивановна. Я работала с твоим папой, Юля. Он действительно был честным, порядочным человеком и прекрасным врачом. Считал самым важным – это хранить традиции нашей больницы, которые были заложены еще в 1908 году. То есть с момента ее основания. Тогда руководил больницей сам профессор Леонид Леонидович Гиршман, и никакой градоначальник не мог устанавливать в больнице свои порядки.

Юля. Папа мне рассказывал, что с первого дня создания больницы она была названа именем профессора Леонида Леонидовича Гиршмана, и что Гиршман умер в 1926 году в возрасте 81 год.

В. В. Невский. У каждого – своя судьба. Так мы договорились – Долганову не говорим об операции? «Айлия» – это всего лишь укол, как в ягодицу, окей? (уходит).

Аптека в больнице.

Анна Ивановна (входит). Доброго дня! Дайте мне десять инсулиновых одноразовых шприцов.

Маша. Анна Ивановна, у меня еще кое-что для вас есть.

Анна Ивановна. Гога из Питера приезжал? Коллализин привез? Очень кстати, у нас новенький в палате №41, ему уколы назначены, а у меня коллализин кончился.

Маша (протягивает сверток Анне Ивановне). Аккуратно, здесь ампулы. Гога у меня переночевал, а утром рано уехал в свой Питер. Сказал, что через неделю еще привезет коллализин. Сколько вам нужно, Анна Ивановна?

Анна Ивановна. Цена не изменилась? Сейчас все дорожает. Если по прежней цене, возьму с запасом.

Маша. Цену мы не обсуждали. Нам было чем заниматься ночью с Гогой. Он ведь не каждый день приезжает в Харьков.

Анна Ивановна. Я понимаю – дело молодое! Одно дело – муж под боком, другое – Гога из Питера, есть разница?

Маша. Меня все устраивает. А замуж я еще успею сходить, мне всего-то 22 года! А с Гогой у нас, можно сказать, любовь.

Анна Ивановна. Ну, я так и думала. И любовь, и бизнес – очень удобно. А Гога женат, наверно. Выглядит старше тебя, Маша, лет на десять.

Маша. Он всего на семь лет старше. Ну, да – женат в Питере, обещал скоро развестись, говорит, что пока не может, надо немного подождать.

Анна Ивановна. Чего подождать? Насчет коллализина пусть не забудет, мне нужно еще столько же ампул, не меньше. Его же производят лишь в Питере. Одна надежда на Гогу. А про любовь я тебе так скажу, Маша: от любви до разочарования – полшага, а до уважения и доверия – долгий путь! Хотя тебе думать об этом, наверно, пока рано. Гормоны скачут, и Гога тут как тут. Привет Гоге, Маша! (уходит со свертком и шприцами).

Палата №41. Много свободных мест. На трех кроватях лежат люди. Слушают аудиозапись.

Диктор. Вы прослушали сонеты Вильяма Шекспира. (Резко выключен звук).

Алексей (лежа под капельницей). Богдан Абрамович, зря выключили. Я бы еще послушал.

Долганов. Так это было не радио? А я думал…

Алексей. Когда у нас по радио Шекспира читали? Это аудиокнига Богдана Абрамовича. Он у нас – бывший учитель.

Богдан Абрамович. Запись закончилась. Это же – не радио. Кстати, недавно я по радио слышал, что 76 процентов населения считает, что страна идет в неправильном направлении. Почему она продолжает путь?

Алексей. Не знает, где лучше свернуть. Не переживайте, учитель. Нас в школе учили: «Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот найдет!»

Богдан Абрамович. Я потом другую запись поставлю. Там у меня и сонеты, и пьесы Шекспира – минут на 45, как целый урок. А сейчас – спешу в столовую, там сегодня гречку дают! (выскочил из палаты, захлопнув за собой дверь).

Вера Андреевна (входит в палату со шваброй). Старый человек, а дверью хлопает, как мальчики! Чуть не сбил меня с ног. А еще – учитель, хоть и бывший! Здесь больница, должно быть тихо и чисто (натирает шваброй пол).

Алексей. Как в раю, Вера Андреевна? А кто старше – вы или Богдан Абрамович?

Вера Андреевна. Мужчины, как дети, в любом возрасте. Они без твердой женской руки озорничают и гадят даже там, где живут. Им страх нужен!

Алексей. Круто!

Вера Андреевна (со шваброй в руках). Народ тут в глазной больнице разный толчется. Насмотрелась. Ходят, гадят, грязь по палатам с улицы заносят. А я за каждым должна следить, чтобы порядок соблюдал – в грязной обуви не шастал. Есть же в гардеробной бахилы! Многие не хотят покупать, три гривны экономят. Жадный народ нынче, не такой, как раньше был. У всех все есть, но всем всего мало! Глаза жадные…

Алексей. Вера Андреевна, а вы стихи любите? Богдан Абрамович запись принес. Диктор читает сонеты Шекспира.

Вера Андреевна. Глупости, наверно, какие-нибудь, как мужики любят (обращает внимание на капельницу). Пойду за Анной Ивановной, капельница закончилась, надо отключить (уходит).

Алексей. Богдан Абрамович ушел, а у меня из головы Шекспир не выходит. Слов не помню, а ритм стихов в голове звучит. Как же там было-то у Шекспира?

Долганов (лежа на соседней койке). «Украдкой время с тонким мастерством волшебный праздник создает для глаз. И в то же время в беге круговом уносит все, что радовало нас». Я помню этот сонет Шекспира наизусть. В русском переводе, разумеется. Английский язык я знаю лишь в объеме программы советского университета.

Алексей. Это как?

Долганов. Это когда учить можно, научить невозможно. Методика была такая – вроде что-то понимал, переводил со словарем, а говорить по-английски и думать не получалось.

Алексей. У всех?

Долганов. У меня. Я привык думать и говорить по-русски, хоть и не русский по национальности.

Алексей. А кто? Вы на кавказца без очков похожи, а в очках – на еврея. Хотя какая разница? Все мы родом из СССР, разве не так?

Долганов. Как в песне поется: «Наш адрес – не дом и не улица, наш адрес – Советский Союз!»

Алексей. Уже не поется. Запрещено по Закону Украины. Приказано всем жить по-новому!

Долганов. Это как? Читать Шекспира по-английски?

Алексей. И слушать без перевода. И уложить в эту палату президента и премьер-министра Украины. А что? Мне было бы приятно болеть в таком элитном обществе. Я, кстати, слышал, что Шекспира на самом деле никогда не было. Это правда?

Долганов. Это – миф. Историческая правда в том, что Вильям Шекспир родился в 1564 году, умер – в 1616. Из 52 лет жизни 25 посвятил творчеству. Он создал 154 сонета, 37 пьес, 2 поэмы. Почти все его произведения стали достоянием мировой культуры. О жизни Шекспира сохранилось мало фактов, но появилось множество легенд, домыслов, догадок, гипотез. Мрачное было время – эпоха Средневековья. Разгул чумы, инквизиции. Людей объявляли еретиками, сжигали на костре. И это считалось нормальным!

Алексей. А наш Богдан Абрамович в детстве пережил фашистскую оккупацию в Харькове. Тоже – не сладко жилось. Голодно было, до сих пор ест и наесться не может. Он полвека в советской школе отработал, был учителем русского языка и литературы. А вы случайно не учитель?

Долганов. Я около 40 лет работал журналистом, был даже главным редактором городской газеты в Харькове.

Алексей. Бывший журналист?

Долганов. Бывших журналистов не бывает даже в пенсионном возрасте. А мне до пенсии еще полгода – 60 лет исполнится в октябре.

Анна Ивановна (входит в палату). Ну, как тут у нас? Алексей, после капельницы приходите ко мне в манипуляционную комнату на укол. А где моя помощница – Юля?

Юля (вбегает, чуть не сбив капельницу). Ой, как на катке. Чем это Вера Андреевна полы натерла?

