Игорь АВЕРЬЯН. Утро. Рассказ из цикла "Крым благословенный". (2002)

Памяти А.И.Жиловой

В широкое открытое окно веранды льётся розовое солнце. К окну придвинут большой стол, покрытый старой клеенкой. За столом сижу я. На столе предо мною раскрыт учебник грамматики. У меня завтра - экзамен по русскому языку.

На страницах грамматики шевелятся мелкие голубые тени от повители, которая растет за окном, вдоль всей стеклянной стены веранды. Солнце отблескивает на влажных ее листочках, подрагивающих под тонким утренним ветерком. Иногда ветерок залетает на веранду и приносит с собой прохладный запах утреннего сада. В окне, сквозь повитель, я вижу голову бабушки с темно-серебряным пучком на затылке и коричневым пластмассовым гребнем. Я слышу, как льется вола, - бабушка из лейки поливает «петушки».

«Петушками» у нас называют ирисы. Их цветы напоминают мне нарядных восточных красавиц, о которых я почитывал тайком в сказках «Тысячи и одной ночи»; тайком, ибо мне еще не позволено их читать.

- Они для взрослых, - строго говорит бабушка.

Я зубрю грамматику. «Относительным местоимением называется...» У меня в голове давно уже перемешались местоимения, прилагательные и существительные. Грамматика наводит тоску. Зубреж правил, которые никогда мне не понадобятся, кажется мне бесцельным делом: я с первого класса все диктанты пишу на пять - оттого, что, по признанию самой бабушки, «начитан». Моя соседка по парте Люда Семёнова всегда все правила назубок отвечает у доски, а как доходит до писания - ни бум-бум.

«Неопределенным местоимением называется...»

Тени на страницах учебника шевелятся и похожи на бабочек, когда они сидят на ветке, или на раме окна, или на руке, и их крылышки чутко подрагивают и трепещут. Мне вспоминается, как прошлым летом я зачем-то оторвал крылья у бабочки, которую поймал в саду на угловой вишне, и это воспоминание наполняет меня негодованием на себя.

На веранду из палисадника, вытирая о широкий красный фартук мокрые руки, поднимается бабушка. Она с порога учительски-пристально - она учительница на пенсии - глядит на меня, усаживается напротив и протягивает через стол пухлую и еще чуть мокрую после возни с лейкой руку.

- Ну, давай книгу, проверю, - требует она.

- Еще чуть-чуть, ба-а-ашк... - робко прошу я.

Она хмурится сердито:

- Как ты будешь отвечать завтра?.. Ведь шестиклассник - а ответственности ни-ка-кой! - Она сокрушенно качает головой и смотрит на меня так, как смотрят на тех, кто потерял всякие шансы заслужить уважение порядочных людей.

Я торопливо возвращаюсь к местоимениям, чтоб им пусто было. Бабушка, вздохнув, укрепляет на полном лице старые очки, которые, если их не держать, падают, и раскрывает толстую, растрепанную книгу, заложенную бледно-зеленым листиком тополя.

«Война и мир».

Она читает, придерживая очки, и покачивает головой, словно в такт музыке. Иногда она что-то шепчет или неожиданно улыбается. Я испытываю благоговейное волнение от этой улыбки, она восхищает меня. Я сам когда-то начинал читать «Войну и мир» и ничего не понял там.

- Ба-а-ашк! - зову я.

Она не сразу откликается:

- ...Да?

- Сколько раз вы уже читали “Войну и мир”?

И, замерев в восхищении, я жду ее ответ, который знаю.

- Пятнадцать, - отвечает бабушка. - Это шестнадцатый. До чего хорошо!.. Вот послушай. - И бабушка начинает читать: - «Разорванные сине-лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виделась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли в бок от себя светлые капли...»

Увидев мое лицо, бабушка останавливает чтение и говорит:

- Вижу, что тебе все равно, а не могу удержаться. - Она вздыхает сладко. - Как пишет-то! Господи, как пишет!.. - Она переводит на меня строгий, серьёзный взор. - И в кого ж ты такое бревно, а?.. Как ты будешь жить?..

Я виновато вздыхаю.

«Вопросительным местоимением называется...»

Проходит, наверное, полчаса или час. Я уже давно не гляжу в учебник, потому что бабушку кто-то позвал, и она ушла.

Солнце поднялось, и уже не розовый, а белый свет льется в окно. Мелкие тени повители уже сползли со страниц грамматики на клеенку и превратились в бесформенные, размытые, бесцветные пятна; а на книгу легла черная прямая тень оконной рамы. Я, не дыша, слежу за тем, как она медленно-медленно движется по книжной странице. Кажется, если б вокруг было тихо, я бы услышал шорох, который производит она своим движением, цепляясь за буквы. Тень медленно ползёт, ползёт - и угол страницы, освещенный солнцем, делается все меньше и меньше.

Поднимается ветер. Он шумит в саду, залетает на веранду, обдавая моё лицо тёплым приятным дыханием, в котором чувствуется близкий зной белого летнего дня.

Я вспоминаю утро, запах сада, бабушку за окном, поливающую «петушки», и сладкая грусть охватывает меня - оттого, что это утро уже никогда не повторится.

1972

Москва