Владимир ПРОНСКИЙ. Светит месяц.

Егерь Макатров проснулся среди ночи и до утра пролежал с закрытыми глазами. Он мучительно хотел заснуть, чтобы опять увидеть первую жену, но заснуть так и не смог. Рядом вздыхала во сне Даша, на которой женился, когда умерла первая жена Галя, да посапывал за перегородкой сын. Слушая их, Пал Николав еще сильнее захотел забыться, хотя бы задремать, чтобы глаза закрылись сами собой и вновь явилась во сне Галя. Ведь только что он видел, как прикатил с ней из сельсовета... Храпят у крыльца лошади, бегают мальчишки и суетятся гости, собравшиеся на их свадьбу. И все улыбаются, улыбаются, а больше всех — Галя. А глаза у нее словно два василька, то там мелькнут, засветятся, то тут. И неправдоподобная синева ее глаз удивляла в тот день даже своих деревенских. О тех, для кого в новину, — и говорить не приходилось. «Я бы из-за одних таких глаз женился!» — сказал дальний родственник жениха, когда садились за стол, и, поглядывая на невесту, все чего-то вздыхал и вздыхал... И вот он, Пал Николав, увидел сегодня ее глаза, впервые за несколько последних лет. Да, стал он забывать свою первую. Почему-то более всего помнил ее четырнадцатилетней, когда впервые поцеловал. Худая она была в ту пору — смотреть страшно. Одни глаза. Большие-большие и синие.
Утром Макатров вставать не спешил. Понедельник. Два дня охоты прошли — все эти загоны, номера, начальство отошли до следующих выходных. Еще по чернотропу ему во двор свалили две машины кормовой свеклы для подкормки кабанов, но то снега долго не было, то, как он выпал, начался отстрел копытных, — опять недосуг вывезти свеклу в лес. «Свезу-ка сегодня возок свеклы в Свищёво, пока дороги не замело», — подумал Макатров, и эта мысль стала поторапливать.
Но дольше обычного провозился Макатров, когда начал одеваться. Левая культяпая рука с одним большим пальцем не хотела слушаться, будто отвыкла за ночь от привычной работы, и когда он, одевшись, без настроения пошел во двор к мерину, то столкнулся в дверях с Дашей. Увидев, что она несет свеклу для коровы, Макатров выхватил ведро:
— Сколько раз говорил, чтобы не зарилась на общественное? Сколько?..
— Честный нашелся...
— Да уж какой есть.
У жены показались слезы, она хотела еще что-то сказать, но, не дожидаясь ее слов, он заторопился во двор. Высыпав свеклу обратно в бурт, заглянул к мерину, убрал у него, подумав, навел порядок и у скотины в соседнем стойле.
Когда жена позвала завтракать, внуки уже убежали в школу, сын отправился на ферму, где работал электриком, — спросить время было не у кого, и Макатров зашел в горницу, где стучали настенные часы, и увидел в простенке портрет дочери... Опять вспомнились ночные видения, Галя и общая дочь, которую схоронил полгода назад. Током ее убило на ферме, где он, Пал Николав, работал тогда бригадиром. Пакетный выключатель перегорел, а сын пьяный в запарнике валяется, тогда дочь сама полезла чинить выключатель, — и на тебе... Распалась династия Макатровых, работавшая на ферме. Пал Николав в ту пору ушел на пенсию, но и дома долго не просидел: тошно было смотреть на бестолковую жену и сына-пьяницу. После гибели дочери ему все чаще хотелось побыть одному. Тогда невольно вспоминались ее синие, как у матери, глаза, и сама Галя вспоминалась... Он им рассказывал о себе, сообщал, как поживают внучата — детки дочери, и все спрашивал: «Как вы-то там?» «Поговорив», на короткое время находил успокоение, но проходил день-другой и все повторялось. Чтобы не тосковать, хотел подыскать какую-нибудь работенку, но где найдешь-то ее, подходящую? Но неожиданно повезло. Как-то пошел в райсобес и услышал знакомый оклик:
— Хоп, хоп, — улыбался за городьбой свадебный дружок Анисов. — Зайди!
Поговорили о том, о сем, тот спрашивает:
— Без дела, видно, маешься... А то приходил бы в егеря устраиваться. Вместе бы работали. По секрету скажу, недавно еще одну единицу открыли — не теряйся.
Пал Николав сперва отказался, махнул рукой, а пока дожидался очереди в тесном коридоре райсобеса, — передумал. Возвращаясь домой, сам заглянул к Анисову, привычно крикнув у крыльца: «Хоп, хоп...»
— Считай, что уговорил, — сказал Макатров вышедшему дружку, — чего должен делать-то?
— Не спеши, — присел на ступеньку рыжевато-седой, словно из пеньки свитый, Анисов. — Председатель сегодня в область уехал — вернется завтра. Вот тогда и приходи — он все-е тебе расскажет...
Это было летом, а теперь уж зима давно наступила, и Пал Николав не заметил, как отработал несколько месяцев егерем. Сначала показалось непривычно и хлопотно, а потом обмялся. Более всего нравилось, что нет постоянного надсмотрщика, как на ферме. В лесу, считай, сам себе хозяин. Делай все по порядку — вот и ладно будет.