Анна Ивановна. Юля, осторожно! Можно отключать и относить капельницу. Надо подготовить процедуру для новенького (показывает жестом на Долганова).

Юля (обращается к Долганову). У вас какой диагноз? Тромбоз? Помутнение в правом глазе? Доктор что вам сказала?

Долганов. Мне? Элина Юрьевна сказала, что сейчас все лечат.

Анна Ивановна. Элина Юрьевна знает, что говорит. Во времена профессора Гиршмана в этой больнице было всего 100 мест, а сейчас у каждого врача – по сотне больных с разными болезнями, и почти все лечится, если деньги есть на лечение. Мне сказали, что вас надо готовить к уколу «Айлия». Укол будет делать молодой хирург Владимир Валентинович Невский в операционной.

Юля. Он занял место моего отца. Папа умер два года назад, теперь Невский вместо него в этой больнице. Элина Юрьевна рекомендовала Невского, сама-то она за многое уже не берется, возраст – не тот.

Долганов. А этот Владимир Валентинович Невский хороший специалист? У него есть опыт, знания? Сколько ему лет?

Юля. Видный мужчина старше меня лет на пять или семь. Точно не скажу. Он больше Олю интересует, которая проходит практику у Элины Юрьевны. Но женская интуиция мне подсказывает, что Оле с ним ничего не светит.

Долганов. А мне что светит с этим Невским? Он мне должен сделать укол «Айлия», а я даже не знаю, что это такое. Анна Ивановна, а почему не вы делаете этот укол? Вы же старшая медсестра!

Анна Ивановна. Не переживайте, все будет хорошо. «Айлию» делают в операционной – нужна стерильность. И делает этот укол не медсестра, а лично хирург – нужна точность. Невский – профессионал, можете не сомневаться. В нашей больнице весь медперсонал высокой квалификации. Других здесь нет и быть не может. В нашей больнице со времен Гиршмана действует девиз: «Любитель предполагает, а профессионал – знает». Но «Айлию», как мне сказали, вам будут вводить через несколько дней. Ампула очень дорогая, нужно ее разделить на три части и сделать сразу три укола трем пациентам – так дешевле. Один укол стоит 5 тысяч гривен! Я слышала, что вам уже нашли в компанию двух желающих – мужчину и женщину. Невский нашел.

Юля. Вам пока нужны капельницы, уколы. Анна Ивановна специально для вас достала коллализин, его в Харькове в аптеках нет. Привозят из Питера. Я пойду готовить капельницу для вас (уходит).

Анна Ивановна (подходит к Долганову). Юля – умничка, хоть и молодая. А вы не волнуйтесь попусту. Все нормально будет. Вот была, к примеру, проблема с поставками коллализина. Это лекарство производится только в Питере. Сейчас сами знаете, какие отношения между Украиной и Россией. Наша больница осталась без коллализина. Но у меня нашелся человек из Питера, который специально по моему заказу привозит ампулы. У него подружка работает в аптеке нашей больницы. Приезжает к ней на ночь, привозит коллализин, а утром обратно в Питер. У него там семья. Девчонке голову морочит, паразит! Она молодая – 22 года, глупая! Но не наше дело. Была бы Маша моя дочь, я бы этого Гогу из Питера развела и снова женила, а так – не мой вопрос. Коллализин привозит и ладно. И Гоге хорошо, и Маше, и мы – не в обиде. Верно я говорю?

Долганов. С фактами не поспоришь.

Анна Ивановна. Вы мне скажите, разве плохо мы раньше жили все вместе, я вас спрашиваю? А сейчас лучше? Скажите мне только честно, сейчас лучше, чем было раньше?

Долганов. Я анекдот вспомнил на эту тему.

Алексей. Какой анекдот? Расскажите.

Долганов. Старика спрашивают о том, когда ему лучше всего жилось. Он ответил – «в СССР». И объяснил: «Тогда женщины были моложе».

Алексей (смеясь). Я согласен, женщины были моложе. Моя жена была стройной, красивой, милой девушкой, а сейчас – ворчливая толстая старуха. И не скажешь, что она – бывший мастер спорта по прыжкам в высоту. Допрыгалась!

Анна Ивановна. Мы все примерно одного возраста. Я серьезно спрашиваю, мальчики, разве сейчас лучше, чем было раньше? (уходит)

Долганов. Хрен редьки не слаще!

Алексей. Круто! Вчера здесь на эту тему вся палата спорила. Мужики ругались, орали матом. Чуть до драки не дошло.

Долганов. И бывший учитель матерился?

Алексей: Богдан Абрамович? Нет, он отсутствовал. Явился в палату через пару часов после скандала. К тому времени самых буйных уже не было. Всех пациентов старше пятидесяти лет оставили здесь, остальных разместили в других палатах. Так доктор Элина Юрьевна распорядилась. В больнице – три отделения – мужское, женское и детское, палат на всех хватает.

Долганов. Теперь я понял – откуда здесь столько свободных мест, инакомыслящих активистов выдворили и установили в палате возрастной ценз. Мудро. Я всегда знал, что в спорах рождается не истина, а война. Молодежь рвется в бой в первых рядах, старикам требуется покой, в старости уже нет сил воевать.

Сашко (входит в палату, замечает Долганова). У нас новенький? Добро пожаловать! Будем знакомы, я – Сашко.

Долганов. Это имя или фамилия?

Сашко. Фамилия. Меня с детства все называют по фамилии.

Алексей. Я помню. Мы с Сашко в одной школе учились.

Сашко. Я тоже все помню. Алексея в школе мальчишки «Лешим» прозвали. У всех была какая-то кличка. Только у меня не было. Наверно, ребята думали, что «Сашко» - это прозвище.

Алексей. Все знали, что Сашко – это фамилия, но прикольная – разве нет? Зачем давать кличку человеку с такой прикольной фамилией? «Сашко» - это круто!

Сашко. Меня по фамилии даже твоя мама называла, помнишь, «Леший»?

Алексей. Помню. Мама рано умерла, я тогда в восьмом классе учился. Если бы она была жива…

Сашко. Да, твоя мама Валентина Артемовна хотела видеть тебя образованным человеком и непременно в хорошей компании. Следила, чтобы ты не водился с хулиганами.

Алексей. Тебя, Сашко, она считала хорошим мальчиком, хотя, наверно, ошибалась.

Сашко. Она не могла ошибаться, она же инструктором райкома партии работала. А разве партия могла ошибаться в людях? Кто тебе помогал на уроках труда, где мы изучали автодело? Благодаря кому ты учился в школе вождению и потом сдал экзамены на профессиональные права?

Алексей. Это твоему папе – большое спасибо. Я же на его горбатом автомобиле «Запорожец» учился ездить. А ты, хотя и стал завгаром, но как водитель – «чайник», одно слово – «любитель».

Сашко. Я – «любитель»? Я с отличием автодорожный институт окончил в 1982 году.

Алексей. А я ничего не окончил, но за баранкой – тридцать лет без каких-либо нарушений! У меня столько грамот от автобазы, что ими, как обоями, всю мою трехкомнатную квартиру обклеить можно было бы.

Сашко. Кому сейчас нужны твои грамоты, «Леший»? У меня сосед в прокуратуре водителем работает, дорогие часы коллекционирует – это другое дело. Он всем свою коллекцию показывал, хвастался. А недавно из отпуска вернулся и сказал, что вся коллекция из дому пропала.

Алексей. Украли? Круто!

Долганов. Найдут, если квартира работника прокуратуры. Они находят, когда хотят.

Сашко. Бог – не лох! Есть все-таки справедливость. Он же не заработал на коллекцию часов честным трудом.

Алексей. Пропажа часов – плохая примета!

Сашко. Примета начала сбываться. В прокуратуре, говорят – комиссия работает, сосед показания дает как свидетель по уголовному делу о коррупции. Так что коллекция дорогих часов, собранная соседом на нетрудовые доходы, вряд ли будет ему возвращена. Я думаю, это справедливо.

Долганов. Если кто-то у кого-то украл украденное, это вовсе не значит, что в стране стало больше справедливости.

Алексей. Круто!

Сашко. Спорно. Но я спорить не буду. Мы же не мальчишки, чтобы спорить по пустякам. Да и больница – не подходящее место для споров. Это же не Верховная Рада.

Алексей. У нас здесь была своя Верховная Рада, хорошо, нашелся доктор, который всех вовремя успокоил и распределил по разным палатам. Верховной Раде нужна такая женщина, как наша Элина Юрьевна. Она бы и там порядок навела. А так – не парламент, а бардак!

Долганов (достав платок из кармана, протер очки, одел их). А меня в школе называли профессором. Похож?

Сашко. В очках очень похож. Вы, наверное, были отличником?

Алексей. Круто. Точно – профессор! Хорошо учились, если профессором прозвали одноклассники. Круглый отличник?

Долганов. Нет, просто был очкариком с первого класса. У меня дальнозоркость с диоптрией плюс девять. Хрусталик глаза меньше, чем должен быть. В Советском Союзе такой диагноз могли установить, но операций по замене хрусталика глаза не делали.

Сашко. Сейчас делают. Правда, лечиться в больнице Гиршмана дорого, долго и больно. Меня после операции уколами замучили так, что вся задница болит от йода калия. О капельницах я вообще молчу. Надоели процедуры до смерти.

Долганов. Лучше быть пациентом, чем трупом.

Сашко. Точно. Как говорится, не в бровь, а в глаз! Вы кем работаете? Не учителем? Мне ваше лицо кажется знакомым. Где я вас раньше мог видеть?

Долганов. Я был главным редактором газеты, меня часто показывали по харьковскому телевидению. Однажды я сказал в прямом эфире, что мы живем в эпоху больших амбиций маленьких людей.

Алексей. Круто! Похоже на правду.

Сашко. У каждого – своя правда. Я телевизор давно не смотрю. А что там можно увидеть интересного?

Долганов. Моя дочь говорит, что надо жить, а не телевизор смотреть. Она уже взрослая. С высшим образованием. С нами живет, замуж выходить пока не хочет. Жена за нее переживает, внуков хочет. А у дочери другие планы на жизнь.

Сашко. Какие могут быть планы, когда лучшие годы проходят?! Я целыми днями на работе сидел, когда был завгаром. Не мог семье много времени уделять. Дети без моего внимания выросли. Зато теперь внуками занимаюсь, как и положено пенсионеру. Я хоть и продолжаю работать, но это другая работа. Сторож – не завгар, много свободного времени.

Алексей. А разве на пенсию проживешь? У меня лично есть две торговые точки на рынке. Вот я и свожу концы с концами. А как иначе? (Долганову) Кто-то о народе думает там наверху? Вы как бывший журналист должны знать.

Долганов. Бывших журналистов не бывает даже пенсионного возраста. Хотя мне еще до пенсии дожить надо. Через полгода исполнится 60 лет. Но ходят слухи, что пенсионный возраст Верховная Рада планирует увеличить в угоду Международному валютному фонду, чтобы получить очередные кредиты. Кризис, и этим все сказано!

Алексей. Круто. Но до пенсии даже сейчас в нашей стране не каждый мужик доживает. Какая в Украине продолжительность жизни в среднем – лет 70?

Сашко. Я думаю, что меньше.

Долганов. 66 лет – это факт. Хотя бывают исключения. Сколько лет бывшему учителю из нашей палаты?

Алексей. Богдану Абрамовичу? Он из поколения наших родителей. Ему уже – за 80!

Анна Ивановна (появляется в дверях с капельницей, подходит к Алексею). Вы меня совсем запутали, Алексей. Капельница – не для вас. Вам давно пора на уколы. Идите в манипуляционную комнату рядом с вашей палатой, вас там Юля ждет. Я ей оставила для вас одноразовый инсулиновый шприц и ампулу. Укол под правый глаз, Юля знает. Идите, Алексей. Я специально для вашей палаты достала по блату калализин, взяла сразу оптом – так дешевле. Деньги потом мне отдадите. Идите к Юле, Алексей, кого вы ждете?

Алексей. Я думал…

Анна Ивановна. Не надо думать! За вас здесь мы думаем. А ваше дело – болеть, лечиться и платить за лечение. Хотели жить по-новому? Живите, если можете (подходит к Долганову с капельницей). Долганов, устраивайтесь поудобнее, чтобы я могла установить вам капельницу. Процедура будет долгая – часа на три. Сначала выводится из организма все лишнее, потом вводится в организм все нужное. От вас требуется терпение и спокойствие. Мешать вам никто не будет, лежите спокойно. Не зря Элина Юрьевна вчера навела здесь порядок, убрала из этой палаты всех молодых активистов, националистов, сепаратистов и прочих скандалистов. Нет, было бы за что горло драть! А что, я не права? Спорят, скандалят, не палата, а какой-то дурдом типа Верховной Рады. Каждый свое мнение хочет высказать, как будто его кто-то спрашивает. А я так скажу – сегодня у нас одна правда: верхи воруют, низы воюют. Я не права?

Алексей (уходя). Круто! Верхи воруют, низы воюют – это надо запомнить.

Анна Ивановна. Алексей, идите уже к Юле! Молодежи в палате нет, но с вами, Алексей, ничуть не легче. Вы какой-то непонятливый. Я же вам по-русски сказала, что непонятного?

Алексей (закрывая за собой дверь). Понял, ухожу, Анна Ивановна.

Анна Ивановна. Бывают же такие люди! И как с таким народом жить, я вас спрашиваю? Ну, ладно, когда отцы и дети друг друга не понимают – такое часто случается. Разные поколения, другая жизнь, учились по разным учебникам. Причин много. Но чтобы люди одного поколения не понимали друг друга – разве это нормально?

Сашко (вскочил на ноги, зашагал по палате). У меня жена – армянка, я ее из Сочи тридцать лет назад в Харьков привез. Так вот мы с ней тоже почти ровесники. Но я не всегда ее понимаю. Мужчине часто трудно понять женщину. А женщинам кажется, что все мужчины тупые. Моя теща считает, что мужчины начинают что-то соображать в жизни после пятидесяти лет.

Долганов (лежа под капельницей). Я бы на родине вашей жены и тещи. В 1966 году, когда мне было 10 лет. Я провел три месяца на летних каникулах в Сочи. У меня там тогда тетя жила. Рядом с кинотеатром «Кубань».

Сашко. В самом центре. Но сейчас и в Сочи – не рай. Ваша тетя должна знать…

Долганов. Она давно умерла. Переехала в Баку, вышла замуж, и вскоре заболела и скончалась. До конца жизни считала свой переезд из Сочи в Баку ошибкой. До развала СССР в Баку жили 207 тысяч армян, на сегодняшний день там почти никого из них не осталось – это факт!

Алексей (заглянул в палату, открыл дверь, вошел). Там очередь большая. Из нашей палаты Богдан Абрамович в очереди стоит, яблоко ест. Слушайте, он такой худой, но все время что-то кушает. Куда это все в него лезет?

Сашко. «Леший», иди к Юле! Тебя там Богдан Абрамович без очереди пропустит, скажет, что занимал для всей нашей палаты.

Алексей (смеется). Тогда очередь его пошлет куда-то далеко русским матом. Этот язык у нас пока все хорошо понимают – и старики, и молодежь, и женщины, и мужчины. Но я, пожалуй, пойду, встану в очередь (уходит).

Анна Ивановна (проверив капельницу Долганова). Лежите спокойно, я приду, когда надо будет (уходит).

Долганов (глядя в потолок). «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок!»