После завтрака, нагрузив воз свеклы, Макатров пошел в сарай за охапкой сена для мерина и увидел в саду сдвоенный след, подумал: «Хорек, что ли, объявился? В том году у соседки пяток кур похитил, ныне, видно, опять принюхивается!» Пал Николав прошел по следу, выведшему за городьбу. Около терновника след пропал. «Вот ты, бестия, где гнездо-то свил, — ругнулся Пал Николав, — к тебе и не подберешься!» Он хотел вернуться за ружьем, но, обойдя терновник, увидел, что следы замысловатой цепочкой потянулись к зарослям черемухи и ветел, росших в глубоком овраге. Макатрову не хотелось лезть в овраг, куда весной сам сбрасывал хлам, но любопытство уже было сильнее. Когда же неожиданно потерял след, то что-то сильнее любопытства зашевелилась в нем. Увидев, что хорек пробежал по упавшей черемухе, Макатров удивленно подумал: «Вот циркач!» — и недоуменно огляделся: среди редких деревьев снег был чистый, и только свежая ямка темнела у дуплистой ветлы. Подойдя ближе, увидел около дерева труху, выброшенную из дупла, несколько перьев и капельку крови. «Это куница, а не хорек, — размышлял Макатров. — Хорьки по дуплам не шастают...»
Сразу вспомнил, что перед началом сезона охоты на районное общество дали две лицензии на куниц, и они на бюро долго ломали головы, кому бы дать эти лицензии, но так и не придумали ничего: не было в их районе такого специалиста, чтобы мог куницу добыть. «А мы ее капканом изловим!» — подумал сейчас Пал Николав, и эта мысль повела дальше по следу, и он примечал всякое подходящее для капкана место. Запомнил и узкую бороздку ручья, и поваленную половодьем иву, и железобетонные плиты, оставленные строителями прошлым летом. Когда след вывел за ферму к серой подсохе, одиноко стоящей в рыжем чертополохе, ему вспомнилось, что давным-давно около риги, от которой теперь осталась одна подсоха, была у него засидка. Еще парнем, много он взял в той засидке лисиц, но более всего запомнилось, как к риге приходила Галя, и в такие ночи он забывал об охоте. А когда Гали не стало, то забросил охоту, забыл о ней до того времени, когда снова женился. Стоило тогда впервые поругаться, как сразу ружьишко под мышку — и к риге. Дело в марте было, да выпивший пошел, — уснул, а проснулся под утро от озноба — чувствует: полушубок примерз. Так и прибежал домой в гимнастерке. А жена-то новая назад гонит: мол, ступай туда, где ночь провел! Пал Николав стал доказывать, что на охоте был, а жена-то ему: «На охоту нормальные мужики патроны берут... А ты, бедняжка, так торопился, что забыл о них...» Не поверила, что всю ночь проспал у риги. И полушубок заледенелый, вырубленный из наста топором, не помог.
С той памятной засидки и начались у них постоянные недовольства, а иногда и откровенная ругань. Хотя он был не мастак ругаться, скажет вполголоса: «У, деревянная губа!» — и уйдет в сад. А у жены и впрямь губы были как деревянные, будто она держала травинку, да забыла, что ее уже давно нет. Первые годы после женитьбы Пал Николав не замечал этого, но со временем «деревянная губа» становилась все заметнее. В душе понимал, что Дашиной вины в том нет, да и сам тогда зачем женился, если что не устраивало? Но не мог перебороть в себе отвращение, с годами все усиливавшееся. Он знал, почему так происходит, и ничего не мог с собой поделать, и тогда начинала мниться синеглазая Галя. Сколько раз уж случалось, что видел ее даже белым днем: выйдет в сад покурить, а, глядь, из вишней Галя выходит. Сядет напротив и молча смотрит, смотрит, Пал Николав рад бы сказать что-нибудь, да язык отнимается. Так посидят, поглядят друг на друга — Галя бесшумно исчезнет, а он, обжегшись о забытую цигарку, понуро отправится домой...
От столба на месте бывшей риги след круто повернул вдоль городьбы загона и, обогнув ферму, бурьяном вывел в мельчак нижнего пруда. Пал Николав хотел перейти мельчак по льду, но лед стал потрескивать — пришлось вернуться. Обойдя пруд по шуршащей осоке, Макатров напал на след только у огородов соседней деревушки. Вдоль ветел, росших на рубеже крайней усадьбы, Пал Николав пересек неширокий водораздел и спустился в соседнюю лощину, где, попетляв меж кустов орешника, след заманил в лес, начинавшийся осиновым мелколесьем. Когда Пал Николав потерял опушку, ему показалось, что будто в глубине леса, меж деревьев мелькнул женский силуэт: плюшевая жакетка, синий полушалок и светлая куделька волос, выбившаяся из-под него. Куделька шевелилась в такт шагам, и Макатров удивленно подумал: «Как же Галя сюда попала? Ведь ее нет давным-давно!..» Но другая мысль, словно все это происходило во сне, обнадежила: «Это неправда, что она умерла, вот же она, совсем рядом стоит, надо лишь окликнуть и она услышит, остановится...»