Сашко. Все ошибаются. Только дураки думают, что они самые умные и все делают правильно. Но жизнь – мудрая штука, она рано или поздно укажет на ошибки и накажет за них. Ладно, вы тут отдыхайте под капельницей, а я пойду в аптеку, нужно купить кое-что. Это же у нас лишь на бумаге медицина бесплатная! А бесплатные здесь в больнице только жидкие каши в столовой для больных. Эти каши на воде напоминают анализы пациентов. На них смотреть противно. Но находятся люди, которые их едят. Один из них – наш Богдан Абрамович, бывший учитель русского языка и литературы (уходит).

Долганов (уставившись в потолок). Жизнь меня уже наказывает за мои ошибки!

Богдан Абрамович (что-то жует, заходя в палату). Юля – прелесть! Она меня сушкой угостила в манипуляционной комнате после укола. (Глядя на Долганова) А вы что-нибудь ели сегодня? Капельницами и уколами сыт не будешь. Мне кажется, что вы сильно переживаете. Не надо, не стоит. От переживаний поднимается давление и могут лопнуть сосуды.

Долганов. Все, что могло лопнуть, у меня уже лопнуло! Несколько дней подряд сидел за компьютером дольше обычного, работал, доработался! Теперь лежу здесь на больничной койке под капельницей, как старый крот с помутнением в глазах. Элина Юрьевна установила диагноз – тромбоз. Звучит, как приговор – угрожающе, или мне так кажется?

Богдан Абрамович. Вам так кажется. Не преувеличивайте, молодой человек. Вы лет на двадцать моложе меня. Мне бы ваши годы! (приблизившись к кровати Долганова, посмотрел на капельницу). У вас капельница заканчивается. Пойду, позову Анну Ивановну. Она знает, что надо делать. А вы не думайте о плохом. Подумаешь – тромбоз! Не вы один с таким диагнозом. У многих – помутнение. Пройдет. Все проходит, и это пройдет. А как евреи в Харькове фашистскую оккупацию пережили, представляете? Фашизм – это вам не какой-нибудь тромбоз! Умереть от страха можно! Я знаю, я все помню, хоть и маленький тогда был. Меня мама успела соседке отдать прежде, чем ее в гетто увели. Сказала мне, чтобы я соседку Оксану Викторовну мамой называл и во всем слушался. Соседка назвала меня Богданом и приказала забыть свое настоящее имя – Иосиф.

Долганов. А отчество?

Богдан Абрамович. Отчество – мое настоящее. Когда я стал учителем, многим казалось, что мое имя и отчество звучат как-то странно – «Богдан Абрамович». Но со временем люди привыкли к этому сочетанию украинского и еврейского. Оно их перестало удивлять. Я прожил долгую жизнь и хорошо знаю, что люди ко всему привыкают.

Долганов. А время лечит?

Богдан Абрамович. Время лечит, старит и убивает, если уж говорить всю правду. Но я не боюсь. Нет смысла бояться неизбежного. А вам рано об этом думать, молодой человек (уходит).

Анна Ивановна (быстро входит, отключает капельницу, обращается к Долганову). Все в порядке? Я вам здесь сделаю укольчик под правый глаз (делает укол). Вам ведь не больно? Терпимо?

Долганов. Спасибо, терпимо. Приходится терпеть. А что делать, раз уж сюда попал?

Анна Ивановна. Вот и хорошо. А то я слышала, что вы сильно переживаете. Не переживайте, поставим вас на ноги. Элина Юрьевна – опытный доктор. Она – бывший хирург. Сейчас у нас лучший хирург – ее протеже Владимир Валентинович Невский. Он сделает вам укол в операционной. «Айлию» вводит хирург собственноручно.

Долганов. Что это за укол такой «Айлия» и почему его делает хирург в операционной?

Анна Ивановна (уносит капельницу). Обыкновенный укол, как в ягодицу. Ничего особенного. Только стоит ужасно дорого, не каждому по карману. «Айлия» - это самое эффективное средство, которое рассасывает отек, избавляет от помутнения. Ничего лучше пока в медицине не придумали. Понятно?

Долганов. В общих чертах, но смутно.

Анна Ивановна (обернувшись). Не волнуйтесь. 60 лет – для мужчины не возраст! Все будет хорошо! (уходит).

Алексей (входит, ложится на свою койку). Сегодня укол был больнее, чем всегда. Будто оса укусила.

Долганов. Оса ужалила?

Алексей. Анна Ивановна колет лучше, чем Юля. У нее опыт большой. А Юля еще молодая, у нее гормоны скачут, ей самой не помешал бы успокоительный укольчик. Был бы я помоложе, успокоил бы ее, как мужик бабу…

Долганов. Она вам в дочки годится! А мне Анна Ивановна сказала, что для мужчины 60 лет – не возраст!

Алексей. Круто! К чему она клонит?

Долганов. Меня успокаивает. Мне предстоит укол «Айлия». Я его, честно говоря, побаиваюсь. Не уверен, что выдержу. У меня организм чувствительный к боли. И вообще я очень мнительный. Стоит подумать о том, что укол будет делать хирург в операционной, да еще прямо в глаз, как страх за душу берет. Я не очень смелый человек – это факт. В работе мне смелости всегда хватало. Как журналист я был даже дерзким, старался писать правду. Почти 40 лет работал журналистом в средствах массовой информации – был корреспондентом, редактором разных отделов, главным редактором газеты. Работал честно. Только никому моя честность не нужна, как и моя правда.

Алексей. Вам виднее. Я всю жизнь баранку крутил. За рулем – более 30 лет. Все время боялся попасть в аварию, поэтому старался вести машину осторожно, правила дорожного движения не нарушал. И все эти годы отработал без штрафов. Редкий случай – для водителей с большим стажем – это тоже факт, как вы говорите. Не случайно меня на пенсию проводили с почетной грамотой. Я хоть и тоже не герой, всего лишь скромный шофер, но свою почетную грамоту заслужил. Супруга не понимает, что мужчине важно чувствовать себя уважаемым человеком в обществе. Она мне сказала: «Грамоту в стакан не нальешь!» Странно мне было от нее такое услышать. Она ведь у меня – бывшая спортсменка, мастер спорта по прыжкам в высоту. До замужества профессионально прыгала, в разных соревнованиях участвовала. А замуж вышла и ушла из спорта. Сказала своему тренеру: «Кому надо, тот пусть и прыгает, а мне уже незачем, напрыгалась!» Она после замужества во всем переменилась. Как подменили бабу! Курить начала. К алкоголю пристрастилась. Детей не родила. Не хотела, когда могла. А потом время прошло. Сейчас жалеет об этом. Меня винит в том, что я ее не уговорил вовремя родить, что не заставил, как мужик. Получается, что во всех проблемах я один виноват, а она ни в чем не виновата. Разве так может быть в семье? Я с ней не спорю, молчу. Все равно она меня не поймет!

Долганов (услышал звонок, достал из кармана мобильный телефон, говорит в трубку). Да, это я – журналист и писатель Георгий Михайлович Долганов. Газета «Вечерний Харьков» беспокоит? Хотите взять у меня интервью по телефону? Могу ответить на ваши вопросы. Вы удачно позвонили, как раз сейчас у меня появилось немного свободного времени, и я могу спокойно с вами поговорить. Нужны ли в наше время библиотеки? Зачем они нужны в 21 веке, когда есть компьютеры и другие современные технологии? Вы записываете? Я готов ответить. На мой взгляд, библиотеки нужны сегодня, но не как кладбища бумажных книг, а как живые костры, собирающие вокруг себя книголюбов – людей разного возраста, которые хотят и могут развиваться, открывая для себя новые знания. Библиотеки должны стать современными культурно-просветительскими центрами, где проводятся творческие встречи с писателями, журналистами, издателями. Такая трансформация библиотек, по-моему, в интересах общества. Только все это нужно делать без политики. Политика – враг культуры и просвещения. Это, я думаю, - аксиома. Без идеологии нет политики. А какая у нас идеология? Коррупция во всех сферах – от образования и культуры до здравоохранения и бизнеса! Разве я не прав? Кто виноват, и что делать? Мы все виноваты в какой-то степени. Надо избавляться от помутнения и попытаться найти правильный путь. Как бы я хотел подписаться? Как есть – Георгий Долганов, журналист и писатель. Не надо про мои звания, титулы и так далее. Кому они сегодня интересны? Никому! Рад, что вы довольны моими ответами на ваши вопросы. Всего доброго, коллеги! (отключает разговор, прячет телефон в карман).

Богдан Абрамович (появляется в дверях с горбушкой черного хлеба, ест, подходит к своей кровати, присаживается на краю койки, говорит громко). Горбушку черного хлеба в столовой выпросил. На ужин сегодня приготовили рисовую кашу на воде. Я ее быстро съел, не наелся. А что там было есть? Одна вода! Горбушку дали и за то – спасибо!

Алексей (вставая с кровати). А где Сашко? Богдан Абрамович, вы Сашко в столовой не видели?

Богдан Абрамович. Видел. Но он не ел кашу, он всегда приносит что-то из магазина рядом с больницей. Меня угощает чем-то вкусненьким.

Алексей. Пойду в столовую, посмотрю, что Сашко на этот раз купил в гастрономе. Если понравится, я себе тоже куплю на ужин и принесу. Могу и вас угостить, Богдан Абрамович. Приходите в столовую через минут двадцать (уходит).

Богдан Абрамович (доедая горбушку). Спасибо, приду, раз приглашаете. Я никогда не отказываюсь, если приглашают. Люди капризничают, потому что самонадеянно думают, что они кому-то нужны. Я прожил долгую жизнь и только сейчас понял, что годы ушли, как говорится, на ветер! У Шекспира можно найти все вопросы про жизнь. Я как бывший учитель русского языка и литературы это точно знаю.

Долганов. (встал с кровати) Устал лежать. Хочется кости размять. Шекспира почитаете? А как же русские классики? А украинский поэт Тарас Шевченко? (пытается разминаться, делает физкультуру) Не, все-таки жизнь – это движение!

Богдан Абрамович (глядя на Долганова). Вы тоже что-то художественное пишете, молодой человек? А как вы это делаете? Меня сам процесс интересует.

Долганов. Скажу коротко: писать, как рожать – процесс мучительный, результат – непредсказуемый.

Богдан Абрамович (открыв рот). Я так и думал. Пойду в столовую, меня Алексей приглашал (уходит).

Алексей и Сашко (входят в палату, тихо напевая хором). «Как молоды мы были, как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!»

Алексей. Сашко, ты фальшиво поешь! Тебя с таким слухом даже в церковный хор не взяли бы.

Сашко. Ну, это не тебе решать. Не хватало, чтобы каждый «Леший» распоряжался в церковном хоре!

Долганов. Алексей, вы Богдана Абрамовича видели? Он к вам пошел.

Алексей. Мы встретились, я его угостил колбасой твердого копчения и французской булкой из магазина напротив больницы. А правда, что Сашко фальшиво поет?

Долганов. Не берусь судить, я в музыке не силен. Но репертуар у вас явно устарел. Сейчас таких песен не поют. Их пели в СССР.

Сашко. Репертуар скучный, я согласен. Давайте что-то повеселее споем.

Алексей. У тебя есть повод для веселья, Сашко?

Сашко. Нет повода для уныния. Я своей жизнью доволен. У меня – хорошая семья: жена, дочка с зятем, внуки.

Алексей. Этого достаточно для радости?

Сашко. А что еще нужно, если все близкие живы и здоровы? Я знаю, что у них все хорошо, мне этого достаточно для радости. Я где-то прочитал, что счастье – это отсутствие несчастья. Я с этим согласен.

Долганов. Я вырос без отца. Мне было 5 лет, когда родители развелись.

Сашко. А мне с родителями повезло. У меня было счастливое детство.

Долганов. Завидую. Мне всегда казалось, что счастливых браков не бывает. Просто люди как-то привыкают жить вместе, терпят друг друга.

Алексей. Как мы с женой. Не разводиться же на старости лет!

Сашко. Я вас не понимаю. Для меня смысл жизни – в семейных ценностях. В чем еще он может быть? В нашей семье каждый понимает, что семья – самое важное! Мы не устаем друг от друга. Слава богу, живем в достатке. Можем себе позволить и поездку на море летом, как раньше, до развала СССР. В этом году тоже планируем поехать все вместе, только еще не решили, куда конкретно. Дочка хочет на Черное море, мне лично больше нравится Азовское.

Алексей. А для меня – лучший отдых на берегу Каспия. Мы с женой в Турции отдыхали. Там на пляже золотистый песочек, вода в море чистая, прозрачная, теплая. Каспий – это круто!

Долганов. Вы утонули в географии. В Турции – не Каспий…

Алексей. Тю блин!

Долганов. Каспий – это озеро. Как Байкал или Севан, только намного больше. Потому и назвали морем. Но оно – не настоящее море, ведь у него нет выхода в океан. У озера, как в тупике, нет выхода. Озеро никуда не ведет. Все очень просто: если нет выхода, значит – озеро, но не море.

Сашко. Теперь буду знать и всем рассказывать, что Каспий – озеро, несмотря на его размеры! А Черное и Азовское – настоящие моря, они ведут в океан. Благодарю за урок! А почему так долго нет нашего бывшего учителя – Богдана Абрамовича? Неужели он все еще в столовой?

Алексей. Богдан Абрамович каждый день обходит всю территорию больницы. Он – удивительный человек. В нем – море энергии, хотя лет ему уже больше восьмидесяти. Гуляет по всем корпусам, поднимается по лестницам – это его физкультура. Богдана Абрамовича в больнице каждая палата знает. Не говоря о медперсонале. Он здесь – самая популярная личность. Его все угощают, кто чем богат, а он и рад! Любит покушать Богдан Абрамович.

Долганов. Богдан Абрамович войну пережил в детстве, фашистскую оккупацию в Харькове. Не нам судить!

Алексей. Мы и не судим. Как сказано в Писании: не суди, да не судим будешь!

Сашко. Я никогда о людях плохо не говорю. И никому не желаю зла. У меня много недостатков…

Алексей. Поешь фальшиво – это раз.

Сашко. Я не об этом. Пою я, кстати, не хуже тебя, «Леший». А если серьезно говорить, у меня нет ни злости, ни зависти. Я даже президенту и премьер-министру не завидую, хоть они, наверное, самые богатые в нашей стране.

Долганов. А это – не факт.

Алексей. Я тоже думаю, что есть и богаче. А президент и премьер-министр – они самые известные.

Долганов. Известность и богатство не всегда совпадают. Моцарт, к примеру, был всемирно известным, но жил и умер в бедности.

Сашко. Я не знал про Моцарта!

Алексей. У нас вся страна живет, как Моцарт. И кому мы нужны?

Сашко. В Советском Союзе была такая шутка, что патриотизм начинается с зарплаты 300 рублей в месяц. Тогда это были большие деньги! А с какой суммы начинается патриотизм у нынешней молодежи, мне интересно?

Алексей. Теперь считают в американских долларах.

Сашко. А я хочу извиниться перед нашей правящей верхушкой за народ. За то, что мы родились в СССР и все еще живы, несмотря ни на что! Не повезло хозяевам Украины с народом. Это, как говорит Долганов, - факт.

Долганов. Не надо меня цитировать, а тем более – вольно трактовать. Я же не Шекспир. Это у Шекспира были вопросы – быть или не быть? Можно подумать, что есть выбор. Суицид – не вариант. Мы же не в спецбольницу попали, хоть и многие живут с помутнением…

Алексей. Лично я никакого помутнения не ощущаю. С возрастом ухудшилось зрение – это же нормально? Я уже пить бросил. Жена пьет, а я – ни капли.

Сашко. А я люблю грузинское сухое вино с шашлыком, или армянский коньяк с чашечкой хорошего кофе. Пусть каждый живет так, как он хочет. И только бог ему судья!

Долганов. А где он есть – бог? Что мы о нем знаем? Кто-то в него верит, кто-то не верит. Есть страх – это факт. Неизвестность страшит людей. Меня, например, больше всего сейчас волнует укол «Айлия», потому что не знаю, как переживу это испытание…

Сашко. Элина Юрьевна знает, что делает. Доверьтесь врачам, все будет хорошо.

Алексей. Я тоже думаю, что не стоит так сильно переживать. Здесь работают профессионалы! Все нормально будет.

Долганов. Я хочу успокоиться, но не могу. Организму не прикажешь! Волнуюсь так, что голова болит. Давление скачет. Пройдет ли помутнение в правом глазе после лечения? Говорят, не у всех проходит. Некоторым повторно вводят «Айлию». А случается, что и несколько раз повторяют процедуру. Когда об этом думаю, страшно до озноба… И чувствую, как поднимается давление. Голова – тяжелая, будто на ней шапка Мономаха.

Алексей. Чья шапка?

Сашко. Это наш бывший президент Янукович чужие шапки воровал, говорят. Впрочем, мало ли что болтают злые языки? Я знаю, что бог всегда всем воздает по заслугам. Если не на этом свете, то на том. Я в это верю. У меня жена – армянка, я говорил. Армяне – древний и очень верующий народ. Их спасает вера. Иначе, они давно бы исчезли, как…

Алексей. Как мамонты?

Сашко. Как многие другие древние цивилизации. Византийская империя исчезла, словно ее и никогда не было. А какая мощная держава была! Весь мир в страхе держала! Считалась непобедимой…

Алексей. Ты откуда знаешь, Сашко? Ты же бывший завгар, а не историк.

Сашко. Я книги разные читал, в том числе – исторические…

Алексей. Меньше бы читал, глаза бы не испортил. Я в молодости на чтение книг время не тратил. Погулять любил. Ни в чем себе не отказывал. Делал все, что душе было угодно.

Сашко. Прожигал жизнь? И это правильно, ты считаешь?

Алексей. Не знаю. Зато, сейчас мне есть, что вспомнить!

Сашко. Но что-то ты не выглядишь счастливым человеком со своими воспоминаниями. И диагноз у нас с тобой установила Элина Юрьевна одинаковый – тромбоз.

Алексей. Да, только я жил, как хотел, на полную скорость, а ты книжки читал. В этом – разница!

Сашко. Много ты в моей жизни понимаешь! Не буду я с тобой спорить. У каждого – своя голова на плечах.

Долганов. Не ссорьтесь, ребята! Бог с ним, с нашим прошлым. Что было, то прошло. Что будет? Вот в чем вопрос. У меня нет ответа. Давайте перейдем на «ты». Мы же – почти ровесники. Как говорится, родом из СССР. Голова болит. Пойду к Анне Ивановне, у нее таблетка должна быть «арифам» - от гипертонии. (уходит)

(конец первого акта)

Действие второе

Палата №41. Много пустых коек. Звучит аудиозапись.

Диктор. Вы прослушали пьесу… (Богдан Абрамович резко выключил звук).

Долганов (идет к своей койке от входа в палату в сопровождении доктора Элины Юрьевны и практикантки Оли). Чувствую себя стариком.

Оля. Вы – не старик. Просто вы перенервничали в операционной.

Элина Юрьевна. Зря волновались. Я же говорила, что Владимир Валентинович Невский – отличный специалист. Не каждый хирург берется вводить «Айлию». Нужна точность. Невский у нас работает в операционной, как снайпер. Когда-то я сама так могла, но сейчас зрение подводит. Рисковать в нашем деле нельзя. Поэтому в операционной сегодня Невский – главный, а я – в остальных помещениях больницы, где нужны мои знания и опыт.

Оля. Элина Юрьевна – у нас незаменимая. А я у нее учусь.

Элина Юрьевна. Я все рекомендации написала Анне Ивановне в манипуляционной комнате. После укола «Айлия» нужно капать капли каждые два часа. С завтрашнего дня необходим курс уколов йода калия. 10 уколов в ягодицу. Я подробно написала для медсестер. Они разберутся. Выздоравливайте! (уходит)

Оля (капает в глаз Долганову и отдает ему пузырек с каплями). Пузырек с каплями оставляю вам. Через два часа скажите медсестре, чтобы она вам закапала правый глаз. Выздоравливайте! (уходит)

Алексей. Как все прошло в операционной? Без проблем?

Сашко (подошел поближе к кровати Долганова). Как ты себя чувствуешь? «Айлия» - ужасно дорогая штука. За такие деньги любая болезнь должна пройти.

Долганов. Я надеюсь, что пройдет. Элина Юрьевна говорит, что эффект от укола наступает не сразу. Апогея нужно ожидать через три недели. Приблизительно. На разных людей «Айлия» действует по-разному. Одним помогает после первой же инъекции, другим – нет. Особенности организма имеют важное значение. У меня, к примеру, после того, как была введена «Айлия», перед глазами плавали медузы. Я лежал на операционном столе под яркой лампой и реально видел плавающих медуз, как на мелководье в море.

Богдан Абрамович. О море заговорили, что-то мне жареной рыбки захотелось. Только где ее взять в нашей больнице? В столовой пациентов ни мясом, ни рыбой не балуют. Там такими продуктами даже не пахнет. Пойду, пройдусь по больнице, может, кто-то чем-то вкусненьким угостит. (уходит)

Алексей. У Богдана Абрамовича, как всегда, все мысли о еде! Я что-то хотел спросить и забыл. Вспомнил! Георгий Михайлович, тебе укол «Айлия» с анестезиологией делали? Обезболивающее средство применялось? Ну, что-то типа наркоза, или сразу укол прямо в глаз?

Сашко. Сам подумай, «Леший»! Кто же в наше время без анестезии в операционной работает? Мы все-таки не в Средневековье живем. А Харьков – не столица, конечно, но как-никак областной центр на востоке Украины. Да и больница имени Гиршмана считается одной из лучших в стране. И по оснащению медицинским оборудованием, и по компетентности медперсонала. Традиции здесь обязывают…

Алексей. Какие традиции? У нас одна традиция – коррупция! Это болезнь всего нашего общества. И она, я думаю, не лечится обычными мерами. Теперь все так запущено, что без крови не обойтись. Спасти может лишь твердая рука хирурга и его воля!

Сашко. Какого хирурга? Ты к чему нас призываешь?

Алексей. Я – не агитатор, чтобы призывать. Я говорю, что кругом – бардак, порядка нет. В стране, как в доме, должен быть хозяин.

Сашко. А как же быть с демократией?

Алексей. Не надо путать бардак с демократией. Но я опять сбился с мысли, забыл, что хотел сказать.

Сашко. Ты уговорил об уколе «Айлия», который Долганову сделали.

Алексей. Да, я думал, что это был обычный укол, только очень дорогой. Оказалось – что вовсе не так. Похоже, что это была настоящая операция, но в форме укола, точно – инъекции с препаратом «Айлия», рассеивающем отек внутри глаза.

Долганов. Я с самого начала догадывался об этом. Знал, что от меня что-то скрывают. Интуиция меня не подвела. В операционной сильно нервничал. Давление зашкаливало. Пришлось сбивать двумя уколами в вену. Потом мне закапали глаза новокаином. И после того, как обезболивающее начало действовать, меня уложили на операционный стол. Я лежал под ярким светом электрической лампы. Хирург Владимир Валентинович Невский работал с ассистентами. Вся процедура длилась около сорока минут. Я рад, что все уже позади. Главное – чтобы помогло!

Алексей. Поможет, не сомневайся!