— Галя, Галя-я, — протяжно позвал Пал Николав, и когда она остановилась, он, не чуя ног от волнения, побежал к ней.
Бежал долго, но, странное дело, она не приближалась, а наоборот — стала почти невидимой, расплывчатой, и когда он все-таки догнал ее, то перед ним стоял высокий березовый пень в шапке из голубого снега... Прислонившись к пню, Пал Николав вновь увидел след куницы и вспомнил, зачем попал сюда. Осинник вскоре закончился и начался спелый дубово-липовый лес. Макатров знал — здесь много дупел, и наверняка где-то здесь остановилась куница на дневку. Теперь он обязательно увидит ее; даже не огорчало и то, что был без ружья. Ему захотелось хотя бы спугнуть этого сторожкого зверька и посмотреть на него. Пал Николав пошел медленнее, внимательно присматриваясь к следу и боясь потерять: он знал по слухам, что куница ловка ходить верхом — то есть по деревьям, а уж тогда, если она пойдет верхом, считай, потерял ее. Но зверек хотя и петлял в поисках поживы, но держал одно направление. Макатров это определил по солнцу, постоянно светившему в затылок...
Действительно, весь день солнце было у него за спиной, но оно двигалось по небу, а Макатров, преследуя зверька, не замечал этого, потому что потерял счет времени. Он не знал, что давно минул полдень. Не подумал о том, когда опять вышел в осиновое мелколесье, только с другой стороны. Некогда было думать. Обрадовавшись, узнал заросшую луговину, где они с Галей украдкой косили траву, вязанками носили в свой сад и сушили на яблонях. Где-то здесь он потерял портсигар — Галин подарок — и так тогда огорчился, что бросил курить, и уж было совсем отвык, да Гали не стало... В ту осень она поехала в область на совещание передовиков сельского хозяйства. До станции ехала в открытой полуторке — тогда и просквозило ее. Вместо совещания попала в больницу, где от крупозного воспаления легких умерла через два дня. Когда Пал Николав узнал об этом, то перво-наперво пошел к соседу, попросил закурить. И с такой жадностью хватанул дыма, словно и не бросал никогда...
Прислонившись к осине, Пал Николав стоял, закрыв глаза: ему вспоминалось то время, теперь уж бесконечно дальнее, размытое годами, но с отдельными ясными картинами, словно все это происходило вчера... И вдруг мысли перенесли его в сегодняшний день. Не кстати вспомнилось, что оставил у двора запряженную лошадь с возом свеклы, представил как сейчас жена ищет, чтобы облаять, и он начал придумывать причину, чтобы отвертеться, но когда открыл глаза, то опять почудилась фигура в жакете: теперь она облокотилась о корявый дуб, словно отдыхала после утомительной дороги. «Подожди, Галя!» — вновь забыв обо всем, шепнул Макатров и, боясь спугнуть то, что видел, тихонько пошел навстречу. Шел осторожно, боясь зацепиться за сухой сучок и спугнуть такое желанное видение. Но чем ближе подходил, тем сильнее удивлялся: жакетка превратилась в темно-серый костюм, а вместо Гали у дуба стоял директор агрофирмы.
— Что же это, Павел Николаевич? Ферму-то бросил, а замену себе не нашел!.. Нехорошо, брат. Не думал, что так погано поступишь.
Слова директора ошеломили Макатрова. И обида, и злость, и отчаяние навалились на него.
— Ты еще мальчишка, чтобы выговаривать. Ты еще не родился, а я уж полруки на фронте оставил, — сказал он отступившему на шаг директору, — пожил бы с мое — жену с дочерью потерял, а после укорял бы... Прежде тебя за такие штучки на миру бы высекли, сопляк... Сейчас я тебе сам устрою, — и Пал Николав расстегнул полушубок, чтобы снять с брюк ремень, но пока возился, тот, с кем только что разговаривал, повернулся и шарахнулся в глубь леса. — Ага, испугался! — кричал вслед Макатров. — Только от меня не убежишь, не убежишь, говорю!
Пал Николав побежал за едва видимой фигурой директора, но услышав далекое: «Хоп, хоп!» — приостановился, узнав друга Анисова, который, наверное, ищет, чтобы помочь. Макатров хотел крикнуть ответное «хоп», но увидел неподалеку вторую жену.
— А тебе что здесь надо, деревянная губа?! — набросился он на нее.— Подсматривать пришла? Ремня получить хочешь! — и пустился догонять ее.
Бежал он долго и не заметил, как наступили сумерки и над лесом взошла полная луна. Вокруг появилось много знакомых людей, все они хоронились, дразня Пал Николава, за пнями, деревьями, кострами хвороста, но в конце концов он все же разогнал их и неожиданно выбежал в чистое поле. Здесь ловить было некого, а он все бежал и бежал, пытаясь догнать свою тень...