Сашко. Дай бог, чтобы помогло! В Харькове медицина – сильная. Особенно – офтальмология, об этом все говорят.

Алексей. Ты, Георгий Михайлович, правильно сделал, что согласился на «Айлию». Это было круто! Ты победил свой страх. А это дорогого стоит!

Долганов. Еще бы – один укол стоит 5 тысяч гривен, что по сегодняшнему курсу равно 300 американским долларам. Для меня эта сумма значительная. Я когда был главным редактором газеты, получал такую зарплату в месяц. Но это было уже давно.

Алексей. Деньги можно заработать. Я же зарабатываю как-то после ухода на пенсию.

Сашко. На рынке «Барабашово»?

Алексей. А хоть бы и так! Я законы не нарушаю. Оформил две торговые точки, плачу налоги. Ничего никому не должен.

Сашко. Ты – молодец, «Леший»! Но не всем подходит твой пример для подражания.

Долганов. Деньги я привык зарабатывать своей профессией. Журналистика меня всегда как-то кормила. В любые времена. И сейчас, я уверен, не даст умереть с голоду. Если я смогу работать. Надо только избавиться от помутнения в правом глазе.

Сашко. Ничего, пройдет. Сейчас почти все лечится, если есть деньги. Даже хрусталики глаз меняют под заказ. Операции делают, как на конвейере. Нашему Богдану Абрамовичу заменили хрусталики глаз за счет городской казны. Оперировал Владимир Валентинович Невский, оплачивал мэр Харькова по специальной благотворительной программе «Детям войны – новое зрение!». Понятно, что мэр хочет заручиться поддержкой стариков на выборах. Это его основной электорат, самые активные избиратели. Но если он действительно помогает людям, зачем его менять?

Алексей. А если мэр – возглавляет коррупцию?

Сашко. Это надо доказать. А иначе – это просто слова. Про любого человека можно сказать, что он – проходимец.

Алексей. Если чиновники такие честные, почему они такие богатые?

Сашко. А тебе завидно?

Алексей. Обидно, что кто-то наживается за мой счет. Я за тридцать лет работы не смог заработать деньги даже на одну приличную машину, а у чиновников – по несколько дорогих автомобилей. О харьковском мэре разные слухи ходят. Я не знаю, чему верить. Но понимаю, что рыба гниет с головы. А власть у нас гнилая – это все чувствуют.

Сашко. Злости и зависти много. Я и сам понимаю, что чиновники – не ангелы. «А судьи кто?», как говорил классик. Беда в том, что хорошо там, где нас нет. А где мы есть, там все плохо.

Долганов. Я понимаю, что такой человек, как наш городской голова, не похож на законопослушного гражданина. Но его выбрали люди – это факт. И если мы будем вешать ярлыки на каждого, кто нам сегодня не симпатичен, кто нас разочаровал, к чему мы придем?

Сашко. А к чему мы хотим прийти? У меня такое впечатление, что в нашей стране нет согласия в обществе. У людей разные цели. Одни смотрят на запад, другие – на восток. А кто-то вообще ничего не видит дальше своего носа.

Алексей. А ты лично куда бы хотел? На восток или на запад?

Сашко. Никуда. Хорошо там, где нас нет. Вот Долганов знает, он долго журналистом работал. Там, где мы есть, всегда будет плохо, это какое-то наше общее проклятие. Советский Союз был создан на крови. И распался не без кровопролития. Вспомните, сколько было жертв в разных городах! Практически во всех бывших союзных республиках были кровавые конфликты. Сколько было жертв в девяностые годы! Кто за это ответит? А кто ответит за сегодняшние преступления?

Алексей. Причем тут мы? Я ничего не создавал и не разваливал, преступлений никаких не совершал. Я баранку крутил. И даже правил не нарушал.

Сашко. А я завгаром работал. Честно! Как положено. И что из этого? Мы все равно виноваты. Мы – народ, который выбирает себе не образованных и совестливых лидеров, а богатых и бывалых. Мы – простые люди, которые позволяют решать за нас кучке авантюристов нашу судьбу. Так нам удобно – чтобы за нас решали другие. Мы ведь не хотим сами брать на себя ответственность ни за прошлое, ни за настоящее. Но сейчас под угрозой уже и наше будущее. А у меня – внуки!

Алексей. Круто! А у меня нет ни детей, ни внуков, ни будущего. Как говорится, поздно начинать жить по-новому, когда старая жизнь оказалась бессмысленной, пустой, бесцельной. Мы – обманутое поколение. Мы верили в то, что оказалось нашей иллюзией. Мы выросли на мнимых ценностях. И чья в этом вина? Я думаю – это наша беда, но никак не вина.

Долганов. Если мы – обманутое поколение, значит, мы виноваты в том, что позволили себя обмануть. Да, возможно, это наша беда, но и вина – тоже наша. Как получилось, что СССР давно нет, а мы – советский народ все еще есть? Парадокс, но факт! А кому нужны советские люди, если нет Советского Союза? Никому. Получается, что мы есть, но мы – такие, какие есть, - сегодня никому не нужны. Даже своим детям и внукам, у кого они имеются. Новое поколение вряд ли способно нас понять и найти с нами общий язык. Мы – другие, как чужестранцы. Мы – чужие для них люди, хоть и вроде имеем с ними родственную связь. Будущее надо заслужить. За будущее надо бороться. Мы не боролись, не заслужили, и у нас нет будущего. У всего нашего поколения. Если хотите, можем сказать – у всего нашего «обманутого поколения».

Алексей. Круто! Я согласен с Долгановым.

Сашко. Спорно. У нас в семье все друг друга любят, уважают. Семья – главное! Политика изменчива, ценности – вечны! Я так думаю. А рецептов счастья и рекомендаций для обеспечения своего будущего никто нигде не изобрел. Спросите в больничной аптеке таблетки или любые иные фармакологические препараты, стимулирующие веру в счастье и свое будущее. Интересно, что вам на это ответит наша милая провизор Маша.

Долганов. Провизор – не телевизор!

Сашко. Каламбур мне понравился. Но по поводу всего остального, я остаюсь при своем мнении. Вечные ценности – вот что самое важное в жизни. В нашей семье все верят в бога, стараются соблюдать моральные нормы – не врать, не допускать злости и зависти, не лениться и так далее.

Долганов. Получается? Я пытался, у меня так жить не получилось ни в СССР, ни после его развала. А у вас? Только честно? Важно понять – это, в принципе, возможно?

Сашко. Необходимо, как бы ни было трудно.

Алексей. Нет, у нас мало шансов.

Долганов. Я понял. Не факт, что в нашем обществе возможно массовое выздоровление.

Вера Андреевна (входит в палату, в руках – швабра. Начинает уборку). Недавно же здесь убирали, опять – грязь! В бахилах надо по больнице ходить. Тупой народ, ничего не понимает! Ходит, гадит, а я должна за всех тут отдуваться. Я вам не девочка по вызову!

Алексей. Круто!

Сашко. А раньше народ лучше был?

Алексей. Вера Андреевна, у вас муж есть? Какой он?

Вера Андреевна. Муж у меня был хороший, непьющий…

Алексей. Еврей что ли?

Сашко. «Леший», ты же бросил пить, тебе что, обрезание сделали?

Алексей. Я ведь и показать могу!

Вера Андреевна. Я же говорю – тупой народ! Чуть что – в бутылку лезет. Думать никто не хочет. А мой муж был умный, уравновешенный. Мы с ним хорошо жили, хоть и недолго. Он давно погиб, на авиазаводе самолеты испытывал. Разве бы я стала уборщицей, если бы он был жив?

Долганов. Не люблю сослагательное наклонение – что было бы, если бы…

Вера Андреевна. Детей у меня не было. Никого из близких людей нет. Осталась только эта работа в больнице. Да сил уже на нее не хватает.

Сашко. В вашем возрасте любому бы сил не хватало.

Алексей. Наш Богдан Абрамович лет на десять старше!

Сашко. Но он же уборкой в больнице не занимается!

Долганов. У каждого – своя судьба. Мы живем во времена перемен. Это трудно. А когда было легко? В сталинские времена было написано не менее 4 миллионов доносов, по которым репрессировали людей. Это – факт! Просто у людей – короткая память. Пройдет полвека, и сегодняшние времена кто-то вспомнит добрым словом, а кто-то помянет злом.

Сашко. Не мы – это точно. Надеюсь, что мои внуки будут счастливы.

Вера Андреевна (натирает полы под кроватями шваброй). Я, когда комсомолкой была, верила в светлое будущее, надеялась, ждала. А чего дождалась? А вы все чего дождались? Тоже ведь верили, надеялись, ждали, или я одна такая дура была? Вроде – чище стало. Я вас всех прошу ходить по больнице в бахилах или в домашних тапочках. Гадить не надо, имейте совесть! (уходит)

Долганов (реагирует на звонок мобильного телефона, говорит в трубку). Да, я вас слушаю. Я – Георгий Михайлович Долганов. Хотите прислать гонорары за публикацию? Из газеты «Киевские ведомости»? Хорошая новость! Мой адрес: ул. Социалистическая. Как уже нет такой улицы? Я на ней живу в Харькове уже четверть века. Переименовали в Волонтерскую? Когда? Я ничего об этом не знаю. По какому закону? Закон о декоммунизации Украины? Интересно девки пляшут! Нет, это я – не вам. Ну, хорошо, тогда можете прислать гонорар на Волонтерскую. Новой таблички на доме нет, но раз вы говорите, что наша улица переименована, наверное, вам там в Киеве виднее, что и как здесь у нас в Харькове. Социалистическая и Волонтерская – понятия близкие по значению. Суть одна – дармовая, ничего не стоящая. Так оно и есть. Городская власть не занимается благоустройством этой улицы. Она местных чиновников не интересует. Ни мэр, ни губернатор по ней не ездят. А дороги здесь нормальной и нет. Колдобины, ухабы – не проехать, не пройти к дому. Напишите в «Киевских ведомостях» и о бездорожье на переименованных улицах, а хотите – я напишу для вашей газеты? Вам нужен позитив о реформах правительства? Тогда ищите, желаю успехов в поиске!

Анна Ивановна (появляется с капельницей в палате). Капельница для Алексея. А для Долганова у меня на сегодня – уколы.

Долганов. Опять уколы? А капли? (показывает пузырек)

Анна Ивановна. Капли – обязательно. Сейчас установлю капельницу Алексею, потом закапаю вам капли, Долганов. Потерпите минутку. Ну, вам уже хоть чуточку легче, Георгий Михайлович? Как вы чувствуете, «Айлия» подействовала? Второй раз вам этот укол делать не будут. Мне Элина Юрьевна сказала. Будем лечить вас иными средствами. Зачем такими большими деньгами разбрасываться?! Вы же не богач какой-нибудь, верно?

Долганов. Я – не богач, это факт. И с моим диагнозом я сейчас вообще ничего не могу заработать.

Анна Ивановна. Ничего, скоро сможете. С тромбозом люди обычно по три месяца лечатся. Но, как правило, выздоравливают. И вы поправитесь, я уверена. Помутнение пройдет.

Долганов. Когда? Мне в октябре 60 лет исполнится. Я официально стану пенсионером. Если успею, конечно. Ходят слухи, что правительство в угоду Международному валютному фонду планирует увеличить пенсионный возраст. Ради будущих кредитов они готовы на все – это факт.

Анна Ивановна. Дурное дело – не хитрое.

Долганов. А что же в таком случае делать? Ни читать, ни писать я не могу. Другой профессии у меня нет. Я всю жизнь работал журналистом. А теперь старость встречать, как говорится, у разбитого корыта? Разве это справедливо? Где у людей совесть?

Анна Ивановна. Да, понимаю вас. Надо зарабатывать на жизнь. В наше время это даже здоровому человеку трудно, а с вашим диагнозом и при вашей профессии – без шансов. Но надо бороться за выздоровление. И не терять веры, что все будет хорошо. Вы же еще молоды, 60 лет – не возраст для мужчины! (подходит к Долганову, закапала правый глаз). Богдан Абрамович в его-то годы полон оптимизма – вот с кого вам надо брать пример. Говорят, у него даже любовница есть. А что? Мужчин у нас меньше, чем женщин. А он, хоть и старый, но еще бодрый. В здравом уме. С квартирой и приличной по нашим меркам пенсией, льготами. Есть свои плюсы.

Долганов (иронично). Богдан Абрамович – бывший учитель, Шекспира любит – это можно посчитать, как два плюса. Верно, Анна Ивановна?

Анна Ивановна. На каждый товар – свой купец. Я к тому, что женщины у нас выбирают мужчин, и Богдана Абрамовича кто-то выбрал. (уходит)

Юля (входит в палату с капельницей). Сашко, капельница для вас, вы готовы?

Сашко (лег на свою койку). Уже готов.

Юля (устанавливая капельницу). Вроде, все правильно. Вам не больно? Не горячо? Что вы чувствуете?

Сашко. Все отлично. Не волнуйся, Юля! У меня дочка твоего возраста.

Юля. Мой папа умер два года назад от инфаркта. До шестидесяти не дожил.

Сашко. Соболезную. Тебе, наверное, трудно без отца.

Юля. Нелегко. Но привыкаю решать все сама. А что делать?

Алексей. Ты молодая, красивая, сильная женщина, похожа на мою жену в молодости. Мужчинам такие женщины нравятся.

Юля. Это комплимент? Я поняла. Окей!

Долганов. Моя дочь тоже говорит «окей». Сейчас так принято у молодежи?

Юля. Я – не молодежь, мне скоро тридцать! (уходит)

Долганов (удивленно). А я в тридцатилетнем возрасте считал себя еще молодым. Верил, что у меня впереди – вся жизнь, мечтал о будущем, думал, что смогу добиться всего, чего только пожелаю. Мне казалось, что я родился в самой лучшей в мире стране, и что она будет жить вечно. Как пелось в песне: «Молодым – везде у нас дорога, старикам – везде у нас почет!»

Алексей. Ложь была везде. И в песнях, и в жизни!

Сашко. Не все было плохо в Советском Союзе, что бы кто ни говорил. А советские песни мне нравились. Не все, конечно. Но были же хорошие! Взять хотя бы эту (поет) «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»

Алексей. Опять – фальшь!

Долганов. Слова лживые, лукавые. Ложь была тотальной – это факт. Нас с детства зомбировали. Я – не исключение. Я верил, честно работал, мечтал о счастливом будущем, но даже не догадывался, что мною манипулировали.

Алексей. Но ты же был счастлив, когда верил, разве не так?

Сашко. Сегодня у молодежи другие песни – не советские. Молодые люди верят в свои идеалы, поют свои песни, мечтают о своем счастливом будущем. И могут обмануться, как мы когда-то. От этого никто не застрахован. Люди часто ошибаются, к сожалению. Я – не самый умный. Многого не знаю, не понимаю. Но я всегда знал, что бог есть, и жил с верой в бога в душе. И жену себе выбрал из армянской семьи, армяне – самая древняя христианская нация!

Алексей. А евреи? Иисус Христос разве не еврей?

Долганов. Армяне приняли христианство раньше крещения народа в Киевской Руси – это факт. Остальное – домыслы. Но Сашко прав в том, что, как писал поэт Сергей Есенин, «Большое видится на расстоянии». Хотелось бы увидеть Украину лет через пятьдесят. Давайте представим себе, какой она станет. Помечтаем, как в нашей молодости. Мечты у нас никому не отнять. Мечтайте, дорогие мои, мечтайте, пока мы живы!

(Конец второго акта